авторы наперебой старались подтвердить его право на этот титул. Больше всех,
как я убедился, отличились древние авторы - они единодушно превозносили
Felis leo за его ум, благородство, отвагу и мягкий нрав; надо думать, это и
предрешило выбор известными своей простотой и скромностью англичанами льва
для национальной эмблемы. На самом же деле, как я очень скоро узнал, работая
с Альбертом и его супругами, львы не совсем таковы, какими их рисовали
древние.
следующее прелестное описание Царя зверея:
смиряется перед ним, и он не станет трогать покорившегося, а пощадит
простершуюся перед ним на земле тварь. Как ни свиреп он и как ни жесток в
других случаях, он обращает свою ярость сперва на самца и только во вторую
очередь на самку, а детенышей вообще не трогает, разве что в состоянии
крайнего голода".
уразуметь, что на него это характеристика никак не распространяется.
Свирепости и жестокости у него было хоть отбавляй, но милосердием и не
пахло. Всякий, кто смиренно простерся бы на земле перед ним, был бы
вознагражден за свою кротость укусом в загривок.
человека, в жизни не видевшего львов, сообщил мне, что "в холодных областях
львы более миролюбивы, в жарких - более свирепы". Прочтя эти слова, я
проникся надеждой, что смогу поладить с Альбертом, так как сразу после моего
прибытия в Уипснейд заметно похолодало, на холмы обрушился леденящий ветер,
от которого корявые кусты бузины скрипели, стонали и зябко жались друг к
другу. Если верить Пэчезу, в такую погоду Альберту и его женам полагалось
мило резвиться, наподобие котят.
Согнувшись в три погибели от встречного ветра, синий от холода, я брел мимо
львиной клетки, возвращаясь под кров теплого Приюта. Между тем Альберт
спрятался в густой траве и крапиве на углу вольера, рядом с дорожкой.
Уверен, он заранее приметил меня и решил преподнести мне маленький сюрприз,
когда я буду идти обратно. Дождавшись, когда поровнялся с ним, он неожиданно
выскочил из укрытия и с устрашающим рыканьем бросился на железные прутья,
после чего присел и уставился меня желтыми глазищами, злорадно упиваясь моим
испугом. Шутка эта настолько пришлась ему по вкусу, что в тот же день
попозже он повторил ее. И снова был вознагражден зрелищем того, как я
подпрыгнул, словно испуганный олень. С той разницей, что я сверх того
выронил ведро, споткнулся о него и со всего маху шлепнулся в буйную крапиву.
Позже я убедился, что холодная погода вместо того, чтобы внушить Альберту
кротость, превращает его в страшного разбойника. Он развлекался тем, что
прятался за кустами и внезапно выскакивал из засады, пугая ничего не
подозревающих престарелых дам. Видимо, упражнения эти призваны были улучшить
его кровообращение, когда в воздухе пахло морозцем.
критически. После бурного дня в обществе прыгуна Альберта я отдыхал душой,
читая про сказочно милых четвероногих, куда более симпатичных, чем мои живые
подопечные. Особенно нравились мне рассказы странников о встречах со львами
в дебрях, неизменно подчеркивающие ум и дружелюбие зверя. Так, Плиний
сообщает о Менторе Сиракузском, как тот встретил в Сирии льва, который
почему-то проникся к нему самыми теплыми чувствами, прыгал вокруг него,
будто шалый ягненок, и со всеми признаками симпатии лизал его следы. В конце
концов Ментор обнаружил, что причиной столь трогательного проявления приязни
был вонзившийся в лапу зверя большой шип: лев хотел, чтобы человек выдернул
занозу.
приводит также историю некоего Элписа, которая даже меня заставила
усомниться в правдивости древнего источника. Не успел этот Элпис ступить на
землю Африки, как к нему подбежал лев с разинутой пастью. Понятное дело,
странник бросился к ближайшему дереву, взывая к Вакху о защите, и
продолжительное время отсиживался на верхних ветвях упомянутого дерева,
между тем как лев, все так же с разинутой пастью, бродил внизу, всячески
стараясь дать понять этому тупице, в чем дело. Элпис явно был плохо знаком с
записками путешественников той поры, иначе он тотчас смекнул бы, что льва
мучает шип или еще что-нибудь в этом роде, от чего он жаждет избавиться.
Прошло довольно много времени, прежде чем до него наконец дошло, что даже
самый свирепый лез не станет постоянно ходить с широко разинутой пастью.
Тогда Элпис осторожно спустился на землю и обнаружил, что в пасти льва, как
и следовало ожидать, застряла кость. Он живо и без особых затруднений удалил
эту кость. После чего лев настолько преисполнился радостью и благодарностью,
что взялся поставлять мясо для корабля, на коем прибыл его спаситель. И все
время, пока корабль стоял на якоре у этих берегов, лев ежедневно снабжал
команду свежей олениной.
здоровье и, к моему великому облегчению, не требовали, чтобы мы извлекали
шипы из их лап. Несмотря на свою упитанность, они были чрезвычайно
прожорливы, и каждая трапеза сопровождалась такой грызней, будто их не
кормили несколько недель. Альберт хватал самый большой кус мяса и уносил в
кусты. Спрячет и поспешно возвращается, чтобы посмотреть - нельзя ли утащить
что-нибудь у жен. Зрелище того, как он отталкивал супругу и забирал ее
порцию, ярко иллюстрировало слова о благородном нраве Царя зверей.
убрать обглоданные кости и прочие следы жизнедеятельности августейших особ.
К ограде была пристроена большая клетка из железных прутьев, туда-то и надо
было загонять всю троицу, прежде чем приступать к работе. Процедура долгая и
утомительная, и только налет комедии скрашивал ее однообразие.
шли нам навстречу, требовалась изрядная ловкость плюс умение сохранять
невинный вид и быстро бегать. Но первейшее условие успеха - дать Альберту
как следует проголодаться; тогда он рыскал вдоль ограды, сверкая глазами и
сердито взъерошив гриву. С видом полной невинности мы подходили к клетке и
складывали на дорожке свои лопаты, ведра, метлы и вилы. Затем доставали
здоровенный кусище сырого мяса и клали так, чтобы Альберт мог видеть и
обонять его. Лев приветствовал этот маневр насмешливым булькающим ворчанием,
исходившим откуда-то из глубин его длинной гривы. После этого мы поднимали
дверь клетки, а сами продолжали громко беседовать, словно меньше всего на
свете помышляли о поимке львов. К чести Альберта должен сказать, что эти
трюки ни на миг не вводили его в заблуждение, просто мы соблюдали некий
ритуал, без которого поломался бы весь стройный порядок действий.
говяжью лопатку и поразмыслил о ее достоинствах, мы переносили приманку в
клетку. И, прислонившись к отжиму, предавались самовнушению, время от
времени изрекая совершенно безразличным голосом:
мальчиком. Поешь мясца. Ну, давай. Иди, иди сюда...
что Альберт ровным счетом ничего не понимал из произносимого, делал весь
спектакль вдвойне нелепым.
я таращились на Альберта, Альберт таращился на нас. Все это время Нэн и
Джил, снедаемые нетерпением, рыскали поодаль, однако не смели ничего
предпринять, ибо традиция требовала, чтобы инициативу проявил их господин и
властитель. А тот как будто находился в трансе. Пока длилось это ожидание, я
пользовался случаем еще и еще раз проверить, правда ли, будто взгляд
человека оказывает какое-то действие на бессловесных тварей. Я пристально
смотрел прямо в маленькие желтые глаза Альберта; он, не моргая, смотрел на
меня. Единственным результатом было то, что мне делалось малость не по себе.
клетку, вынуждая нас прибегать к следующей уловке. Оставив на месте
приманку, мы неторопливо удалялись. Заключив, что мы отошли на безопасное
расстояние, Альберт стремглав врывался в клетку, хватал мясо и устремлялся к
выходу, чтобы выскочить раньше, чем мы успеем прибежать и закрыть его.
Сплошь и рядом железная дверь со звоном ударялась о пол в каких-нибудь пяти
сантиметрах от его хвоста, и Альберт, одурачив нас, уносил свой трофей в
укромный уголок, где можно было спокойно насладиться победой. Естественно,
на этом все кончалось; мы должны были ждать еще сутки, пока Альберт снова
проголодается.
способом, но никто из них не причинял нам столько хлопот. Альберт обладал
особым даром досаждать своим опекунам.
отправлялись к маленькой калитке в другом конце вольера. Войдя на участок,
полагалось запирать калитку за собой. Не могу сказать, чтобы мне это
доставляло удовольствие, ведь теперь мы сами оказывались в заточении за
пятиметровой железной оградой на участке площадью в один гектар - и никуда
не денешься, если львы чудом вырвутся из клетки.
по кустам собирать накопившиеся за неделю обглоданные кости. В густых
зарослях мы скоро потеряли друг друга из виду, но я слышал посвистывание Джо
да время от времени звон, когда он бросал кость в ведро. Я пробирался по
тропе меж высоких кустов куманики; сюда явно любил наведываться Альберт,
потому что мягкая глина изобиловала отпечатками его могучих лап и на
колючках тут и там висели клочья шерсти из гривы. Созерцая огромные следы, я
размышлял о злобном и вспыльчивом нраве Альберта. Внезапно раздалось его
рычание. Клетка находилась довольно далеко, за деревьями слева от меня,
между тем я мог поклясться, что рычание донеслось откуда-то спереди. Не
тратя времени на выяснение загадки, где же Альберт, я стремглав бросился к
калитке. Джо подоспел туда одновременно со мной.