рыболова.
начинает пригревать, рыба больше не клюет; но оба брата настояли на том,
чтобы тут же окончательно обо всем условиться.
мыса Гэв До полудня удили, потом подремали, потом снова удили, но ничего
не попадалось, и старику Ролану пришлось наконец понять, что г-же Розе-
мильи хотелось, в сущности, только покататься по морю Когда же он убе-
дился, что лесы больше не вздрагивают, у него и вырвалось энергичное
"ах, черт! ", одинаково относившееся и к равнодушной вдове, и к неулови-
мой рыбе.
вот, подняв глаза к небу, он заметил, что солнце начинает садиться.
их в пробковые поплавки и приготовились.
голубая блестящая ткань с золотым и огненным отливом, поднималось темно-
ватое облачко А под ним можно было разглядеть корабль, еще совсем кро-
хотный на таком расстоянии.
едва белевшему вдалеке гаврскому молу, на конце которого высился маяк.
горизонте и, обнаружив его, радостно воскликнул:
сударыня?
видимо, не сумела поймать его в поле зрения и ничего не могла разобрать,
ровно ничего, кроме синевы, обрамленной цветным кольцом вроде круглой
радуги, и каких-то странных темноватых пятен, от которых у нее закружи-
лась голова.
сам он способен был часами простаивать у окна, рассматривая проходящие
мимо суда.
зорная труба у меня превосходная.
но, больше всех наслаждалась прогулкой и чудесным вечером.
спокойной и рассудительной, доброй и счастливой, что на нее приятно было
смотреть. Как говорил ее старший сын, она знала цену деньгам, но это ни-
чуть не мешало ей предаваться мечтаниям. Она любила романы и стихи не за
их литературные достоинства, но за ту нежную грусть и задумчивость, ко-
торую они навевали. Какой-нибудь стих, подчас самый банальный, даже пло-
хой, заставлял трепетать в ней, по ее словам, какую-то струнку, внушая
ей ощущение таинственного, готового осуществиться желания. И ей приятно
было отдаваться этим легким волнениям, немного смущавшим ее душу, в ко-
торой обычно все было в таком же порядке, как в счетной книге.
портило ее фигуру, некогда такую гибкую и тонкую.
вообще незлой, обращался с ней деспотически, с той беззлобной грубостью,
с какой лавочники имеют обыкновение отдавать приказания. Перед посторон-
ними он еще сдерживал себя, но дома распоясывался и напускал на себя
грозный вид, хотя сам всего боялся. Она же из отвращения к ссорам, се-
мейным сценам и бесполезным объяснениям всегда уступала, никогда ничего
не требовала. Уже давно она не осмеливалась просить Ролана покатать ее
по морю. Поэтому она с восторгом встретила предложение о прогулке и те-
перь наслаждалась нежданным и новым для нее развлечением.
ного скольжения по воде. Она ни о чем не думала, ее не тревожили ни вос-
поминания, ни надежды, и у нее было такое ощущение, будто сердце ее
вместе с лодкой плывет по чему-то нежному, струящемуся, ласковому, что
укачивает ее и усыпляет.
глядя, как ее сыновья, оба ее взрослых сына, скинули пиджаки и засучили
рукава рубашек.
Жан - с левого, и оба ждали, когда их капитан крикнет: "Весла на воду! -
потому что старик требовал, чтобы все делалось точно по команде.
мочи, и тут началась ожесточенная борьба двух соперников, состязающихся
в силе. Утром они вышли в море под парусом, не торопясь, но теперь ветер
стих, и необходимость взяться за весла пробудила в братьях самолюбивое
желание потягаться друг с другом в присутствии молодой красивой женщины.
веслах, лодкой не управлял никто; отец готовил удочки и, наблюдая за хо-
дом лодки, выправлял его только жестом или словами: "Жан, легче, а ты,
Пьер, приналяг". Или же говорил: "Ну-ка, первый, ну-ка, второй, под-
бавьте жару". И замечтавшийся начинал грести сильнее, а тот, кто слишком
увлекся, умерял свой пыл, и ход лодки выравнивался.
были волосатые, жилистые и несколько худые; у Жана - полные и белые,
слегка розоватого оттенка, с буграми мышц, которые перекатывались под
кожей.
тянув ноги, он греб, судорожно сжимая обеими руками весло, так что оно
гнулось во всю длину при каждом рывке и "Жемчужину" относило к берегу.
Ролан-отец, предоставив всю заднюю скамью дамам, сидел на носу лодки и,
срывая голос, командовал: "Первый, легче; второй, приналяг?" Но первый
удваивал рвение, а второй никак не мог подладиться под него в этой бес-
порядочной гребле.
лись, и затем Жан, по приказанию отца, несколько минут греб один. Теперь
он взял верх, и преимущество так и осталось за ним; он оживился, разго-
рячился, а Пьер, выдохшийся, обессиленный слишком большим напряжением,
начал задыхаться и не поспевал за братом. Четыре раза подряд Ролан-отец
приказывал остановиться, чтобы дать старшему сыну передохнуть и выпра-
вить лодку. И каждый раз Пьер, побледневший, весь в поту, чувствуя свое
унижение, говорил со злостью:
теперь просто руки отваливаются.
ла. Ее белокурая головка при каждом толчке откидывалась назад быстрым,
красивым движением, и на ее висках разлетались завитки волос.
Все оглянулись. Длинный низкий пароход из Саутгемптона приближался пол-
ным ходом; у него были две наклоненные назад трубы, желтые, круглые, как
щеки, кожухи над колесами, а над переполненной пассажирами палубой реяли
раскрытые зонтики. Колеса быстро вращались, с шумом вспенивая воду, и
казалось, что это гонец, который спешит изо всех сил; прямой нос рассе-
кал поверхность моря, вздымая две тонкие и прозрачные струи, скользившие
вдоль бортов.
нял шляпу, дамы замахали платочками, и несколько зонтиков, колыхнувшись,
ответили на это приветствие; затем судно удалилось, оставив за собой на
ровной и блестящей поверхности моря легкую зыбь.
всех сторон к короткому белому молу, за которым, словно в пасти, они ис-
чезали один за другим. И рыбачьи лодки, и большие парусники с легкими
мачтами, скользящие на фоне неба, влекомые едва 'заметными буксирами, -