писании? Объяснять вам, реб Шолом-Алейхем, что это значит, как будто, нет
нужды. Но есть у нас поговорка: "И резвому коню кнут нужен, и мудрому
человеку совет требуется". О ком я это говорю? О себе самом. Ведь будь я
умнее да зайди к доброму приятелю, расскажи ему все как есть, так, мол, и
так, -- я бы, конечно, не влип так нелепо! Однако "и жизнь и смерть от языка
зависят", то есть, если бог захочет наказать человека, -- он его и разума
лишит. Уж я сколько раз думал про себя: "Посуди сам, Тевье, осел эдакий!
Ведь ты, говорят, человек не глупый, -- как же это ты дал себя вокруг пальца
обвести? Да еще так по-дурацки? Чего бы тебе не хватало, к примеру, сейчас,
при нынешних твоих, хоть и небольших, заработках? Ведь твой молочный товар
славится везде и всюду -- и в Бойберике, и в Егупце, и где угодно... Как
хорошо и радостно было бы, если бы твои денежки лежали себе тихонько в
сундуке, на самом донышке, и чтобы ни одна душа об этом не знала? Потому что
кому, скажите на милость, какое дело, есть у Тевье деньги или нет их? В
самом деле! Очень, что ли, интересовались этим самым Тевье, когда он в пыли
и прахе валялся, горе мыкал, когда он с женой и детьми трижды в день с
голоду помирал? Ведь это только потом, когда господь бог, обратив око свое к
Тевье, вдруг осчастливил его, и Тевье стал кое-как приходить в себя и
приберегать целковый-другой про черный день, о нем везде и всюду заговорили,
и он сделался уже "реб Тевье" -- шутка ли! И друзей тут объявилось -- не
счесть! Как в писании сказано: "И все любимые, и все ясные", в общем: "Даст
господь ложкой, так и люди -- ушатом..." Каждый со своим советом лезет: один
предлагает мануфактурную лавку, другой -- бакалейную, один предлагает дом,
второй -- имение, третий -- лес, хлеб, торги..."
ошибаетесь! Вы, поди, подумали, что я -- Бродский? Иметь бы всем нам
столько, сколько мне не хватает до трехсот, и даже до двухсот, и даже до
полутораста рублей! На чужое добро, -- говорю, -- глаза разгораются. Каждому
кажется, что у другого золото блестит, а подойдешь поближе -- медная
пуговица!
господь родственничка... Да и то сказать: родственник -- нашему забору
двоюродный плетень. Менахем-Мендл звать его, -- ветрогон, фантазер, путаник,
-- шут его знает! Взялся он за меня и заморочил голову химерами, небылицами,
мыльными пузырями. Вы, пожалуй, спросите, -- как же так? Как я, Тевье, попал
к Менахем-Мендлу? На это я вам отвечу; так, видно, суждено. Вот послушайте.
фунтов двадцать с лишним свежего масла, -- да какого масла! -- пару изрядных
мешочков творога, -- золото, а не товар! дай нам бог обоим такую жизнь! Ну,
сами понимаете, товар у меня тут же расхватали, ни крошки не оставили. Я
даже не успел побывать у всех моих летних покупателей, бойберикских
дачников, ожидающих меня, как мессию... Да и что удивительного? Разве могут
егупецкие торговцы, -- хоть лопни они! -- давать такой товар, как Тевье
дает? Вам-то мне нечего рассказывать. Как у пророка сказано: "Да будешь
чужими хвалим", -- хороший товар сам себя хвалит...
бродить по городу. "Человек из праха создан", -- все мы люди, все мы
человеки, хочется на мир божий поглазеть, воздухом подышать, полюбоваться на
чудеса, что выставляет Егупец напоказ в окнах магазинов, будто говоря:
смотреть -- смотри, сколько душе угодно, а руками трогать -- не моги! И вот
стою это я у большого окна, за которым разложены полуимпериалы, серебряные
целковики, банковые билеты и просто ассигнации, гляжу и думаю: "Господи боже
мой! Иметь бы мне хоть десятую долю того, что здесь лежит, -- чего бы мне
еще тогда желать? И кто бы мог со мной сравняться? Перво-наперво, выдал бы я
старшую дочь, дал бы за ней пятьсот рубликов приданого, не считая подарков,
одежи и свадебных расходов; конягу с тележкой и коров продал бы, переехал бы
в город, купил бы себе постоянное место в синагоге у восточной стены, жене
-- дай ей бог здоровья! -- нитку-другую жемчуга, раздавал бы пожертвования,
как самый зажиточный хозяин; синагогу покрыл бы железом, чтоб не стояла, как
сейчас, без крыши -- вот-вот провалится; устроил бы какую ни на есть школу
для ребят, соорудил бы больницу для бедных, как во всех порядочных городах,
чтобы бедняки не валялись в синагоге на голом полу; выставил бы наглеца
Янкла из погребального братства, -- хватит ему водку пить и пупками да
печенками закусывать на общественный счет!.."
так, чтобы очень близкий; ваша жена Голда приходится мне кровной
четвероюродной сестрой.
мужа Лея-Двоси?
а жену мою зовут Шейне-Шейндл, дочь Лея-Двосиного Борух-Герша! Теперь вам
ясно?
моей жены, Фруме-Злата, были как будто бы чуть ли не кровными двоюродными
сестрами, а вы, если не ошибаюсь, женаты на средней дочери Борух-Герша, мужа
Лея-Двоси. Но дело в том, что я забыл, как вас зовут, вылетело у меня из
головы ваше имя. Как же вас зовут по-настоящему?
Борух-Герша, -- так зовут меня дома, в Касриловке.
особая честь! Скажи-ка мне, дорогой Менахем-Мендл, что ты здесь поделываешь,
как поживают твои теща и тесть? Как твои дела, как здоровье?
помаленьку. А вот дела нынче что-то невеселые.
потрепана сильно, а сапоги, извините, каши просят... -- Ну, ничего! Господь
поможет. Поправятся, надо думать, дела. Знаешь, как сказано: "Все суета
сует", -- деньги -- они круглые: нынче там, а завтра здесь, -- был бы только
человек жив! А главное -- это надежда! Надо уповать. А что приходится горе
мыкать, так ведь на то мы и евреи! Как говорится: "Ежели ты солдат, -- нюхай
порох!" А в общем, --говорю, -- вся жизнь наша -- сон... Ты скажи мне лучше,
Менахем-Мендл-сердце, каким образом ты вдруг очутился в Егупце?
потихоньку года полтора...
житель?
громко, реб Тевье! Здешний-то я здешний, но это -- между нами!..
базара?
наверное, не знаете егупецких законов и порядков... Пойдемте, -- предлагает
он, -- и я вам расскажу, что значит быть здешним и в то же время
нездешним...
мытарствуют...
деревню на денек. Отдохнешь, кости разомнешь. Гостем будешь и желанным!
Старуха моя так тебе обрадуется!
какой! Кровный четвероюродный брат! Шутка ли? Свое -- не чужое! И пошли
тары-бары: что слышно в Касриловке? Как поживает дядя Борух-Герш? Что
поделывает тетя Лея-Двося? А дядя -- Иосл-Менаше? А тетя Добриш? А дети их
как поживают? Кто умер? Кто женился? Кто развелся? У кого кто родился и у
кого жена на сносях?
Ты позаботься лучше, чтоб перекусить было чего. "Всяк алчущий да приидет..."
Какая там пляска, коли в брюхе тряска? Ежели есть борщ, -- прекрасно, а нет
борща, так и пироги сгодятся, или вареники, галушки, а то и блинчики,
лазанки, вертуты... Словом, пускай будет блюдом больше, лишь бы скорее!
сказал царь Давид*, нет на свете правды, одна фальшь. А здоровье, --
говорила моя бабушка Нехама -- царствие ей небесное, умная была женщина! --
здоровье и удовольствие в тарелке ищи...
расхваливал мастерство моей жены и клялся, что он уж и времени того не
помнит, когда ему доводилось есть такие чудесные молочные блюда, такие
вкусные пироги и вертуты!
лапшевник -- вот тогда бы почувствовал, что такое рай на земле!
водится: я о своих делах, он о своих. Я -- о том о сем, пятое -- десятое, а
он -- об Одессе, о Егупце, о том, что он уже раз десять бывал "и на коне и
под конем", нынче богач, завтра -- нищий, потом снова при деньгах и опять
бедняк... Занимался такими делами, о которых я сроду и не слыхивал, дикими
какими-то, несуразными: "гос" и "бес", "акции-шмакции". "Потивилов",
"Мальцев-Шмальцев" -- бог его ведает! А счет ведется прямо-таки сумасшедший
-- десять тысяч, двадцать тысяч... Деньги -- что щепки!
Шилова Юлия
Якубенко Николай
Конан-Дойль Артур
Трубников Александр
Херберт Фрэнк
Корнев Павел