Чтение 5–й страницы книги ~Рудин~

- Попрек, намек и упрек.

- Знаете ли что, Африкан Семеныч, - начала Дарья Михайловна, - вы не-
даром так озлоблены на женщин. Какая-нибудь, должно быть, вас...

- Обидела, вы хотите сказать? - перебил ее Пигасов.

Дарья Михайловна немного смутилась; она вспомнила о несчастном браке
Пигасова... и только головой кивнула.

- Меня одна женщина, точно, обидела, - промолвил Пигасов, - хоть и
добрая была, очень добрая...

- Кто же это такая?

- Мать моя, - произнес Пигасов, понизив голос.

- Ваша мать? Чем же она могла вас обидеть?

- А тем, что родила...

Дарья Михайловна наморщила брови.

- Мне кажется, - заговорила она, - разговор наш принимает невеселый
оборот... Constantin, сыграйте нам новый этюд Тальберга... Авось, звуки
музыки укротят Африкана Семеныча. Орфей укрощал же диких зверей.

Константин Диомидыч сел за фортепьяно и сыграл этюд весьма удовлетво-
рительно. Сначала Наталья Алексеевна слушала со вниманием, потом опять
принялась за работу.

- Merci, c'est charmant2, - промолвила Дарья Михайловна, - люблю
Тальберга. Il est si distinque3. Что вы задумались, Африкан Семеныч?
----

2 Благодарю, это очаровательно (франц.).

3 Он так изыскан (франц.).

- Я думаю, - начал медленно Пигасов, - что есть три разряда эгоистов:
эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами
живут и не дают жить другим; наконец эгоисты, которые и сами не живут и
другим не дают... Женщины большею частию принадлежат к третьему разряду.

- Как это любезно! Одному я только удивляюсь, Африкан Семеныч, какая
у вас самоуверенность в суждениях: точно вы никогда ошибиться не можете.

- Кто говорит! и я ошибаюсь; мужчина тоже может ошибаться. Но знаете
ли, какая разница между ошибкою нашего брата и ошибкою женщины? Не знае-
те? Вот какая: мужчина может, например, сказать, что дважды два - не че-
тыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два -
стеариновая свечка.

- Я уже это, кажется, слышала от вас... Но позвольте спросить, какое
отношение имеет ваша мысль о трех родах эгоистов к музыке, которую вы
сейчас слышали?

- Никакого, да я и не слушал музыки.

- Ну, ты, батюшка, я вижу, неисправим, хоть брось, - возразила Дарья
Михайловна, слегка искажая грибоедовский стих. - Что же вы любите, коли
вам и музыка не нравится? литературу, что ли?

- Я литературу люблю, да только не нынешнюю.

- Почему?

- А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то
барином. Паром пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на
руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались,
втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже
жалко его становилось ... Вот, подумал я, новое применение системы раз-
деления работ! Так и нынешняя литература: другие везут, дело делают, а
она кряхтит.

Дарья Михайловна улыбнулась.

- И это называется воспроизведением современного быта, - продолжал
неугомонный Пигасов, - глубоким сочувствием к общественным вопросам и
еще как-то... Ох, уж эти мне громкие слова!

- А вот женщины, на которых вы так нападаете, - те по крайней мере не
употребляют громких слов.

Пигасов пожал плечом.

- Не употребляют, потому что не умеют.

Дарья Михайловна слегка покраснела.

- Вы начинаете дерзости говорить, Африкан Семеныч! - заметила она с
принужденной улыбкой.

Все затихло в комнате.

- Где это Золотоноша? - спросил вдруг один из мальчиков у Басистова.

- В Полтавской губернии, мой милейший, - подхватил Пигасов, - в самой
Хохландии. (Он обрадовался случаю переменить разговор.) - Вот мы толко-
вали о литературе, - продолжал он, - если б у меня были лишние деньги, я
бы сейчас сделался малороссийским поэтом.

- Это что еще? хорош поэт!- возразила Дарья Михайловна, - разве вы
знаете по-малороссийски?

- Нимало; да оно и не нужно.

- Как не нужно?

- Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать на-
верху: "Дума"; потом начать так: "Гой, ты доля моя, доля!" или: "Седе
казачино Наливайко на кургане!", а там: "По-пид горою, по-пид зелено'ю,
грае, грае воропае, гоп! гоп!" или что-нибудь в этом роде. И дело в шля-
пе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непремен-
но заплачет, - такая чувствительная душа!

- Помилуйте! - воскликнул Басистов. - Что вы это такое говорите? Это
ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю...
"грае, грае воропае" - совершенная бессмыслица.

- Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык... Да раз-
ве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести
следующую, первую попавшуюся мне фразу: "Грамматика есть искусство пра-
вильно читать и писать". Знаете, как он это перевел: "Храматыка е выс-
кусьтво правыльно чытаты ы пысаты... " Что ж, это язык, по-вашему? са-
мостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить
лучшего своего друга истолочь в ступе...

Басистов хотел возражать.

- Оставьте его, - промолвила Дарья Михайловна, - ведь вы знаете, от
него, кроме парадоксов, ничего не услышишь.

Пигасов язвительно улыбнулся. Лакей вошел и доложил о приезде Алек-
сандры Павловны и ее брата.

Дарья Михайловна встала навстречу гостям.

- Здравствуйте, Аlexandrine! - заговорила она, подходя к ней, - как
вы умно сделали, что приехали... Здравствуйте, Сергей Павлыч!

Волынцев пожал Дарье Михайловне руку и подошел к Наталье Алексеевне.

- А что, этот барон, ваш новый знакомый, приедет сегодня? - спросил
Пигасов.

- Да, приедет.

- Он, говорят, великий филозо'ф: так Гегелем и брызжет.

Дарья Михайловна ничего не отвечала, усадила Александру Павловну на
кушетку и сама поместилась возле нее.