отстегнув чехол винтовки, правой рукой вынул ее. Элдар сделал то же.
поднял винтовку. Жители аула остановились.
не приближаясь, ехали за ним. Когда Хаджи-Мурат переехал на другую сторону
лощины, ехавшие за ним верховые закричали ему, чтобы он выслушал то, что они
хотят сказать. В ответ на это Хаджи-Мурат выстрелил из винтовки и пустил
свою лошадь вскачь. Когда он остановил ее, погони за ним уже не слышно было;
не слышно было и петухов, а только яснее слышалось в лесу журчание воды и
изредка плач филина. Черная стена леса была совсем близко. Это был тот самый
лес, в котором дожидались его его мюриды. Подъехав к лесу, Хаджи-Мурат
остановился и, забрав много воздуху в легкие, засвистал и потом затих,
прислушиваясь. Через минуту такой же свист послышался из леса. Хаджи-Мурат
свернул с дороги и поехал в лес. Проехав шагов сто, Хаджи-Мурат увидал
сквозь стволы деревьев костер, тени людей, сидевших у огня, и до половины
освещенную огнем стреноженную лошадь в седле.
взявшись за повод и за стремя. Это был аварец Ханефи, названый брат
Хаджи-Мурата, заведующий его хозяйством.
раскидывать костер и топтать горевшие сучья.
по которой приехал Хаджи-Мурат.
Поберечься надо, гнались за мной, - сказал он, обращаясь к человеку,
тушившему огонь.
в чехле винтовку и молча пошел на край поляны, к тому месту, из которого
подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и,
высоко подтянув обеим головы, привязал их к деревьям, потом, так же как
Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой край поляны. Костер был
потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе, хотя и
слабо, но светились звезды.
Хаджи-Мурат рассчитал, что было далеко за полночь и что давни уже была пора
ночной молитвы. Он спросил у Ханефи кумган, всегда возимый с собой в сумах,
и, надев бурку, пошел к воде.
потом сел на икры и, сначала заткнув пальцами уши и закрыв глаза, произнес,
обращаясь на восток, обычные молитвы.
и, сев на бурку, облокотил руки на колена и, опустив голову, задумался.
вперед твердо уверен в удаче, - и все удавалось ему. Так это было, за
редкими исключениями, во все продолжение его бурной военной жизни. Так, он
надеялся, что будет и теперь. Он представлял себе, как он с войском, которое
даст ему Воронцов, пойдет на Шамиля и захватит его в плен, и отомстит ему, и
как русский царь наградит его, и он опять будет управлять не только Аварией,
но и всей Чечней, которая покорится ему. С этими мыслями он не заметил, как
заснул.
"Хаджи-Мурат идет", летит на Шамиля и захватывает его с его женами, и
слышит, как плачут и рыдают его жены. Он проснулся. Песня "Ля илляха", и
крики: "Хаджи-Мурат идет", и плач жен Шамиля - это были вой, плач и хохот
шакалов, который разбудил его. Хаджи-Мурат поднял голову, взглянул на
светлевшееся уже сквозь стволы дерев небо на востоке и спросил у сидевшего
поодаль от него мюрида о Хан-Магоме. Узнав, что Хан-Магома еще не
возвращался, Хаджи-Мурат опустил голову и тотчас же опять задремал.
своего посольства. Хан-Магома тотчас же подсел к Хаджи-Мурату и стал
рассказывать, как солдаты встретили их и проводили к самому князю, как он
говорил с самим князем, как князь радовался и обещал утром встретить их там,
где русские будут рубить лес, за Мичиком, на Шалинской поляне. Бата
перебивал речь своего сотоварища, вставляя свои подробности.
Воронцов на предложение Хаджи-Мурата выйти к русским. И Хан-Магома и Бата в
один голос говорили, что князь обещал принять Хаджи-Мурата как гостя и
сделать так, чтобы ему хорошо было. Хаджи-Мурат расспросил еще про дорогу, и
когда Хан-Магома заверил его, что он хорошо знает дорогу и прямо приведет
туда, Хаджи-Мурат достал деньги и отдал Бате обещанные три рубля; своим же
велел достать из переметных сум свое с золотой насечкой оружие и папаху с
чалмою, самим же мюридам почиститься, чтобы приехать к русским в хорошем
виде. Пока чистили оружие, седла, сбрую и коней, звезды померкли, стало
совсем светло, и потянул предрассветный ветерок.
Полторацкого, вышли за десять верст за Чахгиринские ворота и, рассыпав цепь
стрелков, как только стало светать, принялись за рубку леса. К восьми часам
туман, сливавшийся с душистым дымом шипящих и трещащих на кострах сырых
сучьев, начал подниматься кверху, и рубившие лес, прежде за пять шагов не
видавшие, а только слышавшие друг друга, стали видеть и костры, и заваленную
деревьями дорогу, шедшую через лес; солнце то показывалось светлым пятном в
тумане, то опять скрывалось. На полянке, поодаль от дороги, сидели на
барабанах: Полторацкий с своим субалтерн-офицером Тихоновым, два офицера 3-й
роты и бывший кавалергард, разжалованный за дуэль, товарищ Полторацкого по
Пажескому корпусу, барон Фрезе. Вокруг барабанов валялись бумажки от
закусок, окурки и пустые бутылки. Офицеры выпили водки, закусили и пили
портер. Барабанщик откупоривал восьмую бутылку. Полторацкий, несмотря на то,
что не выспался, был в том особенном настроении подъема душевных сил и
доброго, беззаботного веселья, в котором он чувствовал себя всегда среди
своих солдат и товарищей там, где могла быть опасность.
генерала Слепцова. В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизни
момента - окончания ее и возвращения к тому источнику, из которого она
вышла, а виделось только молодечество лихого офицера, бросившегося с шашкой
на горцев и отчаянно рубившего их.
знать, что на войне тогда на Кавказе, да и никогда нигде не бывает той рубки
врукопашную шашками, которая всегда предполагается и описывается (а если и
бывает такая рукопашная шашками и штыками, то рубят и колют всегда только
бегущих), эта фикция рукопашной признавалась офицерами и придавала им ту
спокойную гордость и веселость, с которой они, одни в молодецких, другие,
напротив, в самых скромных позах, сидели на барабанах, курили, пили и
шутили, не заботясь о смерти, которая, так же как и Слепцова, могла всякую
минуту постигнуть каждого из них. И действительно, как бы в подтверждение их
ожидания в середине их разговора влево от дороги послышался бодрящий,
красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, весело
посвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево.
Несколько грузно-громких выстрелов солдатских ружей ответили на
неприятельский выстрел.
брат Костя, - обратился он к Фрезе, - твое счастие. Иди к роте. Мы сейчас
такое устроим сражение, что прелесть! И представление сделаем.
дыма, где была его рота. Полторацкому подали его маленького каракового
кабардинца, он сел на него и, выстроив роту, повел ее к цепи по направлению
выстрелов. Цепь стояла на опушке леса перед спускающейся голой балкой. Ветер
тянул на лес, и не только спуск балки, но и та сторона ее были ясно видны.
противоположной стороне балки, у другого начинавшегося там мелкого леса,
сажен за сто, виднелось несколько всадников. Чеченцы эти были те, которые
преследовали Хаджи-Мурата и хотели видеть его приезд к русским. Один из них
выстрелил по цепи. Несколько солдат из цепи ответили ему. Чеченцы отъехали
назад, и стрельба прекратилась. Но когда Полторацкий подошел с ротой, он
велел стрелять, и только что была передана команда, по всей линии цепи
послышался непрерывный веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиво
расходившимися дымками. Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать и
выпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и,
выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам.
Один из их выстрелов ранил солдата. Солдат этот был тот самый Авдеев,
который был в секрете. Когда товарищи подошли к нему, он лежал кверху
спиной, держа обеими руками рану в животе, и равномерно покачивался.
с ним в паре. - Смотрю, а он ружье выпустил.
Полторацкий подъехал к ним.
паре с Авдеевым, - слышу - чикнуло, смотрю - он ружье выпустил.
Афанасьев Роман
Курылев Олег
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр