Чтение 5–й страницы книги ~Метод дыхания~

остальные, за исключением двух обстоятельств. Было больше народу,
возможно, не меньше восемнадцати человек. И остро ощущалась атмосфера
возбужденного обещания. Иохансен лишь бегло пробежал глазами свою газету
и присоединился к Маккэррону, Хьюгу Биглмэну и ко мне. Мы сидели у окон
и говорили о том о сем, пока неожиданно не завели горячий и часто
смешной спор о довоенных автомобилях.

Была еще, - сейчас, когда я думаю об этом, - и третья особенность:
Стивенс приготовил великолепный пунш. Он был мягким, хотя и с ромом и
специями, и подавался из невероятного кувшина, похожего на ледяную
скульптуру. Беседа становилась все оживленней по мере того, как
уменьшался уровень пунша в кувшине.

Я перевел взгляд в сторону маленькой двери, ведущей в бильярдную, и
был поражен, увидев, как Уотерхауз и Норман Стет засовывали бейсбольные
карточки в какое-то подобие цилиндра. При этом они громко смеялись.
Повсюду образовывались, а потом расходились грудой людей. Становилось
все позднее... и наконец, когда наступило время, в которое обычно все
начинали расходиться, я увидел Питера Эндрюса, сидящего перед камином с
каким-то пакетом в руке. Он бросил его в огонь не распечатав, и через
мгновение пламя заплясало всеми цветами спектра, пока вновь не стало
желтым. Мы расставили стулья по кругу. Через плечо я Эндрюса увидел
камень с выгравированным изречением: СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А НЕ В
РАССКАЗЧИКЕ. Стивенс скользил среди нас, забирая бокалы и возвращая их с
бренди.

Слышались негромкие пожелания "Счастливого Рождества" и "Это гвоздь
сезона, Стивенс", и я впервые увидел, как здесь расплачивались,
протягивая десятидолларовую и даже стодолларовую бумажку.

"Спасибо, мистер Маккэррон... мистер Иохансен... мистер Биглмэн..."

Я прожил в Нью-Йорке достаточно долго, чтобы знать, что во время
Рождества чаевые текут рекой: что-то мяснику, что-то булочнику и
владельцу скобяной лавки, не говоря уже о швейцаре, мажордоме и
уборщице, приходившей по вторникам и пятницам. Я еще не встречал людей
моего круга, которые относились бы к этому как к обязательному
пустяку... однако, мне не хотелось плохо думать о ком-нибудь в этот
вечер. Деньги давались по доброй воле и легко...

Я нашел свой бумажник. В нем я всегда держал за фотографиями Эллен
пятидолларовую бумажку на всякий случай. Когда Стивенс подал мне бренди,
я положил ее ему в руку безо всякого колебания, хотя и не был богат.
"Счастливого Рождества, Стивенс", - сказал я.

"Спасибо, сэр. И вам того же".

Он раздал бренди, собрал чаевые и ушел. В какой-то момент, уже на
середине рассказа Эндрюса, я повернул голову и увидел его стоящим в
двери, словно тень, густая и молчаливая.

"Сейчас я адвокат, как многие знают, - сказал Эндрюс, отпив из своего
бокала. Он прочистил горло и снова пригубил. У меня несколько контор на
Парк Авеню, вот уже 22 года. До этого я был ассистентом в адвокатской
фирме, ведущей дела в Вашингтоне. Однажды вечером, в июле, меня
попросили задержаться допоздна, чтобы составить перечень дел для справки
адвокату, что не имело никакого отношения к данной истории. Вскоре в
контору вошел человек, который в то время был одним из наиболее
известных сенаторов в Капитолии и ставший впоследствии президентом. Его
рубашка была испачкана в крови, а глаза буквально вылезали из орбит.

"Мне нужно поговорить с Джо", - сказал он. Джо, как вы понимаете, был
никто иной, как Джозеф Вудс, глава моей фирмы и один из самых
влиятельных частных адвокатов в Вашингтоне. К тому же он является
близким другом этого сенатора.

"Он ушел домой несколько часов тому назад", - объяснил я ему. Говоря
откровенно, я был ужасно напуган - он выглядел, как человек, который
только что попал в жуткую аварию или участвовал в смертельной схватке.
Глядя на его лицо, которое я часто видел в газетах, все в запекшейся
крови, с нервно подергивающейся щекой под обезумевшим глазом, я все
сильнее поддавался панике.

"Я могу позвонить ему, если вы..." Я уже держал в руках телефон,
сходя с ума от желания переложить свалившуюся на меня ответственность на
кого-то другого. Заглянув за спину сенатора, я увидел кровавые следы,
оставленные им на ковре.

"Я должен переговорить с Джо немедленно, - повторил он, будто не
слышал моих слов. - Кое-кто находится в багажнике моей машины... То, что
я обнаружил в Вирджинии. Я стрелял в это, но не мог убить. Это не
человек, и я не мог это убить".

Он начал хихикать, потом засмеялся и, наконец, закричал. Он все еще
продолжал кричать, когда я дозвонился до мистера Вудса и попросил его,
ради всего святого, приехать как можно скорей..."

Я не собираюсь рассказывать историю Питера Эндрюса полностью. По
правде говоря, я не уверен, что осмелился бы ее рассказать. Достаточно
будет сказать, что этот рассказ был столь ужасным, что я думал о нем в
течение нескольких недель. Как-то за завтраком Эллен посмотрела на меня
и спросила, почему я закричал ночью: "Его голова! Его голова на земле
все еще говорила!"

"Я думаю, это был сон, - сказал я. - Один из тех, которые потом
невозможно вспомнить".

Но я тут же опустил глаза и полагаю, что Эллен поняла, что это была
ложь.

В один из августовских дней следующего года я работал в библиотеке, и
меня позвали к телефону. Это был Уотерхауз. Он спросил, не могу ли я
зайти к нему в кабинет. Когда я пришел, я увидел, что там находились
также Роберт Карден и Генри Эффингем. В первый момент я подумал, что
меня собираются обвинить в каких-то неразумных и некомпетентных
поступках. Карден подошел ко мне с казал: "Джордж полагает, что настало
время сделать вас младшим партнером, Дэвид. Мы все согласились".

"Вы должны пройти этот путь, Дэвид, если все будет хорошо, мы сделаем
вас полноправным партнером к Рождеству", - заверил Эффингем.

В эту ночь мне не снились кошмары. Мы с Эллен, изрядно выпившие,
выбрались пообедать в одно джазовое заведение, которое не посещали почти
шесть лет, и слушали удивительного голубоглазого негра, Дикстера
Гордона, дувшего в свою трубу почти до двух утра. На следующее утро мы
проснулись с неприятными ощущениями в желудке и головной болью и не
могли полностью поверить в то, что произошло. Самым невероятным было то,
что мой заработок поднялся до восьми тысяч долларов в год, хотя мы
перестали верить в возможность такого повышения.

Фирма послала меня на шесть недель в Копенгаген, и когда я вернулся,
то узнал, что Джон Хенрахен - один из постоянных посетителей 249Б - умер
от рака. Был произведен сбор средств для его жены, которая оказалась в
трудном положении. Меня уговорили заняться подсчетом собранной суммы и
оформлением банковского чека. Набралось больше десяти тысяч долларов. Я
передал чек Стивенсу и предполагаю, что он отослал его по почте.

Так уж случилось, что Арлин Хенрахен была членом театрального
общества Эллен, и Эллен рассказала мне через какое-то время, что Арлин
получила анонимный чек на десять тысяч четыреста долларов. К чеку
приложена короткая и загадочная записка: "От друзей вашего мужа Джона".
"Разве это не самая удивительная вещь, которую ты когда-либо слышал в
жизни?" - спросила меня Эллен.

"Нет, - сказал я, - но, по-видимому, она входит в первую десятку. У
нас есть еще клубника, Эллен?"

Прошли годы. Я обнаружил наверху в 249Б множество комнат: кабинет,
спальню, где гости иногда оставались на ночь (хотя после того, как я
услышал звук удара или мне показалось, что я услышал, лично я предпочел
бы остановиться в хорошем отеле), небольшой, но хорошо оборудованный
гимнастический зал и бассейн с сауной.

Кроме того, имелось также длинная узкая комната во всю длину здания с
двумя дорожками для игры в шары.

За эти годы я перечитал романы Эдварда Грей Севиля и открыл для себя
совершенно удивительного поэта, равного, может быть, Эзре Паунду и
Уолласу Стивенсу, по имени Норберт Роузен. Согласно справке в конце
одного из томов его сочинений, он родился в 1924 и был убит в Анзио. Все
три тома его лирики были изданы фирмой "Стэдхем и сын" в Нью-Йорке и
Бостоне. Помню, что я вновь побывал в нью-йоркской публичной библиотеке
в один из светлых дней (я не уверен, в каком именно году) и заказал
подшивку "Литерари Маркет Плейс" за 20 лет. Это было ежегодное издание
форматом с "Желтые страницы", одну из крупнейших газет в городе. Мне
кажется, что служащий библиотеке готов был отказать мне. Но я настаивал
и тщательно просмотрел каждый том. И если предполагалось, что в ЛМП
указаны все издатели США, то я не обнаружил там фирму "Стэдхем и сын".
Год спустя или, может быть, два я разговаривал с владельцем книжной
антикварной лавки и спросил его об этом издании. Он никогда не слышал о
нем.

Я подумал о том, чтобы спросить Стивенса, но вспомнил о
предупреждении, которое увидел в его глазах, и решил оставить свой
вопрос без ответа.

И, конечно, на протяжении всех этих лет, было рассказано немало
историй.

Смешных, о потерянной или приобретенной любви, тревожных и даже
несколько рассказов о войне, хотя и не таких, о которых думала Эллен,
задавая мне вопросы.

Лучше всего я помню истори"ю Джерарда Тоузмена - его рассказ об
американском оперативном центре, обстрелянном артиллерией за четыре
месяца до окончания Первой мировой войны, весь личный состав которого
погиб, за исключением Тоузмена.

Лесроп Каррутэрс, американский генерал, которого каждый тогда считал
безумным (он был ответственным за, по крайней мере, восемнадцать тысяч
смертей ), стоял у карты линий фронта, когда взорвался снаряд. Он