и голубоглазым Антиноем? Чем объяснить его дерзкую
придирчивость? Неужели ревность? Как мне теперь держать себя с
моей прекрасной дамой? Вчера она обещала сказать мне
много-много или ничего... Что она скажет?
-- ни одна косая, ни одна враждебная мысль не возникала во мне
по поводу моей странной незнакомки. Я вызывал в памяти ее
прелестное лицо, ее милый голос, ее руки и чувствовал, что верю
ей непоколебимо.
"entrez"7 и поднялся навстречу.
я увидел стройность и крепость его сложения и быстро подумал:
неужели опять ссора? Розовый воинственный газ уже испарился из
моей головы. Новое буйное опьянение гневом мне представлялось
скучным и противным.
смелыми глазами.
затеяв этот глупый разговор, и я недостойно держал себя.
внутренне дрожавшим голосом:
руку. Я забыл, что у вас на севере это -- самый простой обычай.
У нас же, на юге, целуют руку только очень близкой женщине:
матери, жене, сестре. Я не знал, как объяснить ваш жест:
фамильярностью, дерзостью или... или... еще чем-нибудь. Но я
уже принес вам извинение. Позвольте мне выпить воды.
стал пить из горлышка с такой жадностью, что я слышал его
глотки и я видел, как дрожала его рука.
торжественностью :
марсельская и все святые.
кто мне может запретить обожать синьору? Если бы ей предстояло
уколоть свой маленький палец иголкой, то я, чтобы предотвратить
это, отдал бы всю мою кровь... Прощайте же, синьор. Я думаю,
вам не трудно будет передать синьоре, что мы расстались
друзьями.
мозолистой ладони до боли сдавило и склеило мои пальцы.
чудесно изменились его глаза. В них уже не было прежней
неприятной жестокости: они посинели и смягчились; они блестели
теми слезами, которые выступают, не проливаясь. Отвратительно
видеть плачущего мужчину, но когда у сильного и гордого
человека стоят в покрасневших глазах эти теплые слезы, которые
он сам каким-то усилием воли заставит высохнуть, то, право,
лицо его на мгновение становится прекрасным.
бог синьору: она лучше всех на свете. Я уже никогда больше не
увижу ни ее, ни вас.
быть, встретимся.
чем кончится этот год,-- я утону в море. Гитана в Кадиксе
предсказала мне два события, которые произойдут почти рядом.
Одно случилось сегодня. Прощайте, синьор.
он сбегал по каменной лестнице с той быстротой, с какой только
молодые моряки умеют спускаться по трапам.
волновался перед свиданием, на котором нам обещано много-много?
Но теперь было совсем другое. Я чувствовал, что за дверью
молчаливо стоит моя судьба и вот-вот готова войти ко мне. Я
испытывал ту странную усталость, ту ленивую робкую вялость,
которые, как отдаленное пророчество, говорят нам о близости
великого жизненного перелома. Я думаю, что такое духовное
краткое изнеможение должны переживать монархи перед коронацией
и приговоренные к смерти в ожидании палача.
четкий стук ее каблучков. Я поспешил спуститься и встретился с
ней на площадке. Она обеими руками обняла мою шею. Прикасаясь
губами к моим губам, она жарко шептала:
свободны, о мой Мишика, о мой милый Мишика!
пришли в мою комнату, она нежно взяла меня ладонями за виски,
приблизила мое лицо к своему и, глядя мне глубоко в глаза,
сказала со страстной серьезностью:
в болезни, в удаче и неудаче. Я твоя до тех пор, пока ты
хочешь, о мой возлюбленный Мишика! Потом вдруг встряхнула
головой и сказала: -- Я велела завтрак принести к тебе, наверх.
Будем одни, не так ли, Мишика?
друзьях, которые, по уговору, дожидались меня в старом порту,
против старого ресторана Бассо, знаменитого на весь мир своим
огненным буйабезом. Забыл я также и о самом заводе: не поехал
туда ни в понедельник, ни во вторник, взял по телеграфу отпуск.
Эти дни навсегда, неизгладимо врезались в моей памяти. Я помню
каждое слово, каждую улыбку; теперь это -- моя тайная шкатулка
с сокровищами...
суперкарго, но мне это казалось каким-то неизбежным долгом. Я
рассказал ей о нашем искреннем примирении, о его красивом
мужестве, о его благоговении перед ней и о том, как он
благословлял ее имя. Когда я упомянул о его предчувствии
близкой смерти, мне показалось, что она побледнела. Немного
помолчав, она сказала:
И он любил меня. Нам пришлось надолго расстаться. Он должен был
идти в кругосветное путешествие. Мы не давали друг другу клятв
во взаимной вечной верности. Такие клятвы -- смешной и обидный
вздор. Я сказала только, что буду ждать его возвращения и до
этого срока не полюблю никого. Первое время я, правда, немного
тосковала. Но не умею сказать почему -- время ли постепенно
заглушало мои чувства, или любовь моя к нему была не очень
глубока -- образ его скоро стал как-то стушевываться в моем
воображении, расплываться, исчезать. Наконец, я позабыла его
лицо. Я старалась воскресить в памяти наши счастливые часы и
минуты... и не могла. Я поняла, что не люблю его больше. Он
знал меня. Он верил мне. Он знал, что никакая сила не заставила
бы меня изменить ему в его отсутствие.
стыдно,-- что когда я увидела тебя в первый раз, то мгновенно
почувствовала, что ты будешь моей радостью и я буду твоей
радостью. Нет, нет, я себя не воображала какой-то
победительницей, хищницей, соблазнительницей, но я ясно
почувствовала, что очень скоро наши сердца забьются в один
такт, близко-близко друг к другу. Ах! эти первые, быстрые, как
искра в темноте, летучие предчувствия! Они вернее, чем годы
знакомства.
маленьких глупостей вчера.
в прошлой, нет места лжи.
Это не я заставила его подняться к тебе. Он сам понял свою
вину. Он принял тебя за обыкновенного нагловатого искателя
приключений, и когда ты поцеловал мою руку -- это показалось
Джиованни вызовом ему и неуважением ко мне...
лицу и прошла. Она сказала:
согласился. Да. Но горька и тяжела мне была эта странная
минута, когда вся Марсель, глубоко погруженная в темноту ночи,
беззвучно спала. Я невольно снова вспомнил моего
предшественника таким, каким я его видел у меня, при прощании,
и невольно подумал о себе. Я себя увидел грузным, с ленивой
перевалкой, серые глаза широко расставлены в стороны, курчавые