силуэты мыслей и не вырисовывает каждый завиток. Он и допрашивать будет
так - на подтекстах, многозначительно, а не однозначно.
острота, Чарли?
И делаю из этого важные для нас всех выводы.
До сих пор ты не выбирался из сферы доводов, предоставляя другим делать
выводы. Твоя стихия - о каждой простенькой вещи высказывать ровно десять
противоположных мнений, громоздить загадку на загадку, а что верно, ты не
успеваешь установить.
сумятицу суждений о взрыве и наметил дорогу, по которой нам всем шагать.
понравилась туманность первых высказываний Роя. Он, Чарльз Гриценко, и
раньше предупреждал, что будет несладко, теперь в этом нет сомнений. Рой
заранее готов обвинить хронистов больше, чем энергетиков или биологов.
Когда он познакомится с гипотезой Чарли, мнение, что виноваты работники
Института Времени, превратится в убеждение. Он замахнется на исследования
по трансформации атомного времени. Так вот - не поддаваться! Если в чем-то
второстепенном и уступить, то ничем важным не поступаться.
допрашивать поодиночке. Предлагаю после каждой встречи с Роем
информировать остальных о каждом его слове, о том, как он слушал, как
глядел, с какими интонациями говорил...
уже говорила мне. - Как это противно! Ну, скажи, пожалуйста, какое
значение могут иметь интонации голоса Роя!
аэробусе, включи-ка!
сгрудившись, выслушали длинную фразу, записанную, правда, не с самого
начала: "... а потому необходимо, учитывая заинтересованность Земли в
благополучии Урании и ответственность каждого, поскольку мои особые
задания не выходят за эту границу, а сам я чрезвычайно в этом
заинтересован и могу вас заверить: только в этом направлении и буду
действовать, и, стало быть, картина задачи выясняется как картина
дальнейшей безопасности, хотя неизбежны всяческие отклонения, то именно
это и подчеркнуть, а после разработать окончательные условия, отдавая себе
отчет, что и Земля, и Урания тут одинаково согласны".
- Надо воспринимать высказывания Роя, как некогда спартанские вожди
воспринимали двухчасовую речь афинских послов, явившихся в Спарту с
просьбой о мире.
удачную для нее войну. И спартанцы ответили афинским послам, что ничего не
могут ответить на их речь, потому что не поняли ее конца, а не поняли
конца, потому что забыли начало.
именно потому, что отлично ее понимали. Рой Васильев совместил в себе
афинянина со спартанцем: говорил длинно и всесторонне, как афинянин,
каждый завиток предложения имеет точный смысл, а в целом все звучит для
моего уха спартански - "идите, друзья, пока что подальше, а придет время,
получите разъяснения поточней".
ней. Антон снова сказал, что Жанна оправляется от потрясения. Разве она не
засмеялась, когда Чарли заговорил о допросах на подтекстах? Если после
гибели Павла было опасение за ее здоровье, то теперь такой угрозы нет.
Интенсивное лечение дало результаты.
- И в надежном излечении я не уверен. Ее лечили от второстепенных хворей -
нервного потрясения, истощения, головокружений. А надо было лечить от
основного заболевания. Основное заболевание - то, что она живет после
гибели Павла. Лекарства от болезни, даже от преждевременной смерти, есть.
Лекарства от жизни нет.
изменить жизнь - вот что излечит ее. Скажем, возвращение на Землю, полное
прекращение всех исследований, в том числе и тех, что она делает для тебя.
космический холод? Не забывайте, что теплоснабжение Урании обеспечивают
мои сепараторы молекул. - Антон подумал и добавил: - Все же я вижу в Жанне
хорошие перемены. Возможно, душевное ее состояние остается скверным, но
физически она оправилась, даже похорошела.
сущности, то было пустое наставление, в нем не содержалось конкретности.
Но для меня в такой краткой формуле таилось все, чего я мог пожелать.
Чарли, при всем его остроумии, и не догадывался, сколь много значили его
слова. "Уступать, но не поступаться", - твердил я, шагая по лаборатории,
заставленной механизмами и приборами. Самописцы писали все те же кривые,
процесс шел своим ходом - от пункта к пункту, от этапа к этапу. Всеми
фибрами души, всей силой мысли я стремился убыстрить его, но он двигался
по своим законам, не по моему хотению. Мы с Павлом, как некие
могущественные волшебники, вызвали к жизни еще никому не ведомые потенции
природы, но не подчинили их себе: гибель Павла, взрыв двух миллионов тонн
сгущенной воды стали свидетельством нашего бессилия. "Первым грозным
свидетельством, на нем не завершится", - предугадывал я. Дознается ли Рой
Васильев до тайны трагедии на Урании, если сам руководитель Института
Экспериментального Атомного Времени, сам блистательный академик Чарльз
Гриценко далек от ее понимания? Скоро ли дознается? Сколько времени нужно
мне с Жанной, чтобы овладеть коварным, бесконечно опасным джинном, так
безрассудно нами вызволенным из атомного заточения? Даст ли нам землянин
Рой это время? Что он потребует от нас? Что разрешит? Что запретит? У меня
голова распухала от трудных мыслей. "Уступать, но не поступаться", -
твердил я себе как заклинание. И понятия не имел, что именно уступать, чем
именно не поступаться. День шел за днем. Рой не торопился. Цистерна со
сгущенной водой оставалась на Латоне. Энергетики жаловались, что ресурсы
ядерных аккумуляторов на пределе. Биологи ворчали, что им установили
слишком жесткий энергетический лимит. О нашем институте и говорить не
приходилось, любой эксперимент со временем требовал бездны энергии -
девять десятых мощностей Энергосистемы работали на нас. Между прочим,
хронисты вели себя сдержанней энергетиков и биологов. Гипотеза Чарли, что
причина аварии в неполадках с атомным временем, пугала всех. Никто не
требовал немедленной доставки с Латоны заветной цистерны, ибо каждый
опасался вопроса: а как вы предотвратите новую аварию, если причина ее в
ваших работах, но что за причины, вы сами толком не знаете? Рой, повторяю,
не торопился. До него, казалось, не доходили сетования энергетиков и
биологов. Он безмятежно гулял по Урании. Его видели на берегах неширокой
Уры, он карабкался по сопкам и спускался в долины, осматривал дома и
заводские здания, облетал на авиетке южные леса и саванны. Он держал себя
как турист, а не как следователь. И когда заговаривал с кем-либо, то лишь
для того, чтобы высказать свое восхищение пейзажем планеты, выбранной
людьми для самых опасных экспериментов, какие стали доступны науке. Он
разглагольствовал о благоустроенности, о том, что всего за два
человеческих поколения каменистый дикий шарик в космосе превратили в
цветущий сад. "Кажется, этот Васильев считает Уранию космическим домом
отдыха", - говорили те, кого он удостаивал своими пейзажными беседами, а
иных он пока не вел.
заинтересовался работой биологов. Посетил все биологические лаборатории,
вызывал биологов к себе для собеседований и расспрашивал о том, что не
имело отношения к взрыву. Его занимало, как ведут себя искусственно
синтезированные звери, рыбы, птицы, растения, какая от них польза, будут
ли биологические искусственники вывезены на Землю и другие планеты для
расселения там или жизнь их ограничится лишь индивидуальным, а не видовым
существованием. Даже сами биологи, а они безмерно гордятся своими
удивительными созданиями: наши, мол, успехи - вершина человеческой науки
(такова их скромная самооценка), - даже они удивлялись расспросам Роя.
касалось непосредственно. Теперь в разговорах посланца Земли послышались
словечки: "взрыв", "катастрофа", "трагедия", "меры предосторожности".
Чарли не сомневался, что ни один энергетик не способен дать толковое
объяснение события, для них сгущенная вода была то же, что для древних
энергетиков уголь или нефть, - они использовали готовый продукт, не
Перумов Ник
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Апраксина Татьяна