неестественно и непохоже на меня (очевидно, это было удручающее действие
обстановки) -- я определенно почувствовал себя пойманным, посаженным в эту
дикую клетку, почувствовал себя захваченным в дикий вихрь древней жизни.
-- Голос ее был слышен оттуда, изнутри, из-за темных окон-глаз, где пылал
камин.
улыбалась курносая асимметрическая физиономия какого-то из древних поэтов
(кажется, Пушкина). Отчего я сижу вот -- и покорно выношу эту улыбку, и
зачем все это: зачем я здесь, отчего это нелепое состояние? Эта
раздражающая, отталкивающая женщина, странная игра...
пойти туда, и -- == точно не помню: вероятно, хотелось наговорить ей очень
резких вещей.
шляпе, черных чулках. Платье легкого шелка -- мне было ясно видно: чулки
очень длинные, гораздо выше колен, и открытая шея, тень между...
выделиться среди других. Следовательно, быть оригинальным -- это нарушить
равенство... И то, что на идиотском языке древних называлось "быть
банальным", у нас значит: только исполнять свой долг. Потому что...
глаз, там, внутри, за своими окнами, сказала на этот раз, кажется,
совершенно серьезно (может быть, чтобы смягчить меня), сказала очень
разумную вещь:
вот? И не только терпели -- поклонялись им. Какой рабский дух! Не правда ли?
коронованных. Отчего они не изолировали, не истребили их? У нас...
глазами этот смех: звонкую, крутую, гибко-упругую, как хлыст, кривую этого
смеха.
было что-нибудь -- все равно что -- сделать. Я машинально раскрыл свою
золотую бляху, взглянул на часы. Без десяти 17.
обязан быть в аудиториуме...
наук... -- моим голосом сказала I. Потом отдернула штору -- подняла глаза:
сквозь темные окна пылал камин. -- В Медицинском Бюро у меня есть один врач
-- он записан на меня. И если я попрошу -- он выдаст вам удостоверение, что
вы были больны. Ну?
сущности, должен немедленно отправиться в Бюро Хранителей и...
вы в Бюро или нет?
слышал: такой же медный у меня голос.
взволнован, что не запомнил его, и крикнула:
удивительно, что раскрылся ее заросший наглухо рот и что она заговорила:
слабеющие мозги понимали всю нелепость и рискованность поведения этой
женщины.
старухе неправду: I была там теперь не одна. Может быть, именно это -- что я
невольно обманул старуху -- так мучило меня и мешало слушать. Да, не одна:
вот в чем дело.
Бюро Хранителей и сделать заявление. Но я после этой глупой истории так
устал. И потом законный срок для заявления двое суток. Успею завтра: еще
целых 24 часа.
Запись 7-я.
желтое, как апельсин, платье. Потом -- медный Будда; вдруг поднял медные
веки -- и полился сок: из Будды. И из желтого платья -- сок, и по зеркалу
капли сока, и сочится большая кровать, и детские кроватки, и сейчас я сам --
и какой-то смертельно-сладостный ужас...
кресла, стол. Это успокоило, сердце перестало колотиться. Сок, Будда... что
за абсурд? Ясно: болен. Раньше я никогда не видел снов. Говорят, у древних
это было самое обыкновенное и нормальное -- видеть сны. Ну да: ведь и вся
жизнь у них была вот такая ужасная карусель: зеленое -- оранжевое -- Будда
-- сок. Но мы-то знаем, что сны -- это серьезная психическая болезнь. И я
знаю: до сих пор мой мозг был хронометрически выверенным, сверкающим, без
единой соринки механизмом, а теперь... Да, теперь именно так: я чувствую
там, в мозгу, какое-то инородное тело -- как тончайший ресничный волосок в
глазу: всего себя чувствуешь, а вот этот глаз с волоском -- нельзя о нем
забыть ни на секунду...
слева сквозь стеклянные стены я вижу как бы самого себя, свою комнату, свое
платье, свои движения -- повторенными тысячу раз. Это бодрит: видишь себя
частью огромного, мощного, единого. И такая точная красота: ни одного
лишнего жеста, изгиба, поворота.
не додумался до того, чтобы распространить свой метод на всю жизнь, на
каждый шаг, на круглые сутки -- он не сумел проинтегрировать своей системы
от часу до 24. Но все же как они могли писать целые библиотеки о
каком-нибудь там Канте -- и едва замечать Тэйлора -- этого пророка,
сумевшего заглянуть на десять веков вперед.
четыре -- к лифтам. Чуть слышное жужжание моторов -- и быстро вниз, вниз,
вниз -- легкое замирание сердца...
функция от этого сна. Ах да, вчера так же на аэро -- спуск вниз. Впрочем,
все это кончено: точка. И очень хорошо, что я был с нею так решителен и
резок.
солнцем еще недвижное, еще не одухотворенное огнем, изящное тело
"[Интеграла]". Закрывши глаза, я мечтал формулами: я еще раз мысленно
высчитывал, какая нужна начальная скорость, чтобы оторвать "[Интеграл]" от
земли. Каждый атом секунды -- масса "[Интеграла]" меняется (расходуется
взрывное топливо). Уравнение получалось очень сложное, с трансцендентными
величинами.
мной, кто-то слегка толкнул, сказал "простите".
стремительно несущееся в пространство: голова -- и она несется, потому что
по бокам -- оттопыренные розовые крылья-уши. И затем кривая нависшего
затылка -- сутулая спина -- двояко-изогнутое -- буква S...
волосок -- что-то неприятное, что я должен сегодня -- --
ним. На бляхе у него сверкнуло: S-4711 (понятно, почему от самого первого
момента был связан для меня с буквой S: это было не зарегистрированное
сознанием зрительное впечатление). И сверкнули глаза -- два острых
буравчика, быстро вращаясь, ввинчивались все глубже, и вот сейчас довинтятся
до самого дна, увидят то, что я даже себе самому...
Хранителей, и проще всего, не откладывая, сейчас же сказать ему все.
приплюснутый, плоский, я пробовал откашляться.
много почитателей.
на нее? Нет, ему об этом -- нельзя, немыслимо: это ясно.
чувствовал: от этой улыбки я голый, глупый...