ника, возвышался остроконечный утес, а перед ним стояли на коленях, точ-
но молились ему, двое мужчин. Это и был чертов камень дядюшки Ориоля.
бопытных, впереди выстроилась низенькая беспокойная шеренга мальчишек.
нее так билось, как будто через минуту вместе с утесом должны были взле-
теть на воздух и все люди, теснившиеся внизу... Маркиз, Андермат и Поль
Бретиньи легли на траву возле нее, а Гонтран смотрел стоя. Он заметил
насмешливо:
не решились потерять хотя бы часок даже ради такого праздника.
их... По-моему, лучше развлекать пациентов, а не пичкать их лекарствами.
вдовы Пай - мать и дочь, г-н Монекю с дочерью и г-н Обри-Пастер, ни-
зенький толстяк, который пыхтел, как надтреснутый паровой котел; в прош-
лом он был горным инженером и нажил себе состояние в России.
уселся на землю, старательно проделав столько обдуманных подготови-
тельных движений, что Христиане стало смешно. Гонтран отошел поглядеть
на других любопытных, взобравшихся на холм.
и села. Ближе всех был Риом, выделявшийся на равнине красной полосой че-
репичных крыш, за ним - Эннеза, Маренг, Лезу и множество еле заметных
деревень, черными пятнышками испещривших зеленую гладь. А далеко, очень
далеко, у подножия Форезских гор, Бретиньи видел Тьер и все старался,
чтобы и Христиана его разглядела.
ки. Я-то его хорошо вижу.
круглые глаза смотрели пристальным, неподвижным взглядом хищной птицы,
и, казалось, он все различал вдали, как в морской бинокль.
это далеко - километров тридцать.
все мысли притягивал к себе утес. Она думала о том, что вот сейчас этот
утес исчезнет, разлетится прахом и больше его не будет на свете, и в ней
шевелилось смутное чувство жалости, как маленькой девочке жалко бывает
сломанную игрушку. Утес стоял тут так долго, был такой красивый, так был
у места в этой долине! А оба Ориоля уже поднялись на ноги и стали сбра-
сывать в кучу у его подножия мелкие камни, проворно и по-крестьянски
ловко подхватывая их лопатами.
лучше было видно. Мальчишки облепили обоих крестьян, возившихся возле
утеса, бегали и прыгали вокруг, словно разыгравшиеся щенки, а с вершины
холма, где сидела Христиана, все эти люди казались совсем маленькими,
какими-то букашками, суетливыми муравьями. Шум толпы долетал до нее еле
слышным гулом, а то вдруг поднимался смутной разноголосицей криков, глу-
хим топотом, дробился, таял и рассеивался в воздухе какой-то пылью зву-
ков. Вверху толпа также прибывала, люди все шли и шли из деревни и уже
заняли весь склон напротив обреченной скалы.
случайному соседству в гостиницах, по общественным рангам, по кастам.
Самой шумной была кучка актеров и музыкантов, которой предводительство-
вал и командовал антрепренер г-н Петрюс Мартель из Одеона, оторвавшийся
ради такого события от азартной партии в бильярд.
ного альпага, и между полами горбом выпирало его обширное чрево, обтяну-
тое белой рубашкой, так как он считал излишним носить жилет в деревенс-
ком захолустье; приняв повелительную осанку, он указывал, объяснял и
комментировал каждое движение Ориолей. Директора окружали и слушали под-
чиненные: комик Лапальм, первый любовник Птинивель и музыканты - маэстро
Сен-Ландри, пианист Жавель, слоноподобный флейтист Нуаро и чахлый Никор-
ди, игравший на контрабасе Впереди сидели на траве три женщины, раскрыв
над головами зонты - белый, красный и синий, сверкавшие яркими красками
в ослепительных лучах солнца, как своеобразный французский флаг. Под
этими зонтами расположились молодая актриса мадемуазель Одлен, ее мамаша
- мамаша напрокат, как острил Гонтран, - и кассирша кофейни, их неизмен-
ная спутница. Подобрать зонтики по цветам национального флага придумал
Петрюс Мартель: заметив в начале сезона, что у мамаши Одлен синий зон-
тик, а у дочки белый, он преподнес кассирше красный.
взгляды, - восемь поваров и поварят из гостиниц, все облаченные в белые
полотняные одеяния: по причине конкуренции, чтобы произвести впечатление
на придирчивых приезжих, содержатели ресторанов нарядили так всю кухон-
ную прислугу, даже судомоек. Солнце играло на накрахмаленных колпаках, и
эта группа походила не то на диковинный штаб белых улан, не то на деле-
гацию кулинаров.
лен так густо.
Рош-Прадьера, из Сент-Ипполита. По всем окрестностям давно шли разговоры
об этом событии. К тому же дядюшка Ориоль - наша местная знаменитость,
особа влиятельная, богач и настоящий овернец: он все еще крестьянствует,
сам работает в поле, бережет каждый грош, все копит, копит, набивает ку-
бышку золотом и раскидывает умом, как ему получше устроить детей.
вал:
Ну до того милы, дет того милы, просто чудо!
две юные особы, лет восемнадцати - девятнадцати, две брюнеточки, должно
быть, деревенские аристократки; одеты очень забавно - обе в черных шел-
ковых платьях с узкими рукавами в обтяжку, как у монашенок...
ные девочки и, знаете ли, воспитывались в Клермонском пансионе у "черных
монахинь". Наверняка обе сделают хорошую партию Характером они не похожи
друг на друга, но обе типичные представительницы славной овернской поро-
ды. Я ведь коренной овернец, маркиз. А этих девушек я вам непременно по-
кажу.
своих знакомцев и даже дальних родственников. Старик отец - большой чу-
дак и страшно гордится своим вином. У него отведен особый виноградник на
потребу семьи и гостей. Обычно удается без особого труда опорожнить боч-
ки с вином от этих заветных лоз, но в иные урожайные годы бывает нелегко
с ним справиться.
начинает подгонять своего долговязого сына Великана: "А ну-ка, сынок,
приналяжем!" Тогда оба принимаются за работу: с утра до вечера дуют лит-
рами красное вино. За каждой едой отец раз двадцать подливает из кувшина
в стакан своему Великану и приговаривает: "Приналяжем!" Винные пары го-
рячат кровь, по ночам ему не спится; он встает, надевает штаны, зажигает
фонарь, будит Великана, и оба спускаются в подвал, захватив из шкафа по
горбушке хлеба; в подвале наливают в стаканы прямо из бочки, пьют и за-
кусывают хлебом. Выпив как следует, так что вино булькает у него в живо-
те, старик постукивает по гулкой пузатой бочке и по звуку определяет,
насколько понизился в ней уровень вина.
хом, и быстро зашагали прочь. Толпа, окружавшая их, бросилась врассып-
ную, словно разбитая армия, - кто в сторону Риома, кто к Анвалю. Утес
остался в одиночестве, угрюмо возвышаясь на каменистом бугре, покрытом
дерном, перерезая пополам виноградник, как ненужная помеха, не дававшая
возделать землю вокруг нее.
лась в радостном нетерпении, и зычный голос Петрюса Мартеля возвестил:
бормотал:
нам еще минут десять придется ждать.