быстро. Космические масштабы моих юношеских претензий никого не интере-
совали. Людей интересовали свежие номера газет, а также, почему Иван
Иванович был хорошим человеком, а стал подлецом, и наоборот - почему
Петр Петрович переродился и стал совестливым человеком, а также проблемы
поколения, связь поколений, воспитание поколения, разные другие вопросы.
Я это прекрасно стал понимать, потому что из-за Тани с меня слетела вся
моя защищенность, слетели все мои ухмылки. Жизнь с ней была полна трево-
ги, тревоги каждую минуту, бесконечных споров с ее знакомыми, с ее роди-
телями, с ней.
но работать там не мог, ничего у меня не получалось. Там было много лю-
дей, у которых ничего не получалось, но все они прекрасным образом слу-
жили, а я не мог. Я ушел из газеты и взялся за свою прежнюю шоферскую
работу. Я работал шофером в одном колхозе в Московской области. Это был
довольно странный, но преуспевающий колхоз. Он не пахал, не сеял и не
собирал урожай. У него был хороший автопарк - шестнадцать грузовиков,
все они работали на извоз, а денежки капали в колхозную казну. Кроме то-
го, там была большая молочная ферма и огромные парники для ранних овощей
на потребу Москвы. В общем, все это меня мало касалось, я крутил баранку
в пыли и грохоте, в черепашьем движении Рязанского шоссе, унижался перед
"гаишниками", и вырывался на лесной асфальт, и в очереди на заправку
рассказывал коллегам сомнительные анекдоты; проходил техосмотры и повы-
шал классность; это была жизнь по мне. Танина карточка висела у меня в
кабине.
киноактрисой, а утверждая, что это моя жена, я только бы смешил своих
попутчиков.
быстро менялась. Кто-то ей очень ловко внушил, что люди искусства - это
совсем особенные люди. Эта мысль успокаивала ее с каждым днем, от ее
трепетности не осталось и следа.
делкино показывать одному писателю свои очередные упражнения. Пока он
читал, я лежал под его машиной и подкручивал там гайки. Это был своеоб-
разный обмен любезностями. А мне нравилось лежать под его машиной, здесь
было все, что требовалось по воскресеньям: близкий запах машины, и дале-
кий запах травы, и тишина, подмосковная тишина. Только лопались в возду-
хе звуковые барьеры, только нежно погромыхивала электричка, только свис-
тел "ТУ-104", поднявшийся с Внуковского аэродрома, только сентиментально
стрекотали вертолеты.
бором увидел Таню в компании какихто юнцов. Наверное, там были и другие
девушки, может быть, даже знакомые, но мне показалось, что она там одна
среди хохочущего сброда восемнадцатилетних мальчишек...
покупали их. Какой-то сопляк покрутил карточку в руках и сказал:
рассудком, когда воешь по вечерам от смертной тоски, когда милое тебе
существо, словно привидение, проносится у тебя перед глазами в безумном
порнографическом клубке.
просто не понимал ее, не понимал людей искусства. Я снял комнату в Иль-
инке и стал хорошо и много писать. Вечерние электрички с расфуфыренными
подмосковными девицами и лихими "малаховскими ребятами", правда, волно-
вали меня, манили в таинственные дали, в Кратово, под сень парка желез-
нодорожников, где грохотали доморощенные рок-н-роллы, но в вечернем небе
появлялись пузатые быковские самолеты, раскорякой шли на посадку, и я
торопился к своему шаткому столу.
должен бояться бумаги - это самый близкий мой друг. Все, что я скрою,
обязательно вылезет потом, но уже в смешном, окарикатуренном виде. В
конце концов писательство - это то, что прежде всего нужно мне самому,
то, что помогает мне, каждую минуту сжимает в энергетический ком, и я не
должен хитрить в этом деле. Лицом к лицу с бумагой я не должен стыдиться
самого себя - ни своей глупости, ни своих так называемых сантиментов. Я
простой человек, имеющий отношение ко всем прохожим и проезжим, я такой
же, как все они. И я им нужен - вот в чем штука, без этого дело не пой-
дет.
посещал редакции - не напечатают сейчас, напечатают потом. Я очень проч-
но успокоился за несколько месяцев, но кончилась какая-то часть работы,
и я стал думать: не слишком ли?..
лая каменная игла - обелиск в память павших десантников. И полон был мир
для меня любви к погибшим моим братьям.
но...", "Жизнь моя, иль ты приснилась мне...", "Вы помните, вы все, ко-
нечно, помните..." - читал шофер.
тал дальше безошибочно. Он знал уйму стихов Есенина. Мы неслись по лесу,
фары пробивали лес, и в глубине за соснами возникали фантастические
очертания кустарника. И полон был лес для меня призраков, призраков моей
любви, которые маячили из-за потухших костров, смешных и милых призра-
ков.
чинение о юной проститутке, сочинение с немыслимым ритмом, безобразное,
сальное...
вое стекло.
друг, вызубрил стихи, как попка, а золота от дерьма отличить не можешь.
нул дверцу.
обернулся и посмотрел, как он разворачивается. Потом пошел дальше по
лунным пятнам, по качающимся теням, с холодом в душе из-за этой ссоры.
Минут через десять я услышал шум мотора сзади и обернулся. Фары из-за
поворота описали дугу по елкам, делая их из черных зелеными; показалась
машина, это было мое такси.
Должно быть, действительно какой-нибудь алкаш сочинил.
Женку прогнал и сюда подался. Здесь мне не пыльно.
понимаю, хоть ты убей.
тридцать девятого года.
Найдешь здесь себе эстоночку.
ля.
Шломо Вульф
Херберт Фрэнк
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Акунин Борис