идут по реке. По Волге, то есть. И тащут баржу. То есть, на себе тащут. -
Он тяжело вздохнул. - Кругом реализм.
мы будем постоянно черпать из его творческого наследия.
острая и принципиальная дискуссия, выявились различные точки зрения...
Кгм!.. Но, к сожалению, представленная нам работа товарища Климова
выполнена пока еще на недостаточно высоком художественном уровне. Автору
был сделан ряд серьезных замечаний. Я думаю, он их учтет. - При этом
Букетов посмотрел не на Климова, а в окно. - В заключение я хочу особенно
подчеркнуть, что не всякое изображение внешних фактов может быть признано
реализмом. Эмпирическая достоверность художественного образа приобретает
ценность лишь в единстве с правдивым отражением социальной
действительности.
мнения у членов Комиссии в какой-то мере совпадают.
никогда не ходит на Комиссию. Он и в этот раз не пришел. Они специально не
сообщали ему. Они же его боятся. Он говорит то, что думает. Он сказал про
Букетова, что тот не художник, а штукатур. И теперь Букетов его ненавидит.
Печакин тоже ненавидит его. На всякий случай. Десять лет назад, когда
Сфорца был еще никто, Борих назвал его убогим подражателем схоластическому
западному модерну. И до сих пор не может простить ему этой своей ошибки.
Они выжгли все вокруг него. Они никого к нему не подпускают. Чтобы были
только они. Сфорца - и рядом они. Ты же ничего не знаешь. Зачем ты сунулся
на эту Комиссию? Букетов представил новую работу. Работа дрянь, но он
председатель Комиссии. И Сигиляр представил новую работу. Что-то о
хлеборобах. Счастливые лица на фоне изобильных хлебов. Вечная тема.
Неужели ты думаешь, что Сигиляр отклонит свою картину и возьмет твою. Так
же никто не делает: пришел с улицы - подал. Нельзя быть таким наивным. Все
было решено еще год назад. Борих уже написал три статьи о будущей
экспозиции. Он всегда пишет заранее. И не смей думать, что это Сфорца. Я
вижу, что ты - думаешь. Не смей! Он тут ни при чем. Я тебе запрещаю!
вы все судите, ничего не зная о нем?
оглянулись.
лапами темно-кровавый рубин, звякнул о чашку.
из ее побелевших пальцев. Зажег. Она прикурила так, что пламя ушло внутрь
сигареты. Проглотила дым.
сделать.
этом понимаю.
Словами не объяснишь. Это либо есть, либо нет.
любопытством: они сидели больше часа. Климов хотел есть: он не завтракал.
В морозной витрине лежали бутерброды с твердым сыром и ядовитый сиреневый
винегрет. За прилавком, на дырчатом подогреваемом подносе горой были
навалены сардельки. От них поднимался пар. Пахло крахмалом. Как в
прачечной. Решиться было трудно. Климов взял два кофе и, поколебавшись,
шоколад.
просвечивающими пальцами: холодно, - поправила пальто на острых, зябких
плечах. Отодвинула шоколад.
едва высовывалось из тротуара. За треснувшим стеклом безостановочно ходили
ноги - в ботинках и в сапогах, потом опять в ботинках и опять в сапогах.
Казалось, что людей нет: бесчисленные ноги - от ступней до колен - как
заведенные, самостоятельно разгуливают по городу.
обмену. Я скажу Сфорца. Он позвонит в Комиссию, и тебя возьмут. Они
побоятся с ним ссориться.
без Сфорца они ничто.
взял.
пуговица болталась, грозя отлететь. На рукавах просвечивали белые,
разлезающиеся нитки.
иначе.
оформителем. Хочешь, я найду? Твердый заработок и все прочее...
прошу - раз и навсегда.
действительно лучшая у него. Нет, она ничего не забыла. Дом был старый.
Бревна в три обхвата: в дождь они пахли гниющим деревом. И крыша -
латаная-перелатанная. Там не было электричества. Оказывается, еще
сохранились такие места, где нет электричества. Хотя - сама хозяйка не
хотела. Да, она помнит хозяйку - такая смешная старушка, перевязанная
платком. Девяносто лет. Ей предлагали провести электричество, а она
отказалась. Хотела, чтобы все было, как прежде. Многие не хотят перемен. Я
тоже не хочу перемен. И умывальник был во дворе. Бр-р-р... Выбегали к нему
утром, в рассветный холод. Хозяйка сама носила воду - за километр. В
девяносто лет таскала полные ведра. А вода была невкусная - очень пресная,
отдающая железом. От нее скрипели волосы. Темнело рано, и вечерами сидели
при керосиновой лампе. В наше-то время. Где она только доставала керосин.
Сначала нравилось - этакая таинственность, полумрак, погружение в прошлое.
Но как надоело потом. Безумно надоело. Этот тусклый и вечно колеблющийся
свет. Нельзя пройти по комнате - длинные тени начинают плясать по стенам:
стекло в лампе разбито. Невыносимо раздражало. Невозможно читать, даже
смотреть трудно - болят глаза. Удивительно, как это писали при свечах.
Река была рядом, через луг. Напрасно он поменял название. Соня - гораздо
лучше. Конечно, не в смысле женского имени, а - сонная, ленивая. Она еле
текла. Омуты были подернуты ряской. Но вода не коричневая, как в болоте, а
прозрачная до самого дна. И дно чистое, песчаное. Из омута действительно
торчала коряга, черная и скрюченная, будто рука водяного. Может быть,
здесь и водились водяные, могли же они где-то сохраниться. Почему бы не
здесь? Место подходящее. За день вода прогревалась и вечером была как
парное молоко. Но прозрачная. В самом деле похоже на густой воздух. Не
хотелось вылезать. Она сказала: "Только не надо подробностей. Я тебя очень
прошу - без подробностей". Да, она помнит. Была ночь, и звезды, как сливы,
сияли в воде. И плавала луна - в черноте, под самой ивой. Будто неведомая
рыба. А на лугу колыхала серебряными метелками сухая, высокая трава. И был
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Бажанов Олег
Земляной Андрей
Орлов Алекс
Лукин Евгений