везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки,
из-за него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет
мак, мелькают толстые тыквы... Роскошь! Плетень всегда убран предметами,
которые делают его еще более живописным: или напяленною плахтою, или со-
рочкою, или шароварами. В Миргороде нет ни воровства, ни мошенничества,
и потому каждый вешает, что ему вздумается. Если будете подходить к пло-
щади, то, верно, на время остановитесь полюбоваться видом: на ней нахо-
дится лужа, удивительная лужа! единственная, какую только вам удавалось
когда видеть! Она занимает почти всю площадь. Прекрасная лужа! Домы и
домики, которые издали можно принять за копны сена, обступивши вокруг,
дивятся красоте ее.
или березовый, мне нет дела; но в нем, милостивые государи, восемь око-
шек! восемь окошек в ряд, прямо на площадь и на то водное пространство,
о котором я уже говорил и которое городничий называет озером! Один
только он окрашен цветом гранита: прочие все домы в Миргороде просто вы-
белены. Крыша на нем вся деревянная, и была бы даже выкрашена красною
краскою, если бы приготовленное для того масло канцелярские, приправивши
луком, не съели, что было, как нарочно, во время поста, и крыша осталась
некрашеною. На площадь выступает крыльцо, на котором часто бегают куры,
оттого что на крыльце всегда почти рассыпаны крупы или что-нибудь съест-
ное, что, впрочем, делается не нарочно, но единственно от неосторожности
просителей. Он разделен на две половины: в одной присутствие, в другой
арестантская. В той половине, где присутствие, находятся две комнаты
чистые, выбеленные: одна - передняя для просителей; в другой стол, уб-
ранный чернильными пятнами; на нем зерцало. Четыре стула дубовые с высо-
кими спинками; возле стен сундуки, кованные железом, в которых сохраня-
лись кипы поветовой ябеды. На одном из этих сундуков стоял тогда сапог,
вычищенный ваксою. Присутствие началось еще с утра. Судья, довольно пол-
ный человек, хотя несколько тоньше Ивана Никифоровича, с доброю миною, в
замасленном халате, с трубкою и чашкою чаю, разговаривал с подсудком. У
судьи губы находились под самым носом, и оттого нос его мог нюхать верх-
нюю губу, сколько душе угодно было. Эта губа служила ему вместо табакер-
ки, потому что табак, адресуемый в нос, почти всегда сеялся на нее.
Итак, судья разговаривал с подсудком. Босая девка держала в стороне под-
нос с чашками.
унывным тоном, что вам подсудимый заснул бы, слушая. Судья, без сомне-
ния, это бы сделал прежде всех, если бы не вошел в занимательный между
тем разговор.
простывшей чашки, - каким образом это делается, что они поют хорошо. У
меня был славный дрозд, года два тому назад. Что ж? вдруг испортился
совсем. Начал петь бог знает что. Чем далее, хуже, хуже, стал картавить,
хрипеть, - хоть выбрось! А ведь самый вздор! это вот отчего делается:
под горлышком делается бобон, меньше горошинки. Этот бобончик нужно
только проколоть иголкою. Меня научил этому Захар Прокофьевич, и именно,
если хотите, я вам расскажу, каким это было образом: приезжаю я к нем
у...
уже несколько минут как окончивший чтение.
Да где ж оно? дайте его сюда, я подпишу. Что там еще у вас?
зать вам подробно, как он угостил меня. К водке был подан балык,
единственный! Да, не нашего балыка, которым, - при этом судья сделал
языком и улыбнулся, причем нос понюхал свою всегдашнюю табакерку, - ко-
торым угощает наша бакалейная миргородская лавка. Селедки я не ел, пото-
му что, как вы сами знаете, у меня от нее делается изжога под ложечкою.
Но икры отведал; прекрасная икра! нечего сказать, отличная! Потом выпил
я водки персиковой, настоянной на золототысячник. Была и шафранная; но
шафранной, как вы сами знаете, я не употребляю. Оно, видите, очень хоро-
шо: наперед, как говорят, раззадорить аппетит, а потом уже завершить...
А! слыхом слыхать, видом видать... - вскричал вдруг судья, увидев входя-
щего Ивана Ивановича.
нившись на все стороны, с свойственною ему одному приятностию. Боже мой,
как он умел обворожить всех своим обращением! Тонкости такой я нигде не
видывал. Он знал очень хорошо сам свое достоинство и потому на всеобщее
почтение смотрел, как на должное. Судья сам подал стул Ивану Ивановичу,
нос его потянул с верхней губы весь табак, что всегда было у него знаком
большого удовольствия.
кажете ли чашку чаю?
нович, поклонился и сел.
руку к подносу.
зать, какое приятное впечатление производят такие поступки!
рокинутую чашку и кланяясь.
сел.
тоинство!
глоток, - я к вам имею необходимое дело: я подаю позов. - При этом Иван
Иванович поставил чашку и вынул из кармана написанный гербовый лист бу-
маги. - Позов на врага своего, на заклятого врага.
вы ли это?
телем Ивану Никифоровичу? Ваши ли это уста говорят? Повторите еще! Да не
спрятался ли у вас кто-нибудь сзади и говорит вместо вас?..
смертную обиду, оскорбил честь мою.
ка, каждый день, как только мы поссоримся с сестрою, говорит: "Вы, дет-
ки, живете между собою, как собаки. Хоть бы вы взяли пример с Ивана Ива-
новича и Ивана Никифоровича. Вот уж друзья так друзья! то-то приятели!
то-то достойные люди!" Вот тебе и приятели! Расскажите, за что же это?
как?
казать. Прикажите лучше прочитать просьбу. Вот, возьмите с этой стороны,
здесь приличнее.
тарю.
сморкаются все секретари по поветовым судам, с помощью двух пальцев, на-
чал читать:
Перерепенка прошение; а о чем, тому следуют пункты:
щими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин
Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне
смертельную обиду, как персонально до чести моей относящуюся, так равно-
мерно в уничижение и конфузию чина моего и фамилии. Оный дворянин, и сам
притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного ро-
да богохулениями и бранными словами..."
благоговением сложил руки и только говорил про себя:
нему с дружескими предложениями, назвал меня публично обидным и поносным
для чести моей именем, а именно: гусаком, тогда как известно всему Мир-
городскому повету, что сим гнусным животным я никогда отнюдь не имено-
вался и впредь именоваться не намерен. Доказательством же дворянского
моего происхождения есть то, что в метрической книге, находящейся в
церкви Трех Святителей, записан как день моего рождения, так равномерно
и полученное мною крещение. Гусак же, как известно всем, кто сколько-ни-