Чтение 5–й страницы книги ~Пять похищенных монахов~

- Ерунда все это, - сказал Жилец, - Мираж.

- Как это так! У меня и мать, и отец, и бабушка Волк да в
школе приятели, в голубином клубе, да вон Юрка-брат.

- И Юрка-брат, и мать, и отец, а все равно один ты на
этом свете. Понимает ли тебя кто-нибудь?

- Да вон Юрка-то брат, - сказал Крендель, показывая на
меня. - Чего ж ему не понять?

- До глубины души понимает он тебя, Юрка-то брат? -
допытывался Жилец.

- А чего ж ему не понять?

Я ему головой киваю: еще бы, дескать.

- Нет, милый, - сказал Жилец. - Не понимает он тебя, и
никому тебя не понять - не только Юрке-брату.

Я и вправду ничего не понимал, а только глядел на Жильца.

Но тут Крендель, которого никто не понимает, прищурился,
подошел поближе к Жильцу и сказал:

- Где монахи?

- Какие монахи?

- Которых вы увели.

- Я? Монахов? - вскипел Жилец. - Что вы дурака валяете?!

- А это что такое, гражданин? - сказал тогда Крендель и
поднес к самому носу Жильца голубиное перо.

Жилец слегка покраснел, взял в руки перо, дунул на него и
сказал:

- Ах это! Ну, это - виноват.

Четырнадцать подушек

- Виноват, - сказал Жилец, и тут же мне стало стыдно.

Был Жилец как Жилец - Николай Эхо, и до самой последней
минуты я был уверен, что он не брал голубей. А теперь, как ни
крути, надо было посмотреть ему в глаза.

- Виноват, - повторил Жилец. - Они под кроватью.

Крендель упал на колени и заглянул под кровать.

- Что такое? - сказал он. - Здесь ничего нету.

- Как нету? - возразил Жилец, нырнул под кровать и
вытащил оттуда плоский деревянный чемоданчик.

- Что это? - вздрогнул Крендель, и глаза его расширились.

- Чемодан, - объяснил Жилец. - Вы уж меня простите
великодушно.

Он нажал большим пальцем серебряный замок, и крышка
чемоданчика открылась.

- Сожрал! - закричал Крендель. - Всех сожрал, окаянный!

В чемоданчике лежал ворох сизых, белых и коричневых
перьев.

- Всех монахов сожрал! - повторил Крендель, и слеза
покатилась по его лицу.

- Что это вы городите? Не ел я никаких монахов.

- Слопал, слопал, - твердил Крендель. - Сожрал. По глазам
вижу.

- Позвольте, - сказал Жилец, раздражаясь. - Я не ел
никаких монахов.

- А это что?

- Перья. И вообще попрошу вас не орать и разговаривать со
мной на "вы", а не то живо отсюда вылетите.

- Всех монахов сожрал, - в отчаянии повторил Крендель. -
А из перьев хочет подушку сделать!

- Подушку? - изумился Жилец, широко раскрыв свои голубые,
оказывается, глаза.

- А что ж еще? Конечно, подушку.

- "Подушку", - повторил Жилец с недоумением и затаенной
болью, сморщился, задумался, устало потер лоб. - Что ж, -
сказал он, горько усмехнувшись. - Наверно, и вправду надо бы
сделать подушку. Кому все это нужно? Зачем?

Он рассеянно прошелся по комнате, придвинул стул к шкафу,
обреченно взгромоздился на него.

- Надо сделать подушку. Вы правы, ребята.

Вздыхая, Жилец достал со шкафа четырехугольный коричневый
предмет, и вправду похожий на подушку, рукавом обтер с него
пыль и кинул сверху прямо на стол. От тяжкого удара стол ухнул
и присел.

- Вот, - сказал Жилец, - таких подушек у меня
четырнадцать штук.

Перед нами на столе лежал увесистый и пухлый, в кожу
оплетенный альбом. На обложке его золотом было вытиснено:

ПЕРЬЯ ПТИЦ ВСЕГО ЗЕМНОГО ШАРА.

СОБРАЛ НИКОЛАЙ ЭХО.

МОСКВА.

Крендель протянул к альбому руку, открыл обложку, и мы
увидели яркие, веером разложенные перья перепелок и кекликов,
удодов и уларов, сарычей и орлов. Каждое перо имело
собственный карманчик с надписью вроде: "рулевые балабана" или
"маховые буланого козодоя".

- Птицы летают и роняют перья, - говорил Жилец. - А я
хожу и собираю их, ведь каждое перо - это письмо птицы на
землю. Вот посмотрите - перо вальдшнепа. На вид скромное, но
какой цвет, какая мысль, какое благородство...

- "Какая мысль, какое благородство"! - потерянно повторил
Крендель. - А там что, в чемоданчике?

- Ничего особенного, - махнул рукой Жилец. - В основном -
сойка, свиристель. Неразобранная часть коллекции. Маховые
перья вашего монаха. Вчера подобрал у голубятни.

Крендель побелел.

- "Какая мысль, какое благородство"! - бубнил он и
пятился к двери. - Вы это... вы уж это... Простите уж...

- Еще бы, - смущался я.

- Да ладно, чего там, - говорил Жилец, - заходите еще, о
жизни потолкуем, на перья поглядим.

- Еще бы, еще бы, - твердил я, глядя на закрывающуюся
дверь.

Появление гражданина Никифорова

В переулке фонарей еще не зажгли. Сумрачно было во
дворах, темно в подворотнях.

К вечеру многие жильцы вышли на улицу поболтать, подышать
воздухом. Вдаль по всему переулку до Крестьянской заставы, по
двое, по трое, кучками, они торчали у ворот и подъездов. У
нашего дома даже собралась небольшая толпа: Райка Паукова,
бабушка Волк, а с ними знакомые и незнакомые люди из соседних
домов и пришлый народ, из Жевлюкова переулка.

Из толпы доносились обрывки слов и разговоров:

- И что ж, их прямо в рясе повели?

- Денег полный чемодан...

- Да разве они залезут в корзинку?

- Тьфу! - плюнул Крендель. - Болтают, не зная чего.

Сраженный коллекцией перьев, он увял, устало сел на
лавочку под американским кленом.

- Монахов я и новых могу завести, но такого, как Моня, на
свете нет.

- Еще бы, - сказал я.

Крендель вздохнул, обхватил колени руками, сгорбился и
сейчас в точности оправдывал прозвище. Он вообще-то был очень
высокий, выше меня на три моих головы и на четыре его. Раньше
все его звали Длинным, тогда он нарочно стал горбиться, чтоб
быть пониже, тут и стал Крендельком.

- Вот уж в ком было благородство, так это в Моне. В нем
была мысль. А как он кувыркался - акробат!

От ворот послышалась какая-то возня, толкотня, народу еще
прибавилось, послышались крики типа: "Нет, постой! Погоди!"

- Крендель! - крикнул кто-то. - Крендель, сюда!
Подозреваемого поймали!

Мы выскочили за ворота.

- Вот он! - кричала бабушка Волк. - Вот он,
Подозреваемый, - и крепко держала за рукав какого-то
гражданина, который отмахивался граблями.

- Кто ты такой? - приставал с другого бока дядя Сюва. -
Чего ты тут ходишь? Вынюхиваешь?

- Я - Никифоров, - объяснял Подозреваемый, пытаясь
освободиться. - Иду, ни к кому не прикасаюсь, и вдруг -
попался.

- Теперь тебе, милый, не отвертеться.

- Не отвертеться, - соглашался гражданин Никифоров. -
Попался я, наконец.

- Попался, попался, - подтвердила бабушка Волк и толкнула