ледяная парижская вода, закрались в мою душу. Надо ли было по первому зову,
да еще на деньги Натана, сюда приезжать? Стоит ли томиться от ожидания и
неведения, зависеть от изменчивого настроения и сумасбродных замыслов своего
друга?
Расставаясь вчера в шумном вестибюле гостиницы, Идельсон, то ли по
свойственной ему рассеянности, то ли по другой причине, забыл условиться со
мной о новой встрече. Я, конечно, был ему благодарен за то, что он мелочной
опекой или, что еще хуже, недоверием не стесняет мою хрупкую свободу, но она
и без того до крайности была ограничена незнанием языка, города, нравов.
Как же я был посрамлен за свои сомнения, когда раздался стук в дверь -
телефона в номере не было - и на пороге засверкала знакомая, с седыми
завитками на затылке лысина, а за спиной Идельсона, как декоративное
растение, выросла молодая женщина в легком демисезонном пальто и в берете а
la Greta Garbo.
Пропустив свою спутницу вперед, рослый Натан нагнул голову, вошел в номер,
взглядом комиссара полиции нравов окинул мою монашескую келью и сказал:
- Пять минут на сборы.
- Прошу прощения,- смутился я.- У меня постель еще не застелена.
Спутница Идельсона понимающе улыбнулась.
- Собирайся побыстрее! Грешно тратить время впустую. Ну, как спалось? Какие
сны снились?
- Сталин снился,- невесело произнес я.
- Сталин... А я-то думал - обольстительная монахиня... Пришла и, вместо того
чтобы обратить заблудшего еврея в христианство, стала учиться у него
тонкостям и прелестям любви. Ты же не по алгебре, а по этой части, кажется,
был в краю отцов не из последних молодцов...
Натан был в хорошем настроении, он просто излучал доброжелательность и
терпение. Женщина смотрела на него с насмешливым обожанием.
- Знакомься: Николь. Мой друг.
- Очень приятно,- пробурчал я, приведя наконец постель в образцовый
казарменный порядок.
- Николь немного говорит по-русски... Она со-ве-то-лог...- последнее слово
Идельсон произнес по складам.- Восхищается Горби и вашим Ландсбергисом.
- Нейтан, как всегда, преувеличивает,- засмеялась Николь.
- Ты готов? - осведомился мой однокашник.
- Да.
- Николь будет с тобой неотлучно до самого вечера,- объявил Идельсон.- Я не
могу: у меня две лекции... И доктор... Приходится и к докторам ходить...
Встретимся после семи... Там же... на набережной. А пока - aurevoir и
приятного времяпрепровождения. Только смотри не вздумай умыкнуть мою добычу
в Литву. Чтоб вернул ее в целости и сохранности. Понял? Она влюбчива, как
мартовская кошка...
- Верну... Можешь не беспокоиться.
- А если я захочу...- оскалила свои голливудские зубы Николь.
- Чего захочешь?
- Не вернуться. Ты, Нейтан, старый и лысый, а твой друг... как это по-русски
называется...
- Молодой? - поощрил ее игривость Идельсон.
- Нет... Но очень и очень charmant...
- Милый,- без большого восторга перевел Идельсон, хотя тут-то перевод и не
был нужен.- Итак, ровно в семь...
Мы скромно позавтракали в бистро у овощного рынка и отправились бродить по
Латинскому кварталу, по его замысловатым улицам, то вонзающимся, как рапира,
в небо, то камнепадом низвергающимся в невидимую пропасть; ноги у меня
гудели, но Николь не унималась, подхлестывала меня молча, плутовским
взглядом; упивалась своей неутомимостью и услужливостью. Иногда мы
присаживались на скамейку и подолгу наблюдали за стайками тучных, не
утруждавших себя полетом голубей, которых подкармливали чинные сердобольные
старушки в буклях и импозантные старцы в широких боевитых беретах времен
французского Сопротивления. Порой Николь прерывала свое молчание, вызванное
трудностями с русским языком, и задавала неожиданные вопросы, не имевшие
никакого касательства к советологии или к моему другу Идельсону.
- Вам нравятся француженки?
- Да,- ответил я, не желая слыть ханжой.
Николь была намного моложе Натана - лет эдак на двадцать, не меньше, но их
связь, как мне показалось, была давней и скорее интимной, чем дружеской.
- В Париже даже статуи не имеют равнодушие к женщинам,- произнесла Николь
коряво и симпатично.- Это правда,- продолжила она без всякой связи с
предыдущим,- что вы с Нейтаном учились в Вильнюсе в одной школе?
- Правда.
- И я с ним училась в одной.
Я недоверчиво глянул на нее.
- Правда, правда. Разве Париж не школа любви?
- Не знаю...
- Нейтан - хороший ученик! - выпалила она и громко рассмеялась.- Он учился
на одни пятерки... А вы, месье, я слышала, иногда списывали у него. Да?
Списывали?
- Был такой грех...- признался я.
- В школе любви это неможно...- И снова засмеялась.
Засмеялся и я. Ее искренность была заразительна, и я отвечал своему гиду тем
же.
Николь взяла меня под руку и, не переставая смеяться, повела к знаменитому
Белому костелу, пасхальным пряником маячившему на пригорке.
- Нейтан хочет, чтобы мы когда-нибудь тут... как это называется по-русски?
- Обвенчались,- подсказал я.
- Обветшались? - переспросила она.
- Об-вен-ча-лись.
- Ух,- вздохнула Николь и изобразила жестом фату.- Да?
- Да.
Ну и что, что она на двадцать лет моложе? Пусть только Натан-Нейтан будет
жив-здоров. Пусть Господь Бог вознаградит его за все страдания, за
сиротство, за бездомность, за мужество начать все сначала...
- Месье Идельсон уже ждет вас,- вежливо предупредил утративший в огне
революции свои поместья, но не дворянское достоинство и воспитанность
седовласый Франсуа.
- Нейтан, мы голодны как черти! Да?
- Да,- сказал я.
- Много кушать вредно, Николь...- пошутил тот и обратился ко мне: - А для
тебя у меня новость... Завтра вечером ты приступаешь к работе. И никаких
возражений!..
III
Идельсон уверенно, по-хозяйски вел по ночному Парижу машину, положив на руль
длинные, поросшие рыжеватой растительностью руки; за окнами юркого "Пежо"
мелькали, как допотопные чудища, памятники и арки, фасады домов добротной
кладки, проносились одинокие фигуры прохожих - то загулявших в каком-нибудь
укромном пивном подвальчике клошаров, то вольных, с изломанной, зазывной
походкой девиц, еще не утративших недорогостоящую, но ускользающую с
приближением безгрешного утра надежду заарканить взалкавшего платной
нежности и любви партнера...
Я молча сидел рядом с помолодевшим от езды и выпивки Натаном и не мог
нарадоваться его сноровке. Быстроногий кремовый жук перелетал с одной улицы
на другую, со старинной площади на новую - с цветными клумбами и задиристыми
фонтанчиками, из одного парижского округа в другой. Казалось, Идельсон
управлял не машиной, а самим Парижем, затихавшим от дневных трудов и
борений, от торговой суеты и спешки.
На заднем сиденье дремала разморенная бургундским Николь. Она сладко, почти
по-детски посапывала, и это посапывание доставляло Идельсону нескрываемое
удовольствие; он то и дело оборачивался, чтобы убедиться в безмятежности и
защищенности ее сна, словно кто-то посторонний мог его нарушить. Я
прислушивался к ее негромкому дыханию; вопросы, изрядно прибавившиеся у меня
за день, смиренно глохли от присутствия спящей женщины, и я чувствовал себя
так, как если бы очутился в чужой спальне и стал соглядатаем того, что
третьему видеть не положено.
Через четверть часа "Пежо" по моим прикидкам должен был въехать в Латинский
квартал.
Идельсон принялся что-то тихо насвистывать - кажется, "Осенние листья"
Леграна,- притормозил, в очередной раз обернулся на спящую Николь и спросил:
- Как она тебе?
- Ты еще спрашиваешь?
Мой ответ пришелся, видно, ему по нраву.
- А разница тебя не смущает?
- Если тебя не смущает, то почему же она должна смущать меня? Любви все
возрасты покорны.
- Пушкин?
- Да...- С минуту я выждал и ринулся в атаку: - Натан! Хватит играть в
прятки. Кто этот твой клиент и что я конкретно должен буду делать?
- Тише - Николь разбудишь. Ты мне скажи: Литву хорошо знаешь?
- Неплохо... Без малого одиннадцать лет на киностудии отработал. Во время
съемок успел исколесить всю республику вдоль и поперек. Побывал почти во
всех городах и местечках.
- В Тельшяй бывал?
- Конечно.
- Месье Майзельс, твой первый клиент, как раз оттуда. Из Телж, как он
говорит. Уехал шестнадцатилетним юношей. Скоро старику стукнет девяносто...
Из них в Литве не был семьдесят четыре... Извини, кажется, впереди
бензоколонка... Надо бы подзаправиться.
Идельсон осторожно вырулил на площадку, где не было ни души. Пока он искал
заправщика, я пытался обдумать, как же мне все-таки поступить. Проще всего
было бы отказаться от предложения Натана, сослаться на нездоровье,
усталость, стеснительность, неумение говорить правду или врать по заказу, с
Бажанов Олег
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Журавлев Владимир