Чтение 5–й страницы книги ~Наши~

- И я не знаю. И мои дети не будут знать. А жаль... Я думаю, латынь и
Род Стюарт несовместимы.

- Кто такой Род Стюарт?

- Шизофреник с гитарой. Желаешь рюмку водки?

- Давай.

- Я принесу сэндвичи.

- Это лишнее.

- Ты прав...

Из Вены я написал Леопольду. Мой дядя позвонил в гостиницу. Сказал, что
прилетит в конце недели. Точнее - в субботу. Остановится в "Колизеуме".
Просит меня в субботу не завтракать.

- Я угощу тебя в хорошем ресторане, - сказал он...

Рано утром я сидел в холле "Колизеума". Выглядела эта гостиница куда
шикарнее нашей. По залу разгуливали изысканные собаки. Гардеробщик был похож
на киноактера.

Ровно в одиннадцать спустился дядя. Я сразу узнал его. Леопольд был так
похож на моего отца - высокий, элегантный, с красивыми искусственными
зубами. Рядом шла моложавая женщина.

Я знал, что должен обнять этого, в сущности, незнакомого человека.

Мы обнялись. Я поцеловал Хелене руку, в которой она держала зонтик.

- До чего ты огромный! - закричал Леопольд. - А где мама?

- Она нездорова.

- Как жаль! Я видел ее фотографии. Ты очень похож на мать.

Я протянул ему сверток. Там была икра, деревянные матрешки и холщовая
скатерть.

- Спасибо! Мы оставим вещи у портье. Я тоже имею подарки для вас... А
сейчас мы пойдем в ресторан. Ты любишь рестораны?

- Как-то не задумывался.

- Там приятная музыка, красивые женщины...

Мы шли по направлению к центру. Леопольд говорил, не умолкая.

Хелена молча улыбалась.

- Посмотри, сколько машин! Ты когда-нибудь видел заграничные машины?

- В Ленинграде много туристов...

- Вена - маленький город. Да и Брюссель тоже. В Америке машин гораздо
больше. А какие там магазины! В Ленинграде есть большие магазины?

- Магазины-то есть, - говорю.

- Какой же ты огромный! Тебя, наверное, любят женщины?

- Это скоро выяснится.

- Я понимаю. Твоя жена в Америке. Мы посетили ее в Риме. У нее был
пластик вместо сумочки. Я подарил ей хорошую сумку за шестьдесят долларов...
Стоп! Здесь мы позавтракаем. По-моему, это хороший ресторан.

Мы вошли, разделись, сели у окна. Заиграла негромкая музыка общею типа.
Красивых женщин я что-то не заметил.

- Заказывай все, что хочешь, - предложил Леопольд, - может быть, стейк
или дичь?

- Мне все равно. На ваше усмотрение.

- Говори мне, пожалуйста - "ты". Я же твой дядя.

- На твое усмотрение.

- Что-нибудь из деликатесов? Ты любишь деликатесы?

- Не знаю.

- Я очень люблю деликатесы. Но у меня больная печень. Я накажу тебе
рыбный паштет и немного спаржи.

- Отлично.

- Что ты будешь пить?

- Может быть, водку?

- Слишком рано. Я думаю, - белое вино или чай.

- Чай, - сказал я. - И фисташковое мороженое.

- Отлично.

- Что ты будешь пить? - обратился Леопольд к жене.

- Водку, - сказала Хелена.

- Что? - переспросил Леопольд.

- Водку, водку, водку! - повторила она.

Подошел официант, черноволосый, коренастый, наверное - югослав или
венгр.

- Это мой племянник из России, - произнес Леопольд.

- Момент, - произнес официант.

Он исчез. Внезапно музыка стихла. Раздалось легкое шипение. Затем я
услышал надоевшие аккорды "Подмосковных вечеров".

Появился официант. Его физиономия сияла и лоснилась.

- Благодарю вас, - сказал я.

- Он получит хорошие чаевые, - шепнул мне Леопольд.

Официант принял заказ.

- Да, я чуть не забыл, - воскликнул Леопольд, - скажи, как умерли мои
родители?

- Деда арестовали перед войной. Бабка Рая умерла в сорок шестом году. Я
ее немного помню.

- Арестовали? За что? Он был против коммунистов?

- Не думаю.

- За что же его арестовали?

- Просто так.

- Боже, какая дикая страна, - глухо выговорил Леопольд, - объясни мне
что-нибудь.

- Боюсь, что не сумею. Об этом написаны десятки книг.

Леопольд вытер платком глаза.

- Я не могу читать книги. Я слишком много работаю... Он умер в тюрьме?

Мне не хотелось говорить, что деда расстреляли. И Моню я не стал
упоминать. Зачем?..

- Какая дикая страна! Я был в Америке, Израиле, объездил всю Европу...
А в Россию не поеду. Там шахматы, балет и "черный ворон"... Ты любишь
шахматы?

- Не очень.

- А балет?

- Я в нем мало разбираюсь.

- Это какая-то чепуха с привидениями, - сказал мой дядя.

Потом спросил:

- Твой отец хочет ехать сюда?

- Я надеюсь.

- Что он будет здесь делать?

- Стареть. В Америке ему дадут небольшую пенсию.

- На эти деньги трудно жить в свое удовольствие.

- Не пропадем, - сказал я.

- Твой отец романтик. В детстве он много читал. А я - наоборот - рос
совершенно здоровым... Хорошо, что ты похож на мать. Я видел ее фотографии.
Вы очень похожи...

- Нас даже часто путают, - сказал я.

Официант принес мороженое. Дядя понизил голос:

- Если тебе нужны деньги, скажи.

- Нам хватает.

- И все-таки, если понадобятся деньги, сообщи мне.

- Хорошо.

- А теперь давайте осмотрим город. Я возьму такси...

Что мне нравилось в дяде - передвигался он стремительно. Где бы мы ни
оказывались, то и дело повторял:

- Скоро будем обедать.

Обедали мы в центре города, на террасе. Играл венгерский квартет. Дядя
элегантно и мило потанцевал с женой. Потом мы заметили, что Хелена устала.

- Едем в отель, - сказал Леопольд, - я имею подарки для тебя.

В гостинице, улучив момент, Хелена шепнула:

- Не сердись. Он добрый, хоть и примитивный человек.

Я ужасно растерялся. Я и не знал, что она говорит по-русски. Мне
захотелось поговорить с ней. Но было поздно...

Домой я вернулся около семи. В руках у меня был пакет. В нем тихо
булькал одеколон для мамы, галстук и запонки я положил в карман.

В холле было пусто. Рейнхард возился с калькулятором.

- Я хочу заменить линолеум, - сказал он.

- Неплохая мысль.

- Давай выпьем.

- С удовольствием.

- Рюмки взяли парни из чешского землячества. Ты можешь пить из бумажных
стаканчиков?

- Мне случалось пить из футляра для очков.

Рейнхард уважительно приподнял брови. Мы выпили по стакану бренди.

- Можно здесь и переночевать, - сказал он, - только диваны узкие.

- Мне доводилось спать в гинекологическом кресле.

Рейнхард поглядел на меня с еще большим уважением. Мы снова выпили.

- Я не буду менять линолеум, - сказал он. - Я передумал, ибо мир
обречен.

- Это верно, - сказал я.

- Семь ангелов, имеющие семь труб, уже приготовились.

Кто-то постучал в дверь.

- Не открывай, - сказал Рейнхард, - это конь бледный... И всадник,
которому имя - смерть.

Мы снова выпили.

- Пора, - говорю, - мама волнуется.

- Будь здоров, - с трудом выговорил Рейнхард, - чао. И да здравствует
сон! Ибо сон - бездеятельность. А бездеятельность - единственное
нравственное состояние. Любая жизнедеятельность есть гниение... Чао!..

- Прощай, - сказал я, - жизнь абсурдна! Жизнь абсурдна уже потому, что
немец мне ближе родного дяди...

С Рейнхардом мы после этого виделись ежедневно. Честно говоря, я даже