Чтение 5–й страницы книги ~Темная половина~

изнанку этого смеха.

Это имя. Эта эпитафия.

- В конце концов, неважно, - пробормотал Тад. - Сукин сын ныне мертв.

Но беспокойство оставалось.

Когда Лиз вернулась с умытыми и переодетыми близнецами, по одному на
каждой руке, Тад снова перечитывал текст.

"Убил ли я его?"

Тадеуш Бомонт, один из самых многообещающих и талантливых
американских романистов. выдвиженец на Национальную книжную премию 1972
года за "Неожиданных танцоров", задумчиво повторил вопрос. Он выглядел
чуть-,чуть смущенньым. "Убийство", - заговорил он снова очень тихо и
мягко, как будто само это слово никогда не приходило ранее сму на ум...
хотя именно убийство было почти тем единственыыьым делом, которым был
действительно заполнен мозг второй, "темной половины" писателя, как
называл Бомонт Джорджа Старка.

Из своего широкогорлого кувшина, стоящего позади старомодиой пишущей
машинки "Ремингтон", он вытягивает карандаш фирмы "Бэрол блэк бьюти"
(которым и только которым мог писать Старк согласно Таду Бомонту) и
начинает его слегка покусьвать. Если приглядеться к доброй дюжинс других
карандашей в кувшине, легко убедиться, что их обкусьвание - милая привычка
хозяина.

"Нет, - наконец говорит он, ставя карандаш на место. - Я не убивал
его". - Он улыбается. Бомонту тридцать девять, а когда он улыбается, его
легко принять за одного из его же собственных студентов. - "Джордж умер
естественной смертью".

Бомонт утверждает, что Джордж Старк был идеей его жены. Элизабет
Стсфсис Бомонт, спокойная и милая блондинка, отказьвается от чести быть
единственной изобретательницей. "Все, что я сделала, - объясняет она, -
было предложение написать роман под вымышленным именем и посмотреть, что
из этого получится. Тад испытывал серьезное противодействие со стороны
коллег-писателей, и ему был нужен стартовый скачок. И на самом деле, -
смеется она, - Джордж Старк сильно помогал Таду все это время. Следы его
присутствия нередко попадались мне в доме, особенно, когда Тад не успевал
их выкинуть до моего появления. Однажды он попался мне на глаза, выходя из
туалета".

Как и у большинства своих сверстников, проблемы Бомонта несколько
сложнее и глубже, чем просто зависть и помехи со стороны писательского
цеха. По крайней мере два популярных писателя, которые отказали нам в
праве прямо их цитировать и называть, заявили, что их беспокоило
психическое состояние Бомонта во время его творческого кризиса между
первой и второй книгами. Один из них уверждает, что подозревал возможность
самоубийства Бомонта после публикации "Неожиданных танцоров", которая
вызвала куда больше критики, чем денежных поступлений.

На вопрос, думал ли он о самоубийстве, Бомонт только качает головой и
говорит: "Это идея для глупца. Настоящая трудность связана не с приемом у
читателя, а с противодействием уже сформировавшегося блока писателей. И
даже мертвые писатели продолжают цепляться за живых, мешая им двигаться
дальше".

Тем временем Лиз Бомонт проводила "обработку" - слово Бомонта - идеи
псевдонима. "Она сказала, что я могу прихлопнуть все мои проблемы одним
ударом, если только сам того пожелаю. Я могу написать любую понравившуюся
мне штуковину без "Нью-Йорк таймс бук ревью", подглядывающего через мое
плечо, чем именно я сейчас занимаюсь за письменным столом. Она сказала,
что я, если только захочу, могу выдать вестерн, детектив,
научно-фантастический роман. Или написать криминальный роман".

Тад Бомонт усмехается.

"Я думаю, что последнее предложение не было чисто случайным. Она
догадывалась, что я вынашивал идею такого романа, но никак не мог найти
нужной зацепки.

Идея псевдонима была своего рода путеводной для меня. Она
обеспечивала свободу подобно секретному трюку исчезновения через люк, если
вы понимаете, что я подразумеваю.

Но было и еще кое-что. То, что очень трудно объяснить".

Бомонт протягивает руку к тонко заточенным карандашам в кувшине, но
затем передумывает. Он смотрит в окно кабинета на зеленеющие весенние
деревья.

"Мысль о писательстве под псевдонимом была подобна идее стать
невидимкой, - наконец произносит он, почти запинаясь на каждом слове. -
Чем больше я обыгрывал эту идею, тем больше я ошущал, что я буду... ну...
возрождать самого себя".

Снова его рука протягивается к кувшину, и на этот раз она захватывает
карандаш, в то время как его мысли уже далеко отсюда.

Тад перевернул страницу и глянул на двойняшек, сидящих в их сдвоенном
высоком кресле. Двойня "брат-сестра" всегда имеет чисто братские или
братско-сестринские (если вы боитесь упреков в мужском шовинизме) черты
сходства. Уэнди и Уильям были, однако, настолько похожи, что казались
абсолютно одинаковыми, не будучи таковыми.

Уильям улыбался Таду, глядя из-за своей бутылочки.

Уэнди также улыбалась отцу, глядя из-за своей бутылочки, но ее
отличала одна принадлежность, которой не успел обзавестись ее братец -
единственный передний зуб, который прорезался без всякой боли, появившись
во рту столь же бесшумно, как перископ подводной лодки на поверхности
океана.

Уэнди сняла руку с бутылочки. Открыла ладонь, показывая какая она
чистая и розовая. Сжала снова. Разжала. Это ее любимое занятие.

Не глядя на нее, Уильям снял одну из своих рук со своей бутылочки и
проделал все то же самое. Это его любимое занятие.

Тад молча поднял руку со стола и сделал все в точности, как дети.

Двойняшки радостно заулыбались.

Он глянул на журнал снова. - "Ах, "Пипл", - подумал он, - где бы мы
были и чем бы мы были без вас? Это американское звездное время, кроме
шуток".

Писатель, конечно, вылил на читателей всю свою горечь, которая
особенно в нем накопилась за долгое четырехлетие после провала попытки
получить Национальную книжную премию за "Неожиданных танцоров", - но этого
следовало ожидать, и он не очень беспокоился своим интеллектуальным
стриптизом. С одной стороны, не все было так уж и грязно, а, с другой, ему
всегда было легче жить с правдой, чем с ложью. По крайней мере, на длинной
дистанции.

Конечно, возникает вопрос, имеют ли что-нибудь общее журнал "Пипл" и
"длинная дистанция".

Ну хорошо. Сейчас уже слишком поздно.

Имя парня, написавшего про него текст, было Майк - он это хорошо
помнил, но как фамилия этого Майка? Если только вы не граф, рассуждающий о
наследстве, или кинозвезда, сплетничающая о других кинозвездах, ваша
фамилия всегда будет помещена в самом низу статьи для "Пипл". Тад
перелистал четыре страницы (две из которых были заняты полностью рекламой)
чтобы найти, наконец, фамилию корреспондента. Майк Дональдсон. Когда Тад
спросил его, неужто кто-нибудь в мире всерьез интересуется и озабочен тем
фактом, что Бомонт написал несколько книг под другим именем, Дональдсон
ответил так, что сильно рассмешил Тада: "Отчеты свидетельствуют, что
большинство читателей "Пипл" имеют чрезвычайно узкие носы. Потому в них
очень трудно ковырять, и они вынуждены лезть в чужие дела и души. Они
прямо-таки жаждут узнать все, что можно, о вашем приятеле Джордже".

- Он не мой приятель, - отвечал Тад, все еще смеясь.

Лиз подошла к столу.

- Тебе нужна моя помощь? - спросил Тад.

- Все в порядке, - ответила она. - Я собираюсь приготовить немного
смеси для детей. Ты еще не устал от самолюбования?

- Не совсем, - бесстыдно заявил Тад и вернулся к статье.

"Труднее всего было с именем, - продолжает Бомонт, слегка трогая
карандаш. - Оно очень важно. Я знал, что оно должно работать. Я знал, что
оно может разбить тот самый писательский блок, с которым я сражался...
если я буду иметь двойника. Настоящего двойника, то есть абсолютно
независимого от меня самого".

Как он выбрал Джорджа Старка?

"Ну, был такой автор криминальных романов по имени Дональд Уэстлейк,
- объясняет Бомонт. - И под своим настоящим именем он написал много
забавных юморесок об американской жизни и правах.

Но начиная с ранних шестидесятых и до середины семидесятых годов, он
написал серию романов под псевдонимом Ричард Старк, и эти книги очень
отличаются от вышедших под настоящим именем автора. Серия посвящена
профессиональному грабителю по имени Паркер. У него нет прошлого, нет и
будущего, и нет других интересов, кроме краж и грабежей.

По каким-то причинам, которые знает только сам Узстлейк, он прекратил
в конце концов писать романы о Паркере. Но я никогда не забуду сказанное
Уэстлейком уже после раскрытия тайны своего псевдонима. Он заявил, что он
сам писал свои книги в солнечные дни, а Старк творил только в дождливое
ненастье. Мне это очень понравнлось, поскольку именно тогда для меня были
сплошные дождливые дни, между 1973 и 1975 годами.

В лучших книгах той серии Паркер куда больше напоминает
робота-убийцу, чем человека. Тема ограбления грабителей является
практически неизменной в этих книгах. И Паркер проходит сквозь негодяев -
других негодяев, хочу я сказать - в точности как робот,
запрограммированный лишь на одну цель. "Я хочу мои деньги", - говорит он,
и это все, что он говорит. "Я хочу мои деньги, я хочу мои деньги". Вам это
не напоминает любого из нас?"

Интервьюер кивает. Бомонт описывает Алексиса Мэшина, главного героя