райте, музыканты! Не жалей, Фома, горелки православным христианам!" И
Фома, с подбитым глазом, мерял без счету каждому пристававшему по огром-
нейшей кружке. Около молодого запорожца четверо старых выработывали до-
вольно мелко ногами, вскидывались, как вихорь, на сторону, почти на го-
лову музыкантам, и, вдруг опустившись, неслись вприсядку и били круто и
крепко своими серебряными подковами плотно убитую землю. Земля глухо гу-
дела на всю округу, и в воздухе далече отдавались гопаки и тропаки, вы-
биваемые звонкими подковами сапогов. Но один всех живее вскрикивал и ле-
тел вслед за другими в танце. Чуприна развевалась по ветру, вся открыта
была сильная грудь; теплый зимний кожух был надет в рукава, и пот градом
лил с него, как из ведра. "Да сними хоть кожух! - сказал наконец Тарас.
- Видишь, как парит!" - "Не можно!" - кричал запорожец. "Отчего?" - "Не
можно; у меня уж такой нрав: что скину, то пропью". А шапки уж давно не
было на молодце, ни пояса на кафтане, ни шитого платка; все пошло куда
следует. Толпа росла; к танцующим приставали другие, и нельзя было ви-
деть без внутреннего движенья, как все отдирало танец самый вольный, са-
мый бешеный, какой только видел когда-либо свет и который, по своим мощ-
ным изобретателям, назван козачком.
тился бы сам в танец!
лугам всею Сечью, седые, старые чубы, бывавшие не раз старшинами. Тарас
скоро встретил множество знакомых лиц. Остап и Андрий слышали только
приветствия: "А, это ты, Печерица! Здравствуй, Козолуп!" - "Откуда бог
несет тебя, Тарас?" - "Ты как сюда зашел, Долото?" - "Здорово, Кирдяга!
Здорово, Густый! Думал ли я видеть тебя, Ремень?" И витязи, собравшиеся
со всего разгульного мира восточной России, целовались взаимно; и тут
понеслись вопросы: "А что Касьян? Что Бородавка? Что Колопер? Что Пидсы-
шок?" И слышал только в ответ Тарас Бульба, что Бородавка повешен в То-
лопане, что с Колопера содрали кожу под Кизикирменом, что Пидсышкова го-
лова посолена в бочке и отправлена в самый Царьград. Понурил голову ста-
рый Бульба и раздумчиво говорил: "Добрые были козаки!"
Андрий мало занимались военною школою. Сечь не любила затруднять себя
военными упражнениями и терять время; юношество воспитывалось и образо-
вывалось в ней одним опытом, в самом пылу битв, которые оттого были поч-
ти беспрерывны. Промежутки козаки почитали скучным занимать изучением
какой-нибудь дисциплины, кроме разве стрельбы в цель да изредка конной
скачки и гоньбы за зверем в степях и лугах; все прочее время отдавалось
гульбе - признаку широкого размета душевной воли. Вся Сечь представляла
необыкновенное явление. Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал,
начавшийся шумно и потерявший конец свой. Некоторые занимались ремесла-
ми, иные держали лавочки и торговали; но большая часть гуляла с утра до
вечера, если в карманах звучала возможность и добытое добро не перешло
еще в руки торгашей и шинкарей. Это общее пиршество имело в себе что-то
околдовывающее. Оно не было сборищем бражников, напивавшихся с горя, но
было просто бешеное разгулье веселости. Всякий приходящий сюда позабывал
и бросал все, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на свое
прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу таких же, как сам,
гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба
и вечного пира души своей. Это производило ту бешеную веселость, которая
не могла бы родиться ни из какого другого источника. Рассказы и болтовня
среди собравшейся толпы, лениво отдыхавшей на земле, часто так были
смешны и дышали такою силою живого рассказа, что нужно было иметь всю
хладнокровную наружность запорожца, чтобы сохранять неподвижное выраже-
ние лица, не моргнув даже усом, - резкая черта, которою отличается доны-
не от других братьев своих южный россиянин. Веселость была пьяна, шумна,
но при всем том это не был черный кабак, где мрачно-искажающим весельем
забывается человек; это был тесный круг школьных товарищей. Разница была
только в том, что вместо сидения за указкой и пошлых толков учителя они
производили набег на пяти тысячах коней; вместо луга, где играют в мяч,
у них были неохраняемые, беспечные границы, в виду которых татарин выка-
зывал быструю свою голову и неподвижно, сурово глядел турок в зеленой
чалме своей. Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в
школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских
домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и ко-
торые вместо бледной смерти увидели жизнь - и жизнь во всем разгуле; что
здесь были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать в кар-
мане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали
богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было
выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить. Здесь были все бур-
саки, не вытерпевшие академических лоз и не вынесшие из школы ни одной
буквы; но вместе с ними здесь были и те, которые знали, что такое Гора-
ций, Цицерон и Римская республика. Тут было много тех офицеров, которые
потом отличались в королевских войсках; тут было множество образовавших-
ся опытных партизанов, которые имели благородное убеждение мыслить, что
все равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично
благородному человеку быть без битвы. Много было и таких, которые пришли
на Сечь с тем, чтобы потом сказать, что они были на Сечи и уже закален-
ные рыцари. Но кого тут не было? Эта странная республика была именно
потребностию того века. Охотники до военной жизни, до золотых кубков,
богатых парчей, дукатов и реалов во всякое время могли найти здесь рабо-
ту. Одни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего, потому что
даже в предместье Сечи не смела показываться ни одна женщина.
дила на Сечь гибель народа, и хоть бы кто-нибудь спросил: откуда эти лю-
ди, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращаясь
в свой собственный дом, из которого только за час пред тем вышли. При-
шедший являлся только к кошевому; который обыкновенно говорил:
рень.
готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хо-
тела о посте и воздержании. Только побуждаемые сильною корыстию жиды,
армяне и татары осмеливались жить и торговать в предместье, потому что
запорожцы никогда не любили торговаться, а сколько рука вынула из карма-
на денег, столько и платили. Впрочем, участь этих корыстолюбивых торга-
шей была очень жалка. Они были похожи на тех, которые селились у подошвы
Везувия, потому что как только у запорожцев не ставало денег, то удалые
разбивали их лавочки и брали всегда даром. Сечь состояла из шестидесяти
с лишком куреней, которые очень походили на отдельные, независимые рес-
публики, а еще более походили на школу и бурсу детей, живущих на всем
готовом. Никто ничем не заводился и не держал у себя. Все было на руках
у куренного атамана, который за это обыкновенно носил название батька. У
него были на руках деньги, платья, весь харч, саламата, каша и даже топ-
ливо; ему отдавали деньги под сохран. Нередко происходила ссора у куре-
ней с куренями. В таком случае дело тот же час доходило до драки. Курени
покрывали площадь и кулаками ломали друг другу бока, пока одни не пере-
силивали наконец и не брали верх, и тогда начиналась гульня. Такова была
эта Сечь, имевшая столько приманок для молодых людей.
ре и забыли вмиг и отцовский дом, и бурсу, и все, что волновало прежде
душу, и предались новой жизни. Все занимало их: разгульные обычаи Сечи и
немногосложная управа и законы, которые казались им иногда даже слишком
строгими среди такой своевольной республики. Если козак проворовался,
украл какую-нибудь безделицу, это считалось уже поношением всему коза-
честву: его, как бесчестного, привязывали к позорному столбу и клали
возле него дубину, которою всякий проходящий обязан был нанести ему
удар, пока таким образом не забивали его насмерть. Не платившего должни-
ка приковывали цепью к пушке, где должен был он сидеть до тех пор, пока
кто-нибудь из товарищей не решался его выкупить и заплатить за него
долг. Но более всего произвела впечатленья на Андрия страшная казнь, оп-
ределенная за смертоубийство. Тут же, при нем, вырыли яму, опустили туда
живого убийцу и сверх него поставили гроб, заключавший тело им убиенно-
го, и потом обоих засыпали землею. Долго потом все чудился ему страшный
обряд казни и все представлялся этот заживо засыпанный человек вместе с
ужасным гробом.
вместе с другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и с
соседними куренями выступали они в степи для стрельбы несметного числа
всех возможных степных птиц, оленей и коз или же выходили на озера, реки
и протоки, отведенные по жребию каждому куреню, закидывать невода, сети
и тащить богатые тони на продовольствие всего куреня. Хотя и не было тут
науки, на которой пробуется козак, но они стали уже заметны между други-
ми молодыми прямою удалью и удачливостью во всем. Бойко и метко стреляли
в цель, переплывали Днепр против течения - дело, за которое новичок при-
нимался торжественно в козацкие круги.
Адамов Григорий
Корнев Павел
Пехов Алексей
Журавлев Владимир
Володихин Дмитрий
Березин Федор