вдруг легкость и наготу левой руки, поспешно надел еще теплое кольцо и
пошел к таксомоторной стоянке.
принадлежали точно другой эпохе, мирной и светлой, как пейзажи ранних
итальянцев. Макс, весь день работавший в театральной своей конторе, любил
отдыхать у сестры, души не чаял в племяннице и с нежным уважением
относился к Кречмару, к его суждениям, к темным картинам по стенам, к
шпинатному гобелену в столовой.
животе, думал о том, как сейчас встретится с женой, с Максом, - не почуют
ли они измену (ибо эта прогулка под дождем являлась уже изменой - все
прежнее было только вымыслом и снами), быть может, его уже заметили,
выследили, - и он, отпирая дверь, торопливо сочинял сложную историю о
молодой художнице, о бедности и таланте ее, о том, что ей нужно помочь
устроить выставку... Тем живее он ощутил переход в другую, ясную, эпоху,
которую он за один вечер так лихорадочно опередил, - и, после мгновенного
замешательства от вида неизменившегося коридора, от белизны двери в
глубине, за которой спала дочка, от честных плеч Максова пальто, любовно
надетого горничной на плюшевую вешалку, от всех этих домашних знакомых
примет, наступило успокоение: все хорошо, никто ничего не знает. Он пошел
в гостиную: Аннелиза в клетчатом платье, Макс с сигарой да еще старая
знакомая, вдова барона, обедневшая во время инфляции и теперь торговавшая
коврами и картинами... Неважно, что говорили, - важно только это ощущение
повседневности, обыкновенности, простоты. И потом, в мирно освещенной
спальне, лежа рядом с женой, Кречмар дивился своей двойственности, отмечал
свою ненарушимую нежность к Аннелизе, - и одновременно в нем пробегала
молниевидная мысль, что, быть может, завтра, уже завтра, да, наверное,
завтра...
последующие Магда искусно избегала поцелуев. Рассказывала она о себе
немного - только то, что сирота, дочь художника, живет у тетки, очень
нуждается, хотела бы переменить свою утомительную службу. Кречмар назвался
Шиффермюллером, и Магда с раздражением подумала: "Везет мне на мельников",
- а затем: "Ой, врешь". Март был дождливый, ночные прогулки под зонтиком
мучили Кречмара, он предложил ей как-то зайти в кафе. Кафе он выбрал
маленькое, мизерное, зато безопасное. У него была манера, когда он
усаживался в кафе или ресторане, сразу выкладывать на стол портсигар и
зажигалку. На портсигаре Магда заметила инициалы "Б. К.". Она промолчала,
подумала и попросила его принести телефонную книгу. Пока он своей
несколько мешковатой, разгильдяйской походкой шел к телефону, она быстро
посмотрела на шелковое дно его шляпы, оставшейся на стуле, и прочла его
имя и фамилию (необходимая мера предосторожности против рассеянности
художников при шапочном разборе). Кречмар, нежно улыбаясь, принес книгу,
и, пользуясь тем, что он смотрит на ее шею и опущенные ресницы, Магда живо
нашла его адрес и телефон и, ничего не сказав, спокойно захлопнула
потрепанный, размякший голубой том. "Сними пальто", - тихо сказал Кречмар,
впервые обратившись к ней на "ты". Она, не вставая, принялась вылезать из
рукавов макинтоша, нагнув голову, наклоняя плечи то вправо, то влево, и на
Кречмара веяло фиалковым жаром, пока он помогал ей освободиться от пальто
и глядел, как ходят ее лопатки, как собираются и расходятся складки
смугловатой кожи на позвонках. Это продолжалось мгновение. Она сняла
шляпу, посмотрелась в зеркало и, послюнив палец, пригладила на висках
темно-каштановые акрошкеры. Кречмар сел рядом с ней, не спускал глаз с
этого лица, в котором все было прелестно: и жаркий цвет щек, и блестящие
от ликера губы, и детское выражение удлиненных карих глаз, и чуть заметное
пятнышко на пушистой скуле. "Если мне бы сказали, что за это меня завтра
казнят, - подумал он, - я все равно бы на нее смотрел". Даже легкая
вульгарность, берлинский перелив ее речи, ахи и смешки перенимали особое
очарование у звучности ее голоса, у блеска белозубого рта, - и, смеясь,
она сладко жмурилась. Он хотел взять ее руку, но она и этого не позволила.
"Ты сведешь меня с ума", - пробормотал Кречмар. Магда хлопнула его по
кисти и сказала, тоже на "ты": "Веди себя хорошо, будь послушным".
Следует взять для нее комнату - без тетки. Так устроить, чтобы ей не
служить. Мы будем одни, мы будем одни. Обучать арсу аморису. Она еще так
молода. Удивительно, как это у нее нет жениха или друга..."
глаза. Аннелиза, в голубой ночной сорочке, сидела на краю постели и читала
письма.
предплечье.
против него интригуют, - нужно дать".
себе покойного отца Магды, - тоже, вероятно, старого, малодаровитого,
разжеванного жизнью художника.
Америки".
живом и беспристрастном внимании, которое вы уделили делу о нарушении моих
прав. Я предполагаю..."
взяла трубку. Кречмар, растерянно глядя на ее белые пухлые пальцы,
сжимающие черную трубку, вчуже слышал микроскопический голос, говоривший с
другого конца.
определенную, пучеглазую гримасу, по которой он всегда знал, что звонит
баронесса, большая телефонница. Он потянулся за письмом из Америки,
лежащим на перине, и посмотрел на подпись. Вошла Ирма, всегда приходившая
по утрам здороваться с родителями. Она молча поцеловала отца, молча
поцеловала мать, которая то слушала, то восклицала и порою кивала вместе с
трубкой. "Чтобы никаких сюрпризов няне сегодня не было", - тихо сказал
Кречмар дочке, намекая на какое-то недавнее прегрешение. Ирма улыбнулась.
Она была некрасивая, со светлыми ресницами, с веснушками над бледными
бровями и очень худенькая.
Аннелиза и звонко повесила трубку. Кречмар принялся за чтение письма.
Аннелиза держала дочь за руки и что-то ей говорила, смеясь, целуя ее и
слегка подергивая после каждой фразы. Ирма все улыбалась и скребла ногой
по полу.
говорит?" - спросил Кречмар и вдруг почувствовал, словно спускается на
очень быстром лифте. "Нехорошо было меня обманывать, - продолжал голос, -
но я тебя прощаю. Ты слушаешь? Я хотела только тебе сказать, что..."
"Ошибка, это другой", - хрипло сказал Кречмар и разъединил. В то же
мгновение с ужасом подумал, что как он давеча слышал голос,
просачивавшийся с того конца, и даже как будто различал слова, так и
Аннелиза теперь могла все слышать. "Что это было? - с любопытством
спросила она. - Отчего ты такой красный?"
дичь. Уже десятый раз попадают ко мне по ошибке. Он пишет, что, вероятно,
приедет зимой в Берлин и хочет со мной познакомиться".
карикатурист, из Америки. Этот самый Горн..."
дома, боясь, что Магда позвонит опять. Это следовало в корне пресечь.
Когда она вышла из "Аргуса", он прямо с того начал: "Послушай, Магда, я
тебе запрещаю звонить мне. Это черт знает что такое. Если я тебе не
сообщил моей фамилии, значит, были к тому основания". "Всего лучшего", -
спокойно проговорила Магда и пошла не оглядываясь. Он дал ей отойти,
постоял, беспомощно глядя ей вслед. Какой промах - надо было смолчать, она
в самом деле подумала бы, что ошиблась... Тихонько обогнав ее, Кречмар
пошел рядом. "Прости меня, - сказал он. - Не нужно на меня сердиться,
Магда. Я без тебя не могу. Вот я все думал: брось службу, это так утомляет
тебя. Я богат. У тебя будет своя комната, квартира, все, что хочешь".
вероятно, все-таки женат, как я и думала сначала. Иначе ты не был бы со
мной так груб по телефону".
встречаться?"
тебя, эти насмешки лишние... Ах, погоди, Магда!" - добавил он, всплеснув
руками.
Корнев Павел
Шилова Юлия
Круз Андрей
Афанасьев Роман
Херберт Фрэнк
Смоленский Вадим