фамилия. Молчание означало: такой убит. Другая фамилия звучала, третья, пока
не откликался тот, письмо которому лежало на русской стороне. "Дома у тебя
нихт орднунг, корова сдохла!" - гоготали азиаты. Несколько вечеров
потешались, потом их уломали, призвали к благоразумию, крикнули, что если
рус-фанер ошибется и мешок с почтой полетит на этот берег, то... И через
реку стали перелетать вполне правдоподобные известия, прерываемые как бы
извиняющимися уточнениями: "А дальше - цензурой вымарано..." В один из
вечеров русский берег разразился ревом проклятий: Курт Сосновски услышал,
что жена его приобрела по дешевке трех русских баб для работы на полях.
"Адрес известен! - угрожали русские. - Доберемся до твоего села, каждую нашу
женщину спросим, сколько раз била их твоя баба, и кранты ей, а тебя-то мы уж
точно отсюда не отпустим, воткнем голову в болото, чтоб ноги торчали!.."
Курт, ослабевший до того, что автомат из рук падал, взбеленился и метнул
гранату через реку, метров на сорок... Был бы Траут в живых, он тут же
прервал бы пропаганду, да и кому хочется узнавать, что к твоей жене
похаживает двоюродный племянник.
ждал весточки от жены. По всем расчетам выходило, что она давно уже ответила
ему и письмо ее сейчас лежит в мешке невскрытым или непрочитанным, потому
что писала Трудель готикой, в которой не всякий немец разберется.
по этому поводу Винкель. Где-то на юге готовится мощное наступление или
контрнаступление, и все силы брошены туда. А на их болотистый край с
неопределенной линией фронта плевать хотели в обоих штабах.
горевал о Гейнце. Всех, кто успел вывернуться из сталинградского котла,
поначалу хотели отправить в отпуск после фронтового госпиталя, но грянул
трехдневный траур, растравлять душу нации начальство не решилось, Рикке и
всех сталинградцев определили в тыл, а тылом оказались эти болота, которые
похуже русских танков, выползавших из снежной мглы в конце ноября прошлого
года.
показались бронетранспортеры на гусеничном ходу с родными крестами на боках,
оборону занял полноценный и хорошо укомплектованный батальон. Напрасно Рикке
доказывал: река легко преодолима и раздавить русских - дело пяти минут.
Сменивший его майор жестко заявил, что имеет приказ - занять оборону именно
по этой реке и держать эту оборону до особого распоряжения. Их, два десятка
русских, можно окружить - настаивал Рикке, которому до смерти хотелось
порыться в мешке с почтой, но майор был неумолим.
зубах мешочек с полужетонами. Через четыре часа упал с брони на сухую и
твердую землю, к ногам начальника штаба дивизии; рядом лежали солдаты, уже
успевшие хватануть водки. После бани и вошебойки отсыпались двое суток,
столько же отвели старшему лейтенанту Рикке на сочинение похоронок и
наградных листов. Он никого не забыл, даже Траута, который - в один голос
уверяли солдаты - ни с того ни с сего пошел с ведром к реке и был убит
русским снайпером. Никто, впрочем, не интересовался в штабе подробностями, а
в похоронки даже не заглядывали. Солдат определили в госпиталь, где они с
боем заняли палату, не желая и здесь расставаться. Очень кстати побывал в
штабе командующий армией, повысил Рикке в звании до капитана и вручил ему
Железный крест 1-й степени. Тот принял награду в некотором смущении: таким
крестом - по статусу - награждались офицеры, действия которых оказали
решающее влияние на исход сражения, а Рикке таких подвигов не совершал, о
чем и пытался сказать командиру корпуса, на что генерал добродушно
проворчал: "Понимаю, понимаю, герои должны быть скромными... Поздравляю еще
раз".
и так приятно было услышать от начальника финчасти, что с
отсылается его жене в Гамбург, - извольте жить на фронтовые надбавки,
процедил начфин. Правда, доапрельское жалованье он получил сполна, да и
солдаты хорошо прошлись по карманам и ранцам убитых, сунули своему командиру
восемь тысяч марок, а с такими деньгами можно пару недель жить в берлинском
"Адлоне" и кутить напропалую. Что никак не входило в планы Рудольфа Рикке. В
Мюнхен к матери, а потом - к жене, к Трудель! Или наоборот. Деньги же - на
свадебный подарок, и свадьба будет, будет! Он не расставался с фотографией
жены, вглядывался в серьезное и умное личико, и становилось тепло оттого,
что существует на земле человек, который ждет его, что в каких-то пока
неизвестных ему заботах пребывает девушка, все восемнадцать прожитых лет не
ведавшая о том, что некто Рудольф Рикке станет отцом ее детей. Он рвался к
ней, одно за другим отправил ей четыре письма и в последнем горько сожалел о
том, что встреча и свадьба откладываются из-за госпиталя. Англичане бомбили
Гамбург, все могло случиться, а ведь ему полагался отпуск, со дня окончания
мюнхенского пехотного училища он не был дома, теперь же приходилось ублажать
штаб дивизии: человек, сумевший уйти от смерти, обязан доказывать, что
трупом он не стал единственно потому, что ротой командовал в соответствии с
приказами вышестоящего начальства, и несколько дней еще капитан Рудольф
Рикке водил карандашом и пальцем по картам на столе начальника штаба. Сердце
его забилось в радости, когда среди бумаг и карт обнаружилась фотография:
блиндаж, три горящих свечи, алтарь, Винкель с наперсным крестом на шинели и
сама Трудель, доверчиво смотревшая на мужа своего Рудольфа. Он вздохнул
глубоко и счастливо. Молодец связник! "Вы в кольце, и мы в кольце, но еще
посмотрим, что будет в конце!" Впрочем, конца связник уже не увидит, ничего
вообще не увидит: убит позавчера, и Рикке предсмертное письмо его отправил
по назначению.
данный момент: полное истощение организма, незажившие огнестрельные раны,
нервный тик, рябью пробежав по лицу, сморщивает кожу надолго, а последствия
контузии еще дадут о себе знать. В таком виде жениху лучше повременить с
поцелуями и прочим. Месяца вполне достаточно, чтоб подготовиться (в
госпитале на взморье) к встрече с любимой девушкой. "Кровь бы перелить мне,
- пожаловался Рудольф и, храня тайну о Грише, объяснил: - На этих болотах
чего только не подцепишь!" Врачи обещали сделать полное переливание.
автобус подвез его к санаторию. Было 23 июля.
переименованная в егерскую, имела два полка, в 712-м был штаб, взвод связи,
мотоциклетный (самокатный) взвод, три батальона по пять рот в каждом
(станковые и ручные пулеметы, легкие и средние минометы), моторизованная
противотанковая рота (орудия калибром 37 мм), служба снабжения
(хлебопекарня, полевая скотобойня, колонны подвоза), моторизованные
санитарные роты и полевой лазарет, ветеринары, полевая жандармерия, полевое
почтовое отделение, а также всегда державшиеся подальше от боя разные
вспомогательные силы. Брошенный в январе на прорыв окруженной в болотах
группировки, раздробленный встречным ударом, полк ужался до батальона,
который постепенно скукожился в сводную роту.
стопка карт, испещренных значками, повествовала об изнурительных боях, о
болотных километрах, преодоленных ползком, о сутках, наполненных
перестрелками и вылазками, о вшах, о ночах страха, но в конечном итоге
сводилась к нескольким цифрам. Одну тысячу семьсот сорок одного человека
насчитывал в январе 712-й полк, а к 16 июля он уплотнился до пятнадцати
солдат и одного офицера; убитыми, ранеными и пропавшими без вести, то есть
пролитой кровью, измерялись глубины окопов, квадратные километры оставленной
или приобретенной территории, чередование атак и затиший, застрявшие
вездеходы, утопленные или сожженные грузовики, расставленные где попадя
мины, - и слушая сводки о боях под Курском, капитан Рудольф Рикке, весь в
мыслях о Трудель, высчитывал, сколько же будет убито русских и немцев до
того, как наступит мир и жена родит ему сына, которого он не отправит в
пехотное училище - ни в Мюнхене, ни в Гамбурге, ни в Потсдаме, и решение это
объяснял укусом вши по имени Гриша. Он и раньше верил только Винкелю, а
здешних, в санатории, врачевателей души и тела - возненавидел: они
выпихивали на фронт калек, здоровяков же вроде него мариновали, находя в них
болячки за болячками, пичкая Рудольфа снотворными, делая его вялым - и это
сейчас, когда дела на фронте - сплошное дерьмо. Приемник стоял в палате, и
вся палата узнала об артиллерийском салюте в Москве 5 августа, русские
праздновали победу, пришлось вернуть им Орел и Белгород, а все потому, что
ослабла дисциплина, у русских же дела поставлены иначе: отступил с позиций -
расстрел на месте, отбил населенный пункт - каждому бабу на ночь и орден
Ленина. "Господа! Господа! - кипел от возмущения сосед, командир саперной
предложил сделать марш-бросок до Риги, есть там девки, которые уважают
фронтовиков.
Рудольфу хотелось проверить себя перед первой брачной ночью. В крестах и
медалях рижские девки разбирались не хуже полкового адъютанта, Рикке ссудил
саперу значок "За рукопашные бои", девок нашли по объявлению, была среди них
русская, которая сразу прильнула к Рудольфу. Напились так, что не смог он
достоверно понять, готов ли к встрече с Трудель, да почему-то и стыдно было;
русская молола чушь на своем языке, кое-как могла говорить и по-немецки. На
прощание спросила, сунув деньги под подушку, как зовут его. "Гриша!" -
брякнул вдруг Рудольф Рикке.
и медаль, узнал, что после переосвидетельствования в мюнхенском госпитале
будет назначен командиром батальона. Отпускной билет выписали в Мюнхен,
тут-то и взбеленился он: а Гамбург? а Гертруда Брокдорф, то есть уже
Гертруда Рикке? Годом раньше пришлось бы потаскаться, доказывая правоту, по
всем кабинетам штаба дивизии, а то и корпуса. Ныне же все решалось просто,
писарь вручил два отпускных, поезжайте куда желаете, господин капитан!
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Корнев Павел
Посняков Андрей
Шилова Юлия