Чтение 5–й страницы книги ~Поздний ребенок~

выйти замуж только красивая женщина! Значит, я не унизил сестру. А даже
наоборот. Пусть ей завидуют! Все правильно. Все прекрасно!"

Так я думал до той минуты, пока Людмила не вернулась домой. Она на меня
даже не посмотрела. А прямо в пальто прошла в другую комнату, где мама
читала книгу. И громко закрыла дверь.

Людмила, всегда такая спокойная и аккуратная, забыла снять в коридоре
пальто: случилось что-то ужасное!

Вскоре я узнал, почему так волновалась сестра. Я не хотел подслушивать.
Но снова подслушал... Или, верней сказать, услышал. Людмила, как и мы с
отцом, говорит так, чтобы мама не напрягалась. Тут уж и в другой комнате
хочешь не хочешь, а все разберешь.

-- Я должна с тобой поделиться, -- сказала Людмила. -- Только ты не
волнуйся. -- Наверно, мама сразу заволновалась, потому что сестра сказала:
-- Нет, нет, ничего особенного!

Мама что-то ответила. Но ее слова оставались в той комнате, я их не
слышал.

-- Ивану кто-то сказал, что я была замужем. И даже два раза... Что у
меня большой сын.

Потом стало тихо -- что-то сказала мама. А я в это время успел подумать:
"У сестры есть какой-то Иван, которого от меня все скрывают. Ну да, ведь я
ребенок!.."

-- В самом факте нет ничего такого... -- продолжала Людмила. -- Просто
сплетня -- и все. Или глупая шутка.

Мама что-то спросила.

-- Нет, кто именно, не сказал. Но поверил! Унизительно было
доказывать... И расспрашивать! Понимаешь?

Следующую фразу мамы я угадал по ответу Людмилы. Мама, наверно, сказала
так: "Это даже хорошо: ты сможешь проверить теперь его чувства". Я думаю,
она так сказала, потому что сестра ей ответила:

-- Это даже хорошо? Не считаю! И не собираюсь проверять его чувства. А
вот реакция его была отвратительной: он не сдержался, он мне нагрубил. Он
даже кричал... Понимаешь?

Я боялся, что вернется отец... И услышит. А потом шея его, и затылок, и
уши снова зальются краской, как тогда, возле театра.

Что же я натворил?!

-- Если бы он попросил объяснить, я бы могла понять...

Любит сестра рассуждать: если бы да кабы... Как будто нельзя простить!

Что-то сказала мама.

-- Нет уж, все кончено!

Что-то сказала мама.

-- Почему будет трудно каждый день видеть? У меня будет сознание
правоты!

Мне казалось, Людмила нарочно отвечала какими-то жесткими фразами, чтоб
не расплакаться. Мне было жалко Людмилу. И в то же время я злился: разве
нельзя простить?

Значит, они работают вместе: "каждый день видеть"...

-- Нет, ни за что! -- сказала Людмила. -- Можно все попытаться понять,
но когда унижают твое достоинство... Да, ты права; это даже хорошо, что он
так раскрылся. Я вовремя остановлюсь!

Где она остановится? В каком это смысле? На выйдет замуж?.. Я должен
предотвратить ее остановку! А то ведь она "мастер четких линий": как
говорит, так и сделает.

Сестра вышла из маминой комнаты. Я усиленно делал уроки...

Пальто уже было у нее на руке: ей стало жарко.

Сестра улыбалась, но фигура у нее была не такой спортивной, как всегда:
Людмила чуть-чуть ссутулилась, словно на плечах у нее была тяжесть. Мне
опять стало жалко ее... Захотелось помочь.

-- Людмила, -- сказал я тихо, -- я кое-что слышал...

-- Ты слышал?

-- Не мог же я заткнуть уши! Я хотел убежать на улицу, чтоб не
слушать... Но уроки! Сама понимаешь...

-- Ты должен был войти в комнату и сказать нам, что слышишь. Это было бы
честно.

-- Я думал, что ничего не пойму... И поэтому не вошел. Но потом я
все-таки понял. А когда понял, что понял, поздно было уже входить.

-- Что же ты понял?

-- Знаешь, Людмила, когда люди кричат, значит, они волнуются. А если они
волнуются, значит, переживают... Ты разве не замечала?

-- Какая-то чепуха! -- сказала Людмила. Но продолжала слушать.

-- Когда волнуются, могут сказать что угодно! Вот мама иногда говорит:
"Глаза бы мои на тебя не смотрели!" Это она про меня говорит. Но разве она
хочет, чтоб я исчез?

-- Это все? -- спросила сестра.

"Это все?" -- так спрашивает наша математичка, когда у доски плетут
ерунду. Но сразу не ставит двойку, а, нахмурившись, ждет: может, все же
удастся услышать что-то толковое?

И Людмила ждала.

-- Раз он кричал, значит, он волновался... А раз волновался, значит,
переживает. Ну, а если переживает...

-- Это я уже слышала!

Так тоже говорит наша математичка: "Это я уже слышала!" И вслед за тем
сразу же ставит двойку.

-- Это я уже слышала! -- еще раз твердо повторила сестра.

Ясно: поставила двойку.

Ведь она слушала меня, как слушали бы шестиклассника, который пришел
сдавать экзамен в институт.

-- Ничего ты не понял, -- сказала Людмила. -- И не мог понять!

Еще бы: ведь я ребенок! Почему она этого не добавила? Забыла, должно
быть. Просто забыла.

Людмила пошла в коридор, чтоб повесить пальто,

Я снова склонился над книгой. Но думал совсем о другом. "Я должен помочь
ей!" -- вот какое я принял решение.

6

Я уже говорил, что, если сестра отчитывает меня, то есть портит мне
настроение, она дня через два или три обязательно извиняется. Не
признается, конечно, в этом, но извиняется: покупает билеты а театр, или
берет меня на стадион, где играет в теннис и волейбол, или приносит домой
подарок.

В таких случаях подарок она не называет подарком, а говорит мне примерно
так:

-- Пора тебе уже заняться спортом. Сначала посмотри, как играют другие.
Пойдем сегодня на стадион.

Или так:

-- С математикой ты не дружишь. Кем же ты хочешь стать в будущем? Разве
можно об этом не думать? Испытай свои силы в художественном творчестве. Для
начала хоть в фотографии. Я купила тебе аппарат...

Сестра говорит очень строго, как бы не мирится, а воспитывает меня. Но
подарок остается подарком.

Я тоже испортил сестре настроение. Даже хуже: я заставил ее страдать! И
чем больше она храбрилась (например, надевала платье, которого я раньше
даже не видел!), тем яснее мне было, что ей сейчас не до платьев.

В тот день, когда я случайно подслушал ее разговор с мамой, уже вечером,
перед сном, я не выдержал и сознался:

-- Людмила, это я сказал Ивану, что у тебя есть сын от первого брака. По
телефону... Он позвонил и спрашивает: "Это кто говорит?" На меня вдруг
что-то такое нашло непонятное... Я и ответил: "Это ее сын". Он говорит:
"Какой сын?" А я: "От первого брака!.." Пошутил, понимаешь?

Я сказал так и испугался: "Неужели она подумает, что я вовсе не пошутил,
а сказал всерьез? Из-за той ее просьбы... в театре..."

Но сестра, кажется, так не подумала. И даже не рассердилась. Не
рассердилась!..

-- Дело совсем не в этом, -- сказала она. -- Дело в реакции... Впрочем,
ты не поймешь!

-- Но ведь если человек кричит, значит, он волнуется, а если
волнуется...

-- Это я уже слышала!

Больше я советов ей не давал.

Я прекрасно во всем разобрался, все, мне кажется, понял, но, по мнению
Людмилы, не должен был разбираться и понимать. Не имел никакого права! И не
мог помочь ей открыто. "Почему? -- злился я. -- Почему?!"

Я должен был действовать тайно от мамы и от Людмилы. Отец ничего не
знал: у него двести двадцать на сто...

И вот я начал исправлять положение!

Я знал служебный телефон Людмилы и, когда никого не было дома, позвонил.

-- Можно Ивана? -- сказал я.

-- Какого Ивана? -- ответил смешливый девичий голос.

-- Не знаю...

-- А фамилия?

Я молчал.

Это девушку совсем уж развеселило.

-- Какой-то ребенок! -- объяснила она сотрудникам. -- Мальчишка или
девчонка...

Снова ребенок! И неужели нельзя по голосу отличить меня от девчонки?

-- Предлагаю на выбор! -- сказал мне веселый голос. -- Ивана Петровича,
Ивана Сергеевича и Ивана Ивановича!..