дал, что о самоубийстве не может быть и речи: об этом свидетельствует
вид и форма раны, угол, под которым она нанесена. Гогла отвечал, что он
куда хитрей, чем воображает лекарь: он воткнул оружие в землю и кинулся
на острие - "прямо как Навуходоносор", прибавил он, подмигнув санитарам.
Доктор, щеголеватый, краснолицый и - очень беспокойный человечек, през-
рительно фыркал и ругал своего пациента "а чем свет стоит.
ли бы только нам найти его оружие!
занесло ветром куда-нибудь в канаву, обломки палки скорее всего валялись
в разных углах двора, а вот, взгляните, какой-то тюремный франт, наслаж-
даясь утренней свежестью, ножницами аккуратно подстригает ногти.
конечно же, принялось за остальных. Оно пустило в ход все свое умение.
Нас опять и опять вызывали на допрос, допрашивали и поодиночке и сразу
по двое, по трое. Чем только нам не грозили, как только не искушали! Ме-
ня вызывали на дознание раз пять, не меньше, и всякий раз я выходил по-
бедителем. Подобно старику Суворову, я не признаю солдата, которого мож-
но застичь врасплох нежданным вопросом; солдат должен отвечать так же,
как идет в атаку, - живо и весело. У меня может недостать хлеба, денег,
милосердия, но еще не было случая, чтобы мне недостало умения ответить,
когда меня спрашивают. Товарищи мои, если и не все были столь же наход-
чивы, не уступали мне в стойкости, и могу сразу же сказать, что в ту по-
ру следствие так ничего и не добилось, и тайна смерти военнопленного
Гогла осталась нераскрытой. Таковы были французские ветераны! Однако я
буду несправедлив, если не скажу, что то был особый случай; при обычных
обстоятельствах кое-кто мог и споткнуться, его могли застращать и выну-
дить к признанию; на сей же раз всех нас накрепко связывало не только
простое товарищество, но и общая тайна, все мы были соучастниками в не-
коем тайном заговоре, равно стремились его осуществить, и, раскройся он,
все одинаково понесли бы наказание. Нет нужды опрашивать, каков был этот
замысел: лишь одно желание может зреть в неволе, лишь один замысел может
быть там взлелеян. И мысль, что наш подземный ход уже почти готов, под-
держивала нас и вдохновляла.
лем; следствие скоро зашло в тупик и заглохло, как глохнет песенка, ког-
да никто ее не слушает, и все же я был разоблачен; после того, как меня
защитил мой же противник, я сам разоблачил себя, можно считать, сам во
всем признался, едва ли не сам поведал причину нашей ссоры и тем угото-
вал себе в будущем на редкость опасное и неприятное приключение. Это
случилось на третье утро после дуэли, Гогла был все еще жив, и тут приш-
ло время давать урок майору Шевениксу. Я радовался этому занятию не от-
того, что он много мне платил - по натуре он был скуп, и я получал от
него всего каких-нибудь восемнадцать пенсов в месяц, - но оттого, что
мне пришлись по вкусу его завтраки, а в какой-то мере и он сам. Как-ни-
как он был человек образованный, все же прочие, с кем мне доводилось бе-
седовать, если и не держали книгу вверх ногами, не задумываясь, вырывали
из нее страницы, чтобы разжечь трубку. Ибо, повторяю, товарищи мои по
плену были все, как на подбор, люди невежественные, и в Эдинбургском
замке узники более просвещенные ничему не обучали остальных, как в неко-
торых других тюрьмах, куда человек вступал, не зная грамоты, а выходил
обогащенный знаниями, годный для вполне серьезных занятий. Шевеникс был
хорош собой - шесть футов росту, великолепная осанка, правильные черты
лица, необычайно ясные серые глаза - и для чина майора на удивление мо-
лод. Казалось бы, придраться не к чему и, однако, впечатление он произ-
водил неприятное. Быть может, он был не в меру чистоплотен, от него так
и разило мылом. Чистоплотность - отличное свойство, но я терпеть не мо-
гу, когда у мужчины ногти сверкают, словно покрытые лаком. И, право же,
он был уж чересчур сдержан и хладнокровен. Этому молодому офицеру, вид-
но, чужд был юношеский жар, стремительность и живость воина. От его доб-
роты веяло холодом, доходящим до жестокости; его неторопливость выводила
из терпения. Возможно, дело тут было в его нраве, столь противоположном
моему, но даже в те дни, когда он был мне весьма полезен, я всякий раз
приближался к нему с недоверием и осторожностью.
шесть ошибок.
эти правила мне не даются.
язык ему не давался - такова уж была его натура. Для этого, я думаю,
требуется некий душевный жар, а он погасил свой огонь мыльной пеной.
руку и поглядел на меня суровыми ясными глазами.
знал, о чем он поведет речь.
сложилось о вас недурное мнение. Я склонен считать вас джентльменом.
мне думаете, но, полагаю, поверите, что я тоже человек чести, - сказал
он.
вечал я с поклоном.
только когда...
- и я отлично помню, что вы проснулись, только когда... Я могу повторить
весь ваш рассказ почти слово в слово. Но неужели вы полагаете, что я
хоть на минуту вам поверил?
отвечал я.
жется, что вы не станете повторять это сейчас. Мне кажется, что прежде,
чем покинуть эту комнату, вы кое-что мне откроете.
щий вздор. Но я посмотрел на это сквозь пальцы, и суд сделал то же са-
мое.
майор Шевеникс. - Вся ваша команда "Б", несомненно, знает. И я вас спра-
шиваю: какой смысл разыгрывать комедию и повторять небылицы, если мы
друзья? Ну же, мой дорогой, признайтесь, что ваша карта бита, и сами над
этим посмейтесь.
чересчур близко к сердцу.
все меры предосторожности. Полагаю даже, что дана была клятва молчать. Я
отлично это понимаю (он смотрел на меня холодными, блестящими глазами).
И я понимаю также, что, поскольку речь идет о дуэли, вы всеми силами
постараетесь соблюсти тайну.
говорил все так же невозмутимо, почти добродушно:
разница, ибо я знаю, что вы за человек, а они этого не знают. Они видели
в вас обыкновенного солдата, а я знал, что вы джентльмен. Для них ваши
показания были нагромождением бессмысленной лжи, которая наводила на них
смертельную скуку. Я же спрашивал себя: как далеко может зайти
джентльмен? Не настолько же далеко, чтобы помогать сокрытию убийства?
Поэтому, когда я услышал ваши уверения, будто вы ничего знать не знали и
ведать не ведали, проснулись от крика капрала и все прочее, я кое-что
понял. Так вот, Шандивер, - воскликнул он, вскочил и с живостью подошел
ко мне, - я хочу вам рассказать, что же происходило на самом деле, и вы
поможете мне позаботиться, чтобы восторжествовала справедливость. Как вы
это сделаете, я не знаю, ведь вы, без сомнения, связаны клятвой, но
как-нибудь да сделаете. А теперь слушайте внимательно.
он еще что-нибудь или тут же умолк, я не знаю и по сей день. Ибо, словно
по наущению самого дьявола, он схватился как раз за то плечо, которое
задел Гогла. Рана была пустяковая, царапина, она уже начала затяги-
ваться, но когда майор Шевеникс сжал ее, меня пронзила острая боль. Го-
лова закружилась, на лбу выступил пот; должно быть, я страшно побледнел.
Я уже пришел в себя, - выговорил я, еле ворочая языком.
меня слушать?
платка у меня в ту пору, конечно, не было.