компаньонами, но теперь оно переставало быть их частным делом, так как
Мармадьюк со свойственной ему дальновидностью уже замечал первые признаки
надвигающейся бури. Искры недовольства скоро разгорелись в пожар, и колонии,
которые теперь стали называть себя Штатами, оказались ареной многолетней
кровопролитной борьбы.
независимость (1775).> мистер Эффингем, к тому времени уже овдовевший,
передал Мармадьюку на хранение все свои ценности и, простившись с отцом,
покинул страну. Но в самом начале войны он снова появился в Нью-Йорке, уже в
мундире офицера королевской армии, и, получив под командование полк,
выступил с ним к театру военных действий. Мармадьюк же открыто встал на
сторону мятежников, как их тогда называли. Разумеется, всякие сношения между
друзьями прекратились - полковник Эффингем не искал их, а Мармадьюк проявлял
благоразумную сдержанность. Вскоре последнему пришлось покинуть столицу
Пенсильвании Филадельфию, но он успел спасти от королевской армии все свое
имущество, а также ценности, принадлежавшие его другу. До конца войны он
продолжал служить своей стране, занимал различные гражданские посты и
исполнял поручавшиеся ему обязанности с большой добросовестностью и пользой.
Однако Мармадьюк не упускал из виду и собственной выгоды - так, во время
распродажи поместий, конфискованных у сторонников короля, он приехал в
Нью-Йорк и скупил большое количество земель по сравнительно низкой цене.
владельцев, квакеры первое время смотрели на него довольно косо. Однако
сопутствовавший ему успех, а может быть, и широкое распространение этого
греха среди их единоверцев, скоро обелили его в глазах щепетильных
сектантов; правда, кое-кто из тех, кому повезло меньше, иной раз намекал,
что честным путем так быстро нажиться невозможно, но незапятнанное прошлое
мистера Темпла да и его богатство вскоре заставили забыть о подобных
подозрениях.
оставил торговлю, ставшую в те дни весьма неверным и рискованным делом, и
занялся освоением обширных земельных участков, которые он приобрел. Деньги и
большая практическая сметка помогли ему преуспеть в этом начинании, хотя
суровый климат и дикая природа тех мест, казалось, не обещали ничего
хорошего. Состояние его возросло в десять раз, и он считался теперь одним из
самых богатых и влиятельных людей в штате. А наследница у него была одна -
его дочь, с которой мы уже познакомили читателя, пока он везет ее из
пансиона в свой дом, давно уже ожидающий хозяйку.
настолько, что там можно было создать округ, мистер Темпл был избран его
судьей. Это может вызвать улыбку у какого-нибудь ученого английского
законника, но, во-первых, иного выхода не было, так как новые поселения не
изобилуют юристами с университетскими дипломами, а во-вторых, умный и
умудренный жизненным опытом человек может успешно справиться с любыми
трудными обязанностями. И Мармадьюк, отличавшийся, как мы уже говорили,
острым и ясным умом, не только выносил справедливые решения, но и всегда мог
достаточно логично их обосновать. Как бы то ни было, в те годы все судьи
нашей страны назначались именно так, и судья Темпл оказался нисколько не
хуже остальных своих коллег и, по общему мнению, - которое он, впрочем,
разделял и сам, - считался даже одним из лучших.
наших героев и в дальнейшем предоставим им действовать и говорить самим.
Глава 3
пережитого волнения и смог рассмотреть своего нового спутника. Перед ним был
молодой человек лет двадцати двух - двадцати трех, выше среднего роста. Ему
пришлось ограничиться этими наблюдениями, так как фигуру юноши совершенно
скрывала грубая куртка, туго перепоясанная шерстяным кушаком, точно таким
же, как у Кожаного Чулка. Судья перевел взгляд на его лицо. Когда юноша
садился в сани, черты его были омрачены странной тревогой, которую Элизабет
сразу заметила, но, - как ни старалась, не могла понять. Эта тревога была
особенно сильна, когда юноша умолял старого охотника не проговориться, но и
потом, когда он, сдавшись на их просьбы, занял место в санях, нетрудно было
понять, что это доставляет ему мало удовольствия. Однако постепенно хмурые
морщины на его лбу разгладились, и теперь он сидел молча, по-видимому
погруженный в глубокую задумчивость. Судья несколько минут внимательно
смотрел на него, а затем улыбнулся, словно прося прощения за свою
забывчивость, и сказал:
знакомо, но, даже если бы мне предложили двадцать оленьих хвостов для
украшения моей шапки, я не смог бы назвать вашего имени.
ваше отсутствие, если не ошибаюсь, длилось полтора месяца.
где-то видел. Впрочем, я так испугался, что, того и гляди, увижу вас сегодня
ночью в окровавленном саване у своего изголовья. Что скажешь, Бесс? Compos
mentis <В здравом рассудке (лат.).> я сейчас или нет? Сумел бы я сейчас
обратиться с речью к присяжным или, что в эту минуту гораздо важнее, сумею
ли я сегодня вечером как должно встретить сочельник в большом зале
Темплтона?
оборок капора веселый голосок. - Это ведь легче, чем убить оленя из
дробовика.
молитвы.
на постромки, они еще быстрее повлекли сани по ровному плато и скоро
достигли места, где дорога круто уходила под обрыв и, извиваясь по склону,
спускалась в долину. Увидев четыре столба дыма, поднимавшиеся из труб его
дома, судья очнулся от своих мыслей. Указывая на внезапно открывшиеся перед
ними дом, поселок и долину, он весело воскликнул, обращаясь к дочери:
вы тоже, мой друг, если пожелаете остаться с нами.
Элизабет был холоден, хотя ее щеки вспыхнули румянцем, а странная улыбка,
снова мелькнувшая на губах незнакомца, казалось, говорила, что вряд ли он
согласится стать членом этой семьи. Однако вид долины мог растрогать сердце
и куда более суровое, чем сердце Мармадьюка Темпла.
приходилось соблюдать величайшую осторожность, да и дорога в те дни была
всего лишь узкой тропой, пролегавшей в опасной близости к обрыву. Поэтому
кучер сдерживал нетерпеливых коней, и у Элизабет было достаточно времени,
чтобы рассмотреть пейзаж, столь быстро менявшийся под воздействием человека,
что теперь он лишь общими чертами напоминал ту восхитительную картину,
которой она так часто любовалась в детстве. Прямо под ними простиралась
сверкающая снежной белизной равнина, окруженная со всех сторон горами.
Склоны их были круты и обрывисты, и почти все они густо поросли лесом.
Только два-три пологих отрога нарушали однообразие гряды, окаймлявшей
огромную снежную равнину, на которой не было ни единого дома, дерева или
забора, так что она казалась белым облаком, опустившимся на землю. Лишь
несколько темных пятен перемещалось по ее ровной поверхности, и Элизабет без
труда догадалась, что это сани, направляющиеся к поселку или, наоборот,
выезжающие из него.
и образовали множество долин и овражков, а также пологих уступов, вполне
пригодных для земледелия. Большинство гор по эту сторону равнины поросло
хвойными деревьями, но менее резкие очертания противоположного склона давали
отдых глазу: там на более плодородной почве произрастали буковые и кленовые
леса. Видневшиеся среди них белые поляны, над которыми нередко вились
струйки дыма, показывали, что там уже поселились трудолюбивые фермеры.
Кое-где эти поляны сливались в обширные вырубки - плод объединенного труда,
но по большей части они были невелики и разобщены; впрочем, изменения
происходили так быстро, а люди, их производившие, трудились с таким усердием
и настойчивостью, что Элизабет, казалось, видела, как эти вырубки
расширяются прямо у нее на глазах, и она в немом изумлении замечала,
насколько иным стал облик всего края за несколько коротких лет.
всякой растительности, и по размерам и по количеству превосходили отроги
восточной ее оконечности. Один из них, особенно далеко выдававшийся вперед,
был довольно крут, и на нем у самого обрыва над волной красивых сугробов
высился гигантский дуб - он далеко простер свои ветви, словно стремясь хотя
бы бросить тень на то место, куда не суждено было проникнуть его корням. Не
стесненный, как его собратья в лесу, соседством других деревьев, он
привольно раскинул могучие узловатые сучья, словно наслаждаясь своей
свободой.