традиция не сдается и ищет для себя новые формы. То, что вы сегодня
увидите, я определил бы как один из ярких примеров искусства
эгопупистического постреализма. Сейчас перед вами будет разыграна
написанная одним... хмм... одним пострелом... хмм... маленькая трагедия.
Именно так ее автор, камерный поэт Иоанн Павлухин, определил жанр своего
произведения. Итак - маленькая трагедия "Раскольников и Мармеладов".
Прошу.
военной форме вынесли из-за кулис на эстраду громоздкую позолоченную лиру
на подставке и табурет. Затем они принесли столик, поставили на него
пузатую ликерную бутылку и две рюмки, прикрепили к кулисам куски картона
со словами "Раскольниковъ" и "Мармеладовь" (я сразу решил, что мягкий знак
на конце слова - не ошибка, а какой-то символ), а в центре повесили
табличку с непонятным словом "йхвй", вписанным в синий пятиугольник.
Разместив эти предметы, они исчезли. Из-за кулис вышла женщина в длинном
хитоне, села за лиру и принялась неспешно перебирать струны. Так прошло
несколько минут.
Каждый из них встал на одно колено и поднятой черной полой заслонил лицо
от зала. Кто-то зааплодировал. На противоположных концах эстрады появились
две фигуры на высоких котурнах, в длинных белых хламидах и греческих
масках. Они стали медленно сходиться и остановились, немного не дойдя друг
до друга. У одного из них в увитой розами петле под мышкой висел топор, и
я понял, что это Раскольников. Собственно, понять можно было и без топора,
потому что на кулисах напротив него висела табличка с фамилией. Актер,
остановившийся у таблички "Мармеладовь", медленно поднял руку и нараспев
заговорил:
поднял руку и вытянул ее в сторону Мармеладова, который, быстро налив себе
рюмку и опрокинув ее в отверстие маски, продолжил:
трое-четверо человек; публика была самая разношерстая, но больше всего
было, как это всегда случается в истории человечества, свинорылых
спекулянтов и дорого одетых блядей. За одним столиком с Брюсовым сидел
заметно потолстевший с тех пор, как я его последний раз видел, Алексей
Толстой с большим бантом вместо галстука. Казалось, наросший на нем жир
был выкачан из скелетоподобного Брюсова. Вместе они выглядели жутко.
перехваченной ремнями черной гимнастерке, с закрученными вверх усами. Он
был за столиком один, и вместо чайника перед ним стояла бутылка
шампанского. Я решил, что это какой-то крупный большевистский начальник;
не знаю, что показалось мне необычным в его волевом спокойном лице, но я
несколько секунд не мог оторвать от него глаз. Он поймал мой взгляд, и я
сразу же отвернулся к эстраде, где продолжался бессмысленный диалог:
слетел привязанный к маске хитон, обнажив одетую в кружевные панталоны и
бюстгальтер женщину в серебристом парике с мышиной косичкой.
своих котурнов.
выскочили два скрипача и бешено заиграли какой-то цыганский мотив (опять
Блок, подумал я), а женщина-Мармеладов набросила на упавшего Раскольникова
свой хитон, прыгнула ему на грудь и принялась душить его, возбужденно
виляя кружевным задом.
чудовищного заговора, и все присутствующие глядят в мою сторону. Я
затравленно огляделся, снова встретился взглядом с усатым человеком в
черной гимнастерке и вдруг каким-то образом понял, что он все знает про
гибель фон Эрнена - да чего там, знает про меня гораздо более серьезные
вещи.
прочь, и только чудовищное усилие воли удержало меня на месте. Публика
вяло хлопала; некоторые смеялись и показывали пальцами на сцену, но
большинство было поглощено своими разговорами и водкой.
Суворов Виктор
Корнев Павел
Никитин Юрий
Емилина Ника
Пехов Алексей
Браун Дэн