Чтение 5–й страницы книги ~Хищные вещи века~

была тогда девочкой, но все помнит: вдруг приходят солдаты, грубые, чужие,
говорят на чужом языке, отрыгиваются, офицеры так бесцеремонны и так
некультурны, громко хохочут, обижают горничных, простите, пахнут, и этот
бессмысленный комендантский час... Но ведь это война! Она достойна
всяческого осуждения! И совсем иное дело - армия. Вы знаете, Иван, вы
должны помнить эту картину: войска, выстроенные побатальонно, строгость
линий, мужественные лица под касками, оружие блестит, аксельбанты
сверкают, а потом командующий на специальной военной машине объезжает
фронт, здоровается, и батальоны отвечают послушно и кратко, как один
человек!

- Несомненно, - сказал я. - Несомненно, это многих впечатляло.

- Да! И очень многих! У нас всегда говорили, что надо непременно
разоружаться, но разве можно уничтожать армию? Это последнее прибежище
мужества в наше время повсеместного падения нравов. Это дико, это смешно -
государство без армии...

- Смешно, - согласился я. - Вы не поверите, но с самого подписания
пакта я не перестаю улыбаться.

- Да, я понимаю вас, - сказала тетя Вайна. - Нам больше ничего не
осталось делать. Нам осталось только саркастически улыбаться.
Генерал-полковник Туур, - она достала платочек, - он так и умер с
саркастической усмешкой на устах... - Она приложила платочек к глазам. -
Он говорил нам: "Друзья, я еще надеюсь дожить до того дня, когда все
развалится". Надломленный, потерявший смысл существования. Он не вынес
пустоты в сердце... - Она вдруг встрепенулась. - Вот взгляните, Иван...

Она резво выбежала в соседнюю комнату и принесла тяжелый старомодный
фотоальбом. Я сейчас же поглядел на часы, но тетя Вайна не обратила на это
внимания и, усевшись рядом, раскрыла альбом на самой первой странице.

- Вот генерал-полковник.

Генерал-полковник был орел. У него было узкое костистое лицо и
прозрачные глаза. Его длинное тело усеивали ордена. Самый большой орден в
виде многоконечной звезды, обрамленной лавровым венком, сверкал в районе
аппендикса. В левой руке генерал сжимал перчатки, а правая покоилась на
рукоятке кортика. Высокий воротник с золотым шитьем подпирал нижнюю
челюсть.

- А это генерал-полковник на маневрах.

Генерал-полковник и здесь был орел. Он давал указания своим офицерам,
склонившимся над картой, развернутой на лобовой броне гигантского танка.
По форме треков и по зализанным очертаниям смотровой башни я узнал тяжелый
штурмовой танк "мамонт", предназначенный для преодоления зоны атомных
ударов, а ныне успешно используемый глубоководниками.

- А это генерал-полковник в день своего пятидесятилетия.

Генерал-полковник был орлом и здесь. Он стоял у накрытого стола с
бокалом в руке и слушал тост в свою честь. Нижний левый угол фотографии
занимала размытая лысина с электрическим бликом, а рядом с генералом,
восхищенно глядя на него снизу вверх, сидела очень молодая и очень
миловидная тетя Вайна. Я попробовал украдкой определить на ощупь толщину
альбома.

- А это генерал-полковник на отдыхе.

Даже на отдыхе генерал-полковник оставался орлом. Широко расставив
ноги, он стоял на пляже в тигровых плавках и рассматривал в полевой
бинокль туманный горизонт. У его ног копошился в песке голый ребенок трех
или четырех лет. Генерал был жилист и мускулист, гренки и сливки не
портили его фигуру. Я принялся шумно заводить часы.

- А это... - начала тетя Вайна, переворачивая страницу, но тут в
гостиную без стука вошел невысокий полный человек, лицо и особенно одежда
которого показалась мне необычайно знакомыми.

- Доброе утро, - произнес он, слегка склонив набок гладкое
улыбающееся лицо.

Это был давешний таможенник все в том же белом мундире с серебряными
пуговицами и серебряными шнурами на плечах.

- Ах, Пети! - сказала тетя Вайна. - Ты уже пришел? Познакомься,
пожалуйста, это Иван... Иван, это Пети, друг нашего дома.

Таможенник повернулся ко мне, не узнавая, коротко наклонил голову и
щелкнул каблуками. Тетя Вайна переложила альбом ко мне на колени и
поднялась.

- Садись, Пети, - сказала она, - я принесу тебе сливок.

Пети еще раз щелкнул каблуками и сел рядом со мной.

- Не желаете ли поинтересоваться? - сейчас же осведомился я,
перекладывая альбом со своих колен на колени таможенника. - Вот это
генерал-полковник Туур. Это он просто так. - (В глазах таможенника
появилось странное выражение.) - А вот здесь генерал-полковник на
маневрах. Видите? А вот здесь...

- Благодарю вас, - отрывисто сказал таможенник. - Не утруждайтесь,
потому что...

Вернулась с гренками и сливками тетя Вайна. Еще с порога она сказала:

- Как приятно видеть человека в мундире, не правда ли, Иван? - она
поставила поднос на столик. - Пети, ты сегодня рано. Что-нибудь случилось?
Прекрасная сегодня погода, такое солнце...

Сливки для Пети были налиты в особенную чашку, на которой красовался
вензель "Т", осененный четырьмя звездочками.

- Ночью шел дождь, я просыпалась, значит, были тучи, - продолжала
тетя Вайна. - А сейчас, взгляните, ни одного облачка... Еще чашечку, Иван?

Я встал.

- Благодарю вас, я сыт. Позвольте мне откланяться. У меня назначено
деловое свидание.

Осторожно закрывая за собой дверь, я услыхал, как вдова сказала: "ты
не находишь, что он удивительно похож на штаб-майора Пола?.."

В спальне я распаковал чемодан, переложил одежду в стенной шкаф, и
снова позвонил Римайеру. К телефону опять никто не подошел. Тогда я сел за
стол в кабинете и принялся исследовать ящики. В одном из ящиков
обнаружилась портативная пишущая машинка, в другом - почтовый набор и
пустая бутылка из-под смазки для аритмических двигателей. Остальные ящики
были пусты, если не считать пачки смятых квитанций, испорченной авторучки
и небрежно сложенного листка, разрисованного рожицами. Я развернул листок.
Видимо, это был черновик телеграммы. "Грин умер у рыбарей получай тело
воскресенье соболезнуем хугер марта мальчики". Я дважды прочел написанное,
перевернул листок, изучил рожицы и прочел в третий раз. Видимо, Хугеру и
Марте было невдомек, что нормальные люди, сообщая о смерти, говорят в
первую очередь, отчего и как умер человек, а не у кого он там умер. Я бы
написал: "Грин утонул во время рыбной ловли". В пьяном виде, вероятно.
Кстати, какой у меня теперь адрес?

Я вернулся в холл. У двери в хозяйскую половину сидел на корточках
худенький мальчик в коротких штанишках. Зажав под мышкой длинную
серебристую трубку, он, сопя и пыхтя, торопливо разматывал клубок бечевки.
Я подошел к нему и сказал:

- Привет.

Реакция у меня не та, что прежде, но все-таки я успел увернуться.
Длинная черная струя пролетела у меня над ухом и плюхнулась в стену. Я
изумленно глядел на мальчишку, а он глядел на меня, лежа на боку и
выставив перед собой свою трубку. Лицо его было мокрое, рот открыт и
перекошен. Я оглянулся на стену. По стене текло черное. Я снова посмотрел
на мальчика. Он медленно поднимался, не опуская трубки.

- Что-то ты, брат, нервный, - произнес я.

- Вы стойте, где стоите, - хрипло сказал мальчик. - Я вашего имени не
называл.

- Да уж куда там, - сказал я. - Ты и своего не называл, а палишь в
меня, как в чучело.

- Вы стойте, где стоите, - повторил мальчик. - И не двигайтесь. - Он
попятился и вдруг забормотал скороговоркой: - Уйди от волос моих, уйди от
костей моих, уйди от мяса моего...

- Не могу, - сказал я. Я все старался понять, играет он или
действительно меня боится.

- Почему? - растерянно спросил мальчик. - Я все говорю, как надо.

- Я не могу уйти, не двигаясь, - объяснил я. - И стоя, где стоял.

Рот у него снова приоткрылся.

- Хугер, - сказал он неуверенно. - Говорю тебе, Хугер: сгинь!

- Почему Хугер? - удивился я. - Ты меня с кем-то путаешь. Я не Хугер,
я Иван.

Тогда мальчик вдруг закрыл глаза и пошел на меня, наклонив голову и
выставив перед собой свою трубку.

- Я сдаюсь, - предупредил я. - Смотри не выпали.

Когда трубка уперлась мне в живот, он выронил ее и, опустив руки,
весь как-то обмяк. Я наклонился и заглянул ему в лицо. Теперь он был
красный. Я поднял трубку. Это было что-то вроде игрушечного автомата - с
удобной рифленой рукояткой и с плоским прямоугольным баллончиком, который
вставлялся снизу, как магазин.

- Что это за штука? - спросил я.

- Ляпник, - сказал он угрюмо. - Дайте сюда.

Я отдал ему игрушку.

- Ляпник, - сказал я. - Которым, значит, ляпают. А если бы ты в меня
попал? - Я посмотрел на стену. - Надо же, теперь это за год не отмыть,
придется стену менять.

Мальчик недоверчиво посмотрел на меня снизу вверх.

- Это же ляпа, - сказал он.

- Да? А я-то думал - лимонад.

Лицо его приобрело, наконец, нормальную окраску и обнаружило
определенное сходство с мужественными чертами генерал-полковника Туура.

- Да нет, - сказал он. - Это ляпа.

- Ну?

- Она высохнет.