вспыльчива, желчна, бранчива, поминутно ссорилась с мужем, который нахо-
дил какое-то наслаждение мучить ее, и беспрестанно гнала его за работу.
Но ослепление, неподвижная идея моего отчима, его сумасбродство сделали
его почти бесчеловечным и бесчувственным. Он только смеялся и поклялся
не брать в руки скрипки до самой смерти жены, что и объявил ей с жесто-
кой откровенностью. Матушка, которая до самой смерти своей страстно лю-
била его, несмотря ни на что, не могла выносить такой жизни. Она сдела-
лась вечно больною, вечно страждущею, жила в беспрерывных терзаниях, и
кроме всего этого горя на нее одну пала вся забота о пропитании се-
мейства. Она начала готовить кушанье и сначала открыла у себя стол для
приходящих. Но муж таскал у нее потихоньку все деньги, и она принуждена
была часто отсылать вместо обеда пустую посуду тем, для которых работа-
ла. Когда Б. посетил нас, она занималась мытьем белья и перекрашиванием
старого платья. Таким образом, мы все кое-как перебивались на нашем чер-
даке.
тый талант? Она же тебя кормит, а ты что тут делаешь?
дом целые ватаги разных сорванцов и буянов, и тогда чего не было!
если он не захочет исправиться, то ни в чем ему не поможет; сказал без
околичностей, что денег ему не даст, потому что он их пропьет, и попро-
сил наконец сыграть ему что-нибудь на скрипке, чтоб посмотреть, что мож-
но будет для него сделать. Когда же отчим пошел за скрипкой, Б. поти-
хоньку стал давать денег моей матери, но та не брала. В первый раз ей
приходилось принимать подаяние! Тогда Б. отдал их мне, и бедная женщина
залилась слезами. Отчим принес скрипку, но сначала попросил водки, ска-
зав, что без этого не может играть. Послали за водкой. Он выпил и расхо-
дился.
он Б. и вытащил толстую запыленную тетрадь из-под комода.
увидишь! Это, брат, не ваши балетцы!
были при нем, и попросил отчима, оставив в стороне собственное сочине-
ние, разыграть что-нибудь из того, что он сам принес.
тельство, исполнил приказание Б. Тут Б. увидел, что прежний товарищ его
действительно много занимался и приобрел во время их разлуки, хотя хва-
лился, что уже с самой женитьбы не берет в руки инструмента. Надобно бы-
ло видеть радость моей бедной матери. Она глядела на мужа и снова горди-
лась им. Искренно обрадовавшись, добрый Б. решился пристроить отчима. Он
уже тогда имел большие связи и немедленно стал просить и рекомендовать
своего бедного товарища, взяв с него предварительное слово, что он будет
вести себя хорошо. А покамест он одел его получше, на свой счет, и повел
к некоторым известным лицам, от которых зависело то место, которое он
хотел достать для него. Дело в том, что Ефимов чванился только на сло-
вах, но, кажется, с величайшею радостью принял предложение своего старо-
го друга. Б. рассказывал, что ему становилось стыдно за всю лесть и за
все униженное поклонение, которыми отчим старался его задобрить, боясь
как-нибудь потерять его благорасположение. Он понимал, что его ставят на
хорошую дорогу, и даже перестал пить. Наконец ему приискали место в ор-
кестре театра. Он выдержал испытание хорошо, потому что в один месяц
прилежания и труда воротил все, что потерял в полтора года бездействия,
обещал и впредь заниматься и быть исправным и точным в своих новых обя-
занностях. Но положение нашего семейства совсем не улучшилось. Отчим не
давал матушке ни копейки из жалованья, все проживал сам, пропивал и про-
едал с новыми приятелями, которых тотчас же завел целый кружок. Он во-
дился преимущественно с театральными служителями, хористами, фигурантами
- одним словом, с таким народом, между которым мог первенствовать, и из-
бегал людей истинно талантливых. Он успел им внушить к себе какое-то
особенное уважение, тотчас же натолковал им, что он непризнанный чело-
век, что он с великим талантом, что его сгубила жена и что, наконец, их
капельмейстер ничего не смыслит в музыке. Он смеялся над всеми артистами
оркестра, над выбором пьес, которые ставят на сцену, и, наконец, над са-
мыми авторами игравшихся опер. Наконец, он начал толковать какую-то но-
вую теорию музыки, - словом, надоел всему оркестру, перессорился с това-
рищами, с капельмейстером, грубил начальству, приобрел репутацию самого
беспокойного, самого вздорного и вместе с тем самого ничтожного человека
и довел до того, что стал для всех невыносимым.
тельный человек, такой дурной, бесполезный исполнитель и нерадивый музы-
кант в то же время с такими огромными претензиями, с такою хвастли-
востью, чванством, с таким резким тоном.
сплетню, самую гадкую клевету и пустил ее в ход за очевидную истину. Его
выжили из оркестра после полугодовой беспорядочной службы за нерадивость
в исполнении обязанности и нетрезвое поведение. Но он не покинул так
скоро своего места. Скоро его увидели в прежних лохмотьях, потому что
порядочное платье все было снова продано и заложено. Он стал приходить к
прежним сослуживцам, рады или не рады были они такому гостю, разносил
сплетни, болтал вздор, плакался на свое житье-бытье и звал всех к себе
глядеть злодейку жену его. Конечно, нашлись слушатели, нашлись такие лю-
ди, которые находили удовольствие, напоив выгнанного товарища, застав-
лять его болтать всякий вздор. К тому же он говорил всегда остро и умно
и пересыпал свою речь едкою желчью и разными циническими выходками, ко-
торые нравились известного рода слушателям. Его принимали за какого-то
сумасбродного шута, которого иногда приятно заставить болтать от без-
делья. Любили дразнить его, говоря при нем о каком-нибудь новом заезжем
скрипаче. Слыша это, Ефимов менялся в лице, робел, разузнавал, кто прие-
хал и кто такой новый талант, и тотчас же начинал ревновать к его славе.
Кажется, только с этих пор началось его настоящее систематическое поме-
шательство - его неподвижная идея о том, что он первейший скрипач, по
крайней мере в Петербурге, но что он гоним судьбою, обижен, по разным
интригам не понят и находится в неизвестности. Последнее даже льстило
ему, потому что есть такие характеры, которые очень любят считать себя
обиженными и угнетенными, жаловаться на это вслух или утешать себя вти-
хомолку, поклоняясь своему непризнанному величию. Всех петербургских
скрипачей он знал наперечет и, по своим понятиям, ни в ком из них не на-
ходил себе соперника. Знатоки и дилетанты, которые знали несчастного су-
масброда, любили заговорить при нем о каком-нибудь известном, талантли-
вом скрипаче, чтоб заставить его говорить в свою очередь. Они любили его
злость, его едкие замечания, любили дельные и умные вещи, которые он го-
ворил, критикуя игру своих мнимых соперников. Часто не понимали его, но
зато были уверены, что никто в свете не умеет так ловко и в такой бойкой
карикатуре изобразить современные музыкальные знаменитости. Даже эти са-
мые артисты, над которыми он так насмехался, немного боялись его, потому
что знали его едкость, сознавались в дельности нападок его и в справед-
ливости его суждения в том случае, когда нужно было хулить. Его как-то
привыкли видеть в коридорах театра и за кулисами. Служители пропускали
его беспрепятственно, как необходимое лицо, и он сделался каким-то до-
машним Ферситом. Такое житье продолжалось года два или три; но наконец
он наскучил всем даже и в этой последней роли. Последовало формальное
изгнание, и, в последние два года своей жизни, отчим как будто в воду
канул и его уже нигде не видали. Впрочем, Б. встретил его два раза, но в
таком жалком виде, что сострадание еще раз взяло в нем верх над отвраще-
нием. Он позвал его, но отчим обиделся, сделал вид, будто ничего не слы-
хал, нахлобучил на глаза свою старую исковерканную шляпу и прошел мимо.
Наконец, в какой-то большой праздник Б. доложили поутру, что пришел его
поздравить прежний товарищ его, Ефимов. Б. вышел к нему. Ефимов стоял
хмельной, начал кланяться чрезвычайно низко, чуть не в ноги, что-то ше-
велил губами и упорно не хотел идти в комнаты. Смысл его поступка был
тот, что где, дескать, нам, бесталанным людям, водиться с такою знатью,
как вы; что для нас, маленьких людей, довольно и лакейского места, чтоб
с праздником поздравить: поклонимся и уйдем отсюда. Одним словом, все
было сально, глупо и отвратительно гадко. С этих пор Б. очень долго не
видал его, ровно до самой катастрофы, которою разрешилась вся эта пе-
чальная, болезненная и чадная жизнь. Она разрешилась страшным образом.
Эта катастрофа тесно связана не только с первыми впечатлениями моего
детства, но даже и со всею моею жизнью. Вот каким образом случилась
она... Но прежде я должна объяснить, что такое было мое детство и что
такое был для меня этот человек, который так мучительно отразился в пер-
вых моих впечатлениях и который был причиною смерти моей бедной матушки.
Свержин Владимир
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Курылев Олег
Свержин Владимир
Василенко Иван