кошевке через тайгу с дальней заимки, и волки сперва страшно выли, окру-
жая, а потом увязались следом, и отец хлестал лошадь что есть мочи - да-
же берданки какой-нибудь старенькой ссыльным иметь не полагалось! - и
выскочили, можно сказать, чудом) - и, когда волки слишком уж наглели,
устраивалась на них, как на беглых зэков, облава, побоище, и во главе
вооруженного районного начальства шел старший лейтенант Хромых, весь
увешанный винтовками, штыками, кинжалами и с пистолетом в руке, и все
равно неизвестно еще было, кто кого!
сана песня, не всасывал Водовозов в детстве: нельзя за флажки! - отец,
едва только Волк стал способен понимать человеческую речь, разговаривал
с ним вполне откровенно и обо всем - то ли плохо еще учен был парижанин
Дмитрий Трофимович; то ли полагался на чутье сына, верил, что ни при ка-
ких обстоятельствах, ни от каких случайностей тот не предаст, не прого-
ворится; то ли, может, так и не в силах очухаться от встречи с Родиною,
подсознательно ждал предательства, искал гибели - той самой алиментарной
дистрофии в том самом магаданском лагере!
го, и про него, и я вполне допускаю, что после этой песни, этого надрыв-
ного хрипа милые, мелодичные, изысканно зарифмованные альбинины опусы
могли показаться Волку не просто бесцветными и не про то, но и раздра-
жить вплоть до разрыва и развода. Ну, разумеется, исподволь уже подго-
товленных.
ние не вмешиваться в чужие жизни, пытался Волка предостеречь, отгово-
рить. Нет, я вовсе не антисемит, хотя евреев в России немножко, по-мое-
му, много, то есть, немножко много на видных местах и, главное, в
культуре. Я понимаю: свободная конкуренция, но ведь все государства ог-
раждают пошлинами свою промышленность от иноземной конкуренции, а
культура не важнее ли промышленности? - вот и тут бы какую пошлину, что
ли, выдумать, необидную. Неофициально она, конечно, есть, но, судя по
результатам - недостаточная. Мандельштам, безусловно, гений, но это не
русские интонации, а они ведь заполняют сейчас нашу поэзию, здешнюю и
тамошнюю, и их обаянию и впрямь не поддаться трудно. Я, повторяю, вовсе
не антисемит, но как-то не очень я верю в совместимость разных рас: зна-
ете, иная кожа, иная кровь. Иной запах.
что ли, не больше - он происходил ранней-ранней весною: лежал снег и ка-
пало с сосулек. Мы гуляли неподалеку от издательства, где как раз шла
моя книга "Русский автомобиль" с огромной главою про водовозовских пра-
деда и деда, про их дело - неподалеку от издательства, по кривой улочке,
еще до революции замощенной и обставленной деревянными двухэтажными до-
мами, давно готовыми на снос, прогнившими, но все почему-то обитаемыми,
обвешанными со всех сторон пеленками и прочим барахлом. Заложенные в бу-
лыжник рельсы блестели на весеннем солнце и подрагивали под тяжестью
трамвайных поездов, которые то и дело катились туда-сюда, и скрежет ме-
шал разговору, придавал ему ненужно раздражительный характер. Я сам не-
мец по бабке! возражал Водовозов: действительно, одним из прадедов Вол-
ка, отцом матери Дмитрия Трофимовича, был Владимир Карлович Краузе, ме-
ханик, потомок обрусевших еще в царствование Петра Алексеевича немцев. Я
сам немец по бабке! - а я по возможности мягко отвечал, что это, видишь
ли, совсем не то: немцы, французы! что немцы, проведя две тысячи лет в
рассеянии, никогда не сохранили бы такого единства, такой общности, ни
черта бы не сохранили! что сознания избранности хватило бы им разве на
век и все такое прочее, и, главное, я повторил: раса. Другая раса, дру-
гой запах. Но человек, когда ему что-нибудь втемяшится в голову, не то
что принять - услышать противоположные доводы не в состоянии: Волк свел
разговор к шутке: знаешь, сказал, у нас евреи бывают трех видов: жиды,
евреи и гордость русского народа - это мне Альбина сама говорила. Так
вот она - безусловно, гордость русского народа. Ты увидишь ее, послуша-
ешь, и тебе все станет ясно. Хорошо, в бессилии ответил я. Хорошо. Я
послушаю. Мне все станет ясно. Это очень и очень вероятно. Но у нее ведь
есть родственники, клан! Волк снова не захотел меня понимать и подчерк-
нуто переменил тему.
свадьбе, которая случилась месяца через полтора после нашего разговора.
И теща-гренадер, детский патологоанатом (!), Людмила Иосифовна, кандидат
медицинских наук, и вдвое меньший ее размерами муж, Ефим Зельманович,
директор какого-то бюро, кажется, по организации труда, да и все прочие,
исключая, пожалуй, делегатов от Одессы и Кишинева - все они выглядели
весьма интеллигентно, европейски, без этой, знаете, местечковости и спе-
цифического выговора. Мы сидели за огромным, из нескольких составленным,
дорого накрытым столом в ожидании молодых, которые решили устроить сразу
после регистрации часовое свадебное путешествие по Москве на логове,
круг по Садовому - сидели за столом и вели светскую беседу, и за этот
час я окончательно уверился, что, несмотря на отсутствие в них местечко-
вости, Водовозову с новыми родственниками не ужиться ни при каких обсто-
ятельствах - иначе он просто не был бы Водовозовым - а Альбина - еще не
видя ее в глаза я знал точно - на разрыв с ними не пойдет, мужа не пред-
почтет, и браку, празднуемому сейчас, не удержаться ни на каком ребеноч-
ке.
денькая, хрупкая, с длинными темными волосами (непонятно почему назван-
ная Альбиной - Беляночкою, еще бы Светланой назвали!) в красном - по
древнеславянскому (?!) обычаю - свадебном платье, в красной же фате, с
букетиком темных, едва не черных роз на невысокой, но соблазнительного
абриса груди. После нескольких горько, когда осетровое заливное съелось
подчистую, а гигантское блюдо из-под него, занимающее центральное место
в композиции стола, унеслось Людмилой Иосифовною, Альбина глубоким, кра-
сивым голосом спела под огромную, казалось - больше ее самой - "Кремону"
несколько собственных песенок: про витязя, умирающего на Куликовом поле,
про идущую замуж за царя Ивана Васильевича трагическую Марфу Собакину,
еще про одного русского царя - про Петра Алексеевича, посылающего сына
на казнь, про юродивую девку на паперти - несколько прелестных песенок,
которым недоставало, разве, некоторой самородности, мощи таланта, и я,
помню, в заметной мере расслабленный алкоголем, чуть не задал Альбине
бестактный вопрос: зачем она, черт ее побери, осваивает такие темы? со-
чиняла бы лучше про свою жизнь или что-нибудь, знаете, о Давиде, об Юди-
фи, о Тристане с Изольдою на худой конец! - я был, разумеется, не прав:
у волковой жены и про то, про что сочиняла, выходило неплохо - слава Бо-
гу, удержался, не задал.
мечалось: восьмая или девятая неделя всего - но Волк мне проговорился,
потому что уже, кажется, и тогда это представлялось ему главным, потому
что уже, кажется, и тогда в глубине души прояснилось ему, что женится он
не столько по любви, место которой занимал вполне понятный и вполне иск-
ренний восторг яркою, даровитой девочкою, сколько - чтобы завести ребе-
ночка, сына: Водовозовъ и сынъ, - по которому он так тосковал все годы,
когда жил с первой своей супругою, Машей Родиной: у той мало что имелся
ребенок от другого мужчины - еще этот ребенок оказался девочкою.
душе моей было так же гадостно и невыносимо, как в другую ночь, когда
Альбину увезла скорая, и я остался в квартире наедине с тещею, Людмилой
Иосифовной, потому что тесть как раз отъехал в Ленинград, в командиров-
ку, делиться опытом, как организовывать чужой труд.
присмотром профессора не то Кацнельсона, не то Кацнельбойма, которому
(клановая общность и личное с моей тещею знакомство - условия стартовые)
заплачено было двести рублей, а сама Людмила Иосифовна в коротком засти-
ранном халатике, готовом под напором мощных телес, отстрелив пуговицы,
распахнуться на шестого номера бюсте, ходила возле меня кругами, непри-
ятно интимным тоном рассказывала подробности, какие, мне казалось, теще
рассказывать зятю - наедине - несколько непристойно, вообще непристойно:
про то, как рожала Альбину: я, знаешь, намучилась, устала, заснула или
забылась, что ли; а она, знаешь, в это время из меня как-то выпала, я и
не заметила как; если б врач не зашел, она б у меня там, между ног, и
задохлась, бедненькая, и еще всякие подробности одна гаже другой - ходи-
ла кругами, рассказывая, облизываясь на меня, и я не знал, куда деваться
от похотливой этой, накануне климакса, горы мяса, запертый с нею вдвоем
на пятидесяти пяти метрах полезной, девяноста двух - общей - площади. Я
до сих пор удивляюсь, как Король-старшая не изнасиловала меня, в ту
ночь, впрочем, впечатление осталось, будто изнасиловала, и, когда около
пяти утра позвонили и сказали: мальчик, рост, вес, состояние матери хо-
рошее, у меня возник импульс выскочить из душного дома, провонявшего
свиными почками, которые в скороварке через два дня на третий - впрок! -
варила теща, - выскочить, сесть в логово, забрать получасового сына и
вот так же, как сейчас, погнать, уехать с ним на край света, чтобы никто
из них не сумел нас найти, ибо к женщине, которая выпала из моей тещи и
едва не задохлась меж могучих ее лядвий, я начинал испытывать что-то
вроде гадливости.
называть его Митенькой, Аркашей хотели, хотя Водовозовым (при том, что
Альбина осталась при собственной фамилии: Король) - Водовозовым записали
с удовольствием - позже гадливость несколько поутихла, рассосалась, по
крайней мере по отношению к Альбине, однако, и по отношению к Альбине
касалось это только дня, потому что ночью, в постели, гадливость всегда
возвращалась и прогрессировала. Альбина, оправившись от родов, все чаще
и властнее заявляла супружеские права, и одному Богу известно, чего сто-
Бажанов Олег
Пехов Алексей
Мацумото Сэйте
Маккэфри Энн
Березин Федор
Плотников Александр