поверхностное сближение двух ограниченных существ в узких рамках житейской
прозы. Предмет любви не сохраняет в действительности того безусловного
значения, которое придается ему влюбленной мечтой. Для постороннего взгляда
это ясно с самого начала; но невольный оттенок насмешки, неизбежно
сопровождающий чужое отношение к влюбленным, оказывается лишь предварением
их собственного разочарования. Разом или понемногу пафос любовного
увлечения проходит, и хорошо еще, если проявившаяся в нем энергия
альтруистических чувств не пропадает даром, а только, потерявши свою
сосредоточенность и высокий подъем, переносится в раздробленном и
разбавленном виде на детей, которые рождаются и воспитываются для
повторения того же самого обмана. Я говорю "обман" - с точки зрения
индивидуальной жизни и безусловного значения человеческой личности, вполне
признавая необходимость и целесообразность деторождения и смены поколений
для прогресса человечества в его собирательной жизни. Но собственно любовь
тут ни при чем. Совпадение сильной любовной страсти с успешным
деторождением есть только случайность, и притом довольно редкая;
исторический и ежедневный опыт несомненно показывает, что дети могут быть
удачно рождаемы, горячо любимы и прекрасно воспитываемы своими родителями,
хотя бы эти последние никогда не были влюблены друг в друга. Следовательно,
общественные и всемирные интересы человечества, связанные со сменой
поколений, вовсе не требуют высшего пафоса любви. А между тем в жизни
индивидуальной этот лучший ее расцвет оказывается пустоцветом.
Первоначальная сила любви теряет здесь весь свой смысл, когда ее предмет с
высоты безусловного центра увековеченной индивидуальности низводится на
степень случайного и легкозаменимого средства для произведения нового, быть
может немного лучшего, а быть может немного худшего, но во всяком случае
относительного и преходящего поколения людей.
исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим
существом и исчезающую, не перейдя ни в какое дело (так как деторождение не
есть собственно дело любви). Но, признавая в силу очевидности, что
идеальный смысл любви не осуществляется в действительности, должны ли мы
признать его неосуществимым?
свободе и способности к самосовершенствованию обладает бесконечными
возможностями, мы не имеем права заранее считать для него неосуществимой
какую бы то ни было задачу, если она не заключает в себе внутреннего
логического противоречия или же несоответствия с общим смыслом вселенной и
целесообразным ходом космического и исторического развития.
том основании, что она до сих пор никогда не была осуществлена: ведь в том
же положении находилось некогда и многое другое, например все науки и
искусства, гражданское общество, управление силами природы. Даже и самое
разумное сознание, прежде чем стать фактом в человеке, было только смутным
и безуспешным стремлением в мире животных. Сколько геологических и
биологических эпох прошло в неудачных попытках создать мозг, способный
стать органом для воплощения разумной мысли. Любовь для человека есть пока
то же, чем был разум для мира животного: она существует в своих зачатках
или задатках, но еще не на самом деле. И если огромные мировые периоды -
свидетели неосуществленного разума - не помешали ему наконец осуществиться,
то тем более неосуществленность любви в течение немногих сравнительно
тысячелетий, пережитых историческим человечеством, никак не дает права
заключить что-нибудь против ее будущей реализации. Следует только хорошо
помнить, что если действительность разумного сознания явилась в человеке,
но не чрез человека, то реализация любви, как высшая ступень к собственной
жизни самого человечества, должна произойти не только в нем, но и чрез него.
который сначала дан только в чувстве; требуется такое сочетание двух данных
ограниченных существ, которое создало бы из них одну абсолютную идеальную
личность. - Эта задача не только не заключает в себе никакого внутреннего
противоречия и никакого несоответствия со всемирным смыслом, но она прямо
дана нашей духовной природой, особенность которой состоит именно в том, что
человек может, оставаясь самим собой, в своей собственной форме вместить
абсолютное содержание, стать абсолютной личностью. Но чтобы наполниться
абсолютным содержанием (которое на религиозном языке называется вечной
жизнью или царствием Божьим), сама человеческая форма должна быть
восстановлена в своей целости (интегрирована). В эмпирической
действительности человека как такового вовсе нет - он существует лишь в
определенной односторонности и ограниченности, как мужская и женская
индивидуальность (и уже на этой основе развиваются все прочие различия). Но
истинный человек в полноте своей идеальной личности, очевидно, не может
быть только мужчиной или только женщиной, "а должен быть высшим единством
обоих. Осуществить это единство, или создать истинного человека, как
свободное единство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную
обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, - это
и есть собственная ближайшая задача любви. Рассматривая те условия, которые
требуются для ее действительного разрешения, мы убедимся, что только
несоблюдение этих условий приводит любовь ко всегдашнему крушению и
заставляет признавать ее иллюзией.
постановка; но задача любви никогда сознательно не ставилась, а потому
никогда и не решалась как следует. На любовь смотрели и смотрят только как
на данный факт, как на состояние (нормальное для одних, болезненное для
других), которое переживается человеком, но ни к чему его не обязывает;
правда, сюда привязываются две задачи: физиологического обладания любимым
лицом и житейского с ним союза, - из них последняя налагает некоторые
обязанности, - но тут уже дело подчиняется законам животной природы, с
одной стороны, и законам гражданского общежития - с другой, а любовь, с
начала и до конца предоставленная самой себе, исчезает, как мираж. Конечно,
прежде всего любовь есть факт природы (или дар Божий), независимо от нас
возникающий естественный процесс; но отсюда не следует, чтобы мы не могли и
не должны были сознательно к нему относиться и самодеятельно направлять
этот естественный процесс к высшим целям. Дар слова есть также натуральная
принадлежность человека, язык не выдумывается, как и любовь. Однако было бы
крайне печально, если бы мы относились к нему только как к естественному
процессу, который сам собою в нас происходит, если бы мы говорили так, как
поют птицы, предавались бы естественным сочетаниям звуков и слов для
выражения невольно проходящих чрез нашу душу чувств и представлений, а не
делали из языка орудия для последовательного проведения известных мыслей,
средства для достижения разумных и сознательно поставленных целей. При
исключительно пассивном и бессознательном отношении к дару слова не могли
бы образоваться ни наука, ни искусство, ни гражданское общежитие, да и
самый язык вследствие недостаточного применения этого дара не развился бы и
остался при одних зачаточных своих проявлениях. Какое значение имеет слово
для образования человеческой общественности и культуры, такое же и еще
большее имеет любовь для создания истинной человеческой индивидуальности. И
если в первой области (общественной и культурной) мы замечаем хотя и
медленный, но несомненный прогресс, тогда как индивидуальность человеческая
с начала исторических времен и доселе остается неизменной в своих
фактических ограничениях, то первая причина такой разницы та, что к
словесной деятельности и к произведениям слова мы относимся все более и
более сознательно и самодеятельно, а любовь по-прежнему оставляется всецело
в темной области смутных аффектов и невольных влечений.
себе, а в том, что говорится, - в откровении разума вещей через слова или
понятия, так истинное назначение любви состоит не в простом испытывании
этого чувства, а в том, что посредством него совершается, - в деле любви:
ей недостаточно чувствовать для себя безусловное значение любимого
предмета, а нужно действительно дать или сообщить ему это значение,
соединиться с ним в действительном создании абсолютной индивидуальности. И
как высшая задача словесной деятельности уже предопределена в самой природе
слов, которые неизбежно представляют общие и пребывающие понятия, а не
отдельные и преходящие впечатления и, следовательно, уже сами по себе,
будучи связью многого воедино, наводят нас на разумение всемирного смысла,
подобным же образом и высшая задача любви уже предуказана в самом любовном
чувстве, которое неизбежно прежде всякого осуществления вводит свой предмет
в сферу абсолютной индивидуальности, видит его в идеальном свете, верит в
его безусловность. Таким образом в обоих случаях (и в области словесного
познания, и в области любви) задача состоит не в том, чтобы выдумать от
себя что-нибудь совершенно новое, а лишь в том, чтобы последовательно
проводить далее и до конца то, что уже зачаточно дано в самой природе дела,
в самой основе процесса. Но если слово в человечестве развивалось и
развивается, то относительно любви люди оставались и остаются до сих пор
при одних природных зачатках, да и те плохо понимаются в их истинном смысле.
любимого предмета, который представляется любящему совершенно в другом
свете, нежели в каком его видят посторонние люди. Я говорю здесь о свете не
в метафорическом только смысле, дело тут не в особенной только нравственной
и умственной оценке, а еще в особенном чувственном восприятии: любящий
действительно видит, зрительно воспринимает не то, что другие. И для него,
впрочем, этот любовный свет скоро исчезает, но следует ли отсюда, что он
был ложным, что это была только субъективная иллюзия?
Истинное существо человека вообще и каждого человека не исчерпывается его
данными эмпирическими явлениями - этому положению нельзя противопоставить
разумных и твердых оснований ни с какой точки зрения. Для материалиста и
Гуревич Георгий
Грабб Джеф
Свержин Владимир
Бажанов Олег
Быков Василий