было определено как предвоенное!
поняли - во всяком случае, ничего не поняли мы с Митьком.
июля, так? Значит, до пятнадцатого июля мы жили в послевоенное время, а с
тех пор - месяц уже целый - живем в предвоенное, ясно или нет?
голосом подполковник, - просто надо помнить, какая на наших с вами плечах
ответственность, так? Вы правильно сделали, что пришли в наше училище.
Сейчас я хочу сказать вам, что мы тут готовим не просто летчиков, а в
первую очередь настоящих людей, так? И когда вы получите дипломы и
воинские звания, будьте уверены, что к этому времени вы станете настоящими
человеками с самой большой буквы, так, какая только бывает в советской
стране.
руки у него тряслись, и мне показалось, что я услышал тихий-тихий звон
зубов о стекло. Встал майор.
курсантами, но все же обращусь к вам так - ребята! Вспомните знаменитую
историю легендарного персонажа, воспетого Борисом Полевым! Того, в чью
честь названо наше училище! Он, потеряв в бою обе ноги, не сдался, а,
встав на протезы, икаром взмыл в небо бить фашистского гада! Многие
говорили ему, что это невозможно, но он помнил главное - что он советский
человек! Не забывайте этого и вы, никогда и нигде не забывайте! А мы,
летно-преподавательский состав, и лично я, летающий замполит училища,
обещаем - мы из вас сделаем настоящих людей в самое короткое время!
перемещали из палаток, и повели в столовую. С ее потолка свисали на нитях
пыльные МиГи и Илы, казавшиеся громадными воздушными островами рядом с
эскадрильями быстрых черных мух. Обед был довольно невкусный: суп с
макаронными звездочками, курица с рисом и компот. После еды очень
захотелось спать; мы с Митьком еле добрались до коек, и я сразу уснул.
полного боли и недоумения. На самом деле я уже давно слышал эти звуки
сквозь сон, но полностью очнулся только от особенно громкого и
страдальческого вскрика. Открыв глаза, я огляделся. На койках вокруг
происходило какое-то непонятное медленно-мычащее шевеление - я попытался
приподняться на локте, но не смог, потому что был, как оказалось,
пристегнут к койке несколькими широкими ремнями наподобие тех, которыми
стягивают слишком распухшие чемоданы; единственное, что я мог, это чуть
поворачивать голову из стороны в сторону. С соседней койки на меня
смотрели полные страдания глаза Славы, паренька из поселка Тында, с
которым я вчера успел познакомиться, а нижняя часть его лица была скрыта
под какой-то натянутой тряпкой. Я открыл было рот, чтобы спросить его, в
чем дело - но обнаружил, что не могу пошевелить языком и вообще не
чувствую всей нижней половины лица, словно она затекла. Я догадался, что
мой рот тоже чем-то заткнут и перемотан, но удивиться этому не успел,
потому что вместо удивления испытал ужас: там, где должны были быть
славины ступни, одеяло ступенькой ныряло вниз, и на свеженакрахмаленном
пододеяльнике проступали размытые красноватые пятна, такие, как оставляет
на вафельных полотенцах арбузный сок. Самое страшное, что собственных ног
я не чувствовал и не мог поднять голову, чтобы взглянуть на них.
интонациями, полный множества намеков сержантский бас, - на перевязку!
третьекурсники (правильнее сказать - курсанты второго и третьего года
службы; об этом я догадался по нашивкам на их рукавах). Раньше я их не
видел, а офицеры говорили, что они на картошке. Они были в странных
сапогах с негнущимися голенищами и ступали не очень уверено, держась то за
стены, то за спинки кроватей. Еще я заметил нездоровую бледность их лиц,
на которых застыл отпечаток многодневной муки, словно переплавленной в
какую-то невыразимую готовность; как ни неуместно это было, но в этот
момент я вспомнил слова пионерского салюта, которые мы с Митьком вместе со
всеми повторили в пионерлагере, на далекой асфальтовой площадке - вспомнил
и понял, в чем именно, крича "Всегда готов!", мы обманно уверяли себя,
товарищей по линейке и прозрачное июльское утро.
извивались примотанные первогодки, и в комнате осталось только две - моя и
стоявшая у окна, на которой лежал Митек. Ремни не давали мне посмотреть на
него, но краем глаза я видел, что он лежит спокойно и вроде бы спит.
покатили по коридору. Один из курсантов толкал койку, а другой, шедший
спиной вперед, тянул ее на себя; выглядело это так, словно он пятился по
коридору, отталкивая несущуюся за ним койку. Мы зарулили в длинный узкий
лифт с дверями с обеих сторон и поехали вверх, потом второкурсник
пропятился от меня еще по одному коридору, и мы остановились возле обитой
черным двери с большой коричневой табличкой, которой я не смог прочесть
из-за своей неудобной позы. Дверь открылась, и меня вкатили в комнату, где
под потолком висела огромная хрустальная люстра в виде авиабомбы, а по
верхней части стены шла полоса выпуклого орнамента из серпов, молотов и
увитых виноградом ваз.
себе на ноги; передо мной в глубине комнаты стоял массивный письменный
стол с зеленой лампой, освещенный косо падающим из высокого узкого окна
серым светом. Сидящий за столом был от меня скрыт развернутым номером
"Правды", с первой страницы которой глядело морщинистое лицо с добрыми
лучистыми глазами, наведенными прямо на меня. Заскрипел линолеум пола, и
рядом со моей койкой затормозила койка Митька.
на стол.
время собеседования хватал меня за руку. Сейчас на нем был мундир
генерал-лейтенанта с золотыми вениками на петлицах, волосы были тщательно
приглажены, а взгляд был ясным и трезвым. И еще я заметил, что его лицо
как бы повторяло лицо с обложки "Правды", которое глянуло на меня минуту
назад; получилось совсем как в фильме, где вначале долго показывали одну
икону, а потом на ее месте постепенно возникла другая - изображения были
похожие, но разные, и из-за того, что момент перехода был размазан,
казалось, что икона меняется на глазах.
отношения, можете называть меня "товарищ начальник полета", - сказал
старичок. - Хочу вас поздравить - по итогам экзаменов и особенно
собеседования (тут старичок подмигнул) вы зачислены сразу на первый курс
секретной космической школы при первом отделе КГБ СССР. Так что настоящими
людьми станете как-нибудь потом, а пока собирайтесь в Москву. Там и
встретимся.
отвезли по тем же длинным коридорам, линолеум которых пел под крошечными
стальными колесиками койки что-то тихое и исполненное ностальгии,
заставившее меня непонятно почему вспомнить давний июльский полдень у
моря.
накормили каким-то снотворным (спать хотелось и на следующий день) - а
вечером за нами зашел веселый желтоволосый лейтенант в громко скрипящих
сапожках и, хохоча и балагуря, отвез по очереди наши койки на асфальтовый
плац перед бетонной раковиной эстрады, где за столом сидело несколько
высших генералов с интеллигентными добрыми лицами, и среди них - товарищ
начальник полета. Мы с Митьком могли, конечно, дойти и сами, но лейтенант
сказал, что это общий порядок для первого курса, и велел нам лежать тихо,
чтобы не смущать остальных.
двор автомобильного завода или тракторного комбината; над ним по сложной
траектории порхал придавленный стон - исчезая в одном месте, он возникал в
другом, в третьем - словно над койками носился огромный невидимый комар.
По дороге желтоволосый лейтенант сказал, что сейчас начнется выпускной
вечер, совмещенный с последним госэкзаменом.
бледнея, но с неподражаемым мастерством, танцевал перед приемной комиссией
"Калинку" под скупую на лишний перебор гармонь летающего замполита.
Фамилия лейтенанта была Ландратов - я услышал ее, когда начальник полета
вручил ему раскрытую красную книжечку и поздравил с получением диплома.
Потом тот же танец исполняли остальные, и под конец мне наскучило смотреть
на них. Я повернулся к начинавшемуся сразу за плацем полю стадиона, и
вдруг понял, почему над ним стелется такой высокий бурьян.
серый, растрескавшийся от дождей забор с колючкой, начинающийся сразу за
развалившимися футбольными воротами - это и есть Великая Стена, и,
несмотря на все отодранные и покосившиеся доски, она, как и тысячи лет
назад, тянется с полей далекого Китая до города Зарайска, и делает
древнекитайским все, появляющееся на ее фоне - и решетчатые беседки, где в
жару работает приемная комиссия, и списанный ржавый истребитель, и древние
общевойсковые шатры, на которые я гляжу со своей койки, сжимая под одеялом
свинченный на память никелированный шарик.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Корнев Павел
Посняков Андрей
Каменистый Артем
Смоленский Вадим