следует оберегать. Размышляя таким образом, Акула искренне веровал в
Бога, только Бог представлялся ему загадочным созданием, которое творит
совершенно непонятные вещи.
маков цвет; черные волосы, блестящие и мягкие, словно стебли
папоротника; глаза - бездонное небо надежд. Заглянув в серьезные глаза
ребенка, человек начинал думать: "В этих глазах есть нечто такое, что я
давно уж знаю, нечто такое, о чем невозможно забыть, или же наоборот -
нечто такое, что я ищу всю жизнь и не могу найти". Тут Элис
поворачивала головку. "Батюшки! Да это ведь всего-навсего хорошенькая
девчушка!"
взглянув на нее, краснеют взрослые мужчины, а мальчишки дерутся, как
тигры, когда она рядом.
Акула изводил себя, воображая, как его дочь утащили цыгане. По десять
раз на день он предупреждал ее обо всем, что может оказаться опасным:
не подходи сзади к лошади, стукнет копытом; не лезь на забор -
свалишься; в овраг спускаться опасно, а переходить дорогу, не
оглядевшись, самоубийство. Каждый сосед, каждый бродячий торговец и уж,
конечно, каждый незнакомый человек был в его глазах потенциальным
похитителем. Услыхав, что в округе появились бродяги, он не спускал с
Элис глаз. Люди, приезжавшие на пикник, изумлялись, когда он яростно
изгонял их.
как Элис становилась все красивей. Судьба, конечно же, готовит ей удар,
а пока что копит силы, чтобы удар был поистине страшный. Кэтрин
превратилась в рабыню собственной дочери, следила за каждым ее
движением, выполняла любое желание - так потакают тяжелобольным.
боялись и тряслись, словно скряги, над ее красотой, оба они знали, что
их хорошенькая дочка на редкость глупая, тупая, просто умственно
отсталая девочка. Акуле только подбавляло страхов убеждение, что Элис
не сумеет за себя постоять и с легкостью станет добычей любого, кто
захочет ее украсть. А Кдтрин была довольна, что дочь глупа - это
обстоятельство давало матери множество возможностей помочь неразумной
дочке. И помогая ей, Кэтрин укреплялась в сознании своего
превосходства, что до некоторой степени уменьшало разделявшую их
пропасть. Каждый промах Элис ее радовал - благодаря ему она становилась
для дочки более близкой я более необходимой.
отца, добавилась еще одна. До сих пор Акула лишь боялся, что его дочку
украдут или изуродуют, теперь он холодел от ужаса при мысли, что ее
могут лишить невинности. И чем больше он раздумывал об этом, тем
сильней эта последняя тревога заслоняла обе предыдущие. Как - то ему
пришло в голову, что если дочь его лишат невинности. То ее тем самым
одновременно и украдут, и изуродуют. С тех пор стоило какому - нибудь
мужчине или парню оказаться возле их участка, Акула становился сам не
свой.
что с Элис глаз нельзя спускать.
белесые глазки горели недобрым огнем. Откуда ты знаешь, что может
случиться с ней.
дурой всякий может надругаться, думал он. Останется с ней где - нибудь
наедине и тут же изнасилует. А эта дуреха не сумеет себя соблюсти. Ни
один владелец породистой суки не оберегал ее во время течки так, как
охранял Акула свою дочь
находил. Каждый месяц приставал он к жене. Он помнил числа лучше, чем
она. "Ну, как там у нее, все в порядке?" - допытывался он.
говорила:
утрачивал. Элис сохранила целомудрие, а это значит, что его по-прежнему
надо оберегать.
упорно отгонял от себя эту мысль - замужество дочери казалось ему столь
же возмутительным, как то, что ее могут соблазнить. Она была
драгоценностью, а драгоценность нужно хранить и лелеять. Да и сама эта
проблема для него была скорее эстетического, чем морального свойства.
Лишенная невинности, Элис тут же перестанет быть тем сокровищем,
которое он рьяно охраняет. Он любил ее не так, как отец любит свое
дитя. Скорее можно сказать, Акула с алчностью отстаивал свое право на
владение красивой, редкой вещью. Периодически повторялся все тот же
вопрос: "Ну, как там у нее, все в порядке?" и так месяц за месяцем...
Девственность Элис стала символом ее здоровья, ее целости и
сохранности.
встревоженный:
порядке... одним словом... наверняка мы этого не знаем, покуда доктор
ее не поглядел.
он толкует. А потом впервые в жизни рассердилась.
отсюда. И если еще раз такое брякнешь, я... я тебя брошу.
мыслью о медицинском обследовании ему пришлось расстаться и ограничить
себя ежемесячными вопросами.
все возрастало. Каждый вечер, когда жена и дочь ложились спать,
доставал он заветную книгу. Сощурив свои блеклые глазки, с хитрым
выражением на бледном лице, он обдумывал, куда поместить капитал, и
подсчитывал проценты. Его губы медленно шевелились - Акула отдавал
распоряжение по телефону, - играть на повышение или на понижение.
Непреклонное, но в то же время и печальное выражение появлялось на его
лице - он не разрешал продлить закладную хозяевам отличной фермы. "Мне
это тоже очень неприятно, - говорил он шепотом. - Но, сами понимаете,
дело есть дело".
продлении закладной отказано. "Салат, - размышлял он. - Все взялись за
салат. Как пить дать, наводнят теперь им рынок. Заняться что ли
картошкой? Мне кажется, на этом можно заработать. Есть у меня на
примете хорошая земля в низинке". И он пометил в книге, что нужно
отвести триста акров под картошку. Его глаза блуждали по строчкам. В
банке лежат триста тысяч долларов и приносят проценты, только проценты.
Досадно. Деньги, можно сказать, без толку лежат. Он задумался, в его
белесых глазках появилось угрюмое выражение. Вот интересно, надежная
это фирма - "Сан Хосе, строительство и ссуды"? Шесть процентов платят,
между прочим. Но ввязываться в такое дело очертя голову нельзя.
Закрывая на ночь счетную книгу, Акула решил, что потолкует с Джоном
Уайтсайдом. Бывает ведь, компании такого рода прогорают, а учредители
удирают с чужими деньгами, думал он с тревогой.
дурных умыслах всех мужчин и парней, но как только он увидел Джимми
Мэнро, его страхи и подозрительность сосредоточились на этом
многоопытном юнце. А юноша и в самом деле был хорош собой и строен, с
чувственным, красиво очерченным ртом, и глаза его блестели
оскорбительно дерзко, что присуще окончившим школу юнцам. Говорили, что
Джимми пьет джин; он носил городские костюмы, комбинезонов никогда не
надевал. Волосы он смазывал брильянтином, а от всей его осанки и
повадки веяло такой лихостью, что молодые жительницы Райских Пастбищ
тут же принимались ерзать и хихикать, обуянные смущением и восторгом.
Джимми взирал на своих поклонниц спокойными, циничными глазами и
старался выглядеть как можно более распущенным. Он знал, что молодых
девиц привлекают молодые люди с прошлым. А у Джимми было прошлое. Он
несколько раз напился в "Риверсайд Данс Пэлас"; он целовался по крайней
мере с сотней девушек; а три девушки с ним согрешили под сенью ив на
берегу реки Салинас. Джимми очень старался, чтобы на его лице
отражались следы порока, но опасаясь, что чисто внешнего впечатления
недостаточно, он распустил о себе множество пикантных слухов, которые
разнеслись по Райским Пастбищам с лестной для него быстротой.
такой страх, что Акула его возненавидел. Разве сможет, размышлял Акула,
красивая и глупая Элис устоять против такого опытного соблазнителя?
встречаться. Он требовал этого так настойчиво, что даже в ее темном
сознании зашевелился некий интерес.
дочке.
тебя спущу, если ты на него только взглянешь.
Шломо Вульф
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Быков Василий
Володихин Дмитрий
Василенко Иван