Чтение 5–й страницы книги ~Неспешность~

вод надуманного раздражения, которое позволит продолжить их прогулку;
она была искренна с ним, так отчего же он не сказал ей ни слова о Гра-
фине, своей возлюбленной? Скорей, скорей, нужно объясниться! Нужно
хоть что-нибудь сказать! Беседа завязывается вновь, и они вновь удаля-
ются от замка той дорогой, которая, на сей раз безо всяких препятствий
и ловушек, приведет их в объятия любви.

Беседуя, мадам де Т. нащупывает почву, подготавливает ближайшую фа-
зу событий, намекает своему партнеру на то, что он должен думать и как
действовать. Все это она проделывает с такой тонкостью, с такой эле-
гантностью и так отстраненно, словно речь идет совсем о других вещах.
Она говорит ему об эгоистичной холодности Графини, чтобы освободить
его от долга верности и как следует встряхнуть в предчувствии готовя-
щегося ею ночного приключения. Она организует не только непосредствен-
ное будущее и будущее более отдаленное, давая понять кавалеру, что она
ни в коем случае не хочет стать конкуренткой Графини, с которой он не
должен расставаться. Она преподает ему краткий курс сентиментального
воспитания, преподает свою практическую философию любви, которую долж-
но избавить от тирании моральных правил и уберечь посредством соблюде-
ния тайны, скрытности, которые изо всех добродетелей являются наивыс-
шими. И, вполне естественно, она объясняет ему, как именно он должен
будет наутро вести себя с ее мужем.

Вы удивляетесь: где в этом пространстве, столь разумно организован-
ном, обихоженном, расчерченном, просчитанном и вымеренном, может отыс-
каться местечко для порыва, безумства, ослепленности страстью, для
"сумасшедшей любви", которую так боготворят сюрреалисты, где может
сыскаться там пристанище для самозабвения? Куда подевались они, все
эти добродетели безрассудства, составляющие суть нашего понимания люб-
ви? Им нет здесь места. Ибо мадам де Т. - это владычица разума. Не той
безжалостной рассудочности, которой наделена маркиза де Мертей, а ра-
зума кроткого и нежного, чье наивысшее назначение состоит в покрови-
тельстве любви.

Я вижу, как она ведет своего кавалера в лунной ночи. Вот она оста-
навливается и указывает ему на очертания кровли, вырисовывающейся пе-
ред ними в полумраке; ах, скольких сладостных мигов был свидетелем
этот кров, этот павильон, жаль только, шепчет она кавалеру, что у нее
нет ключа от этой обители. Они подходят к дверям и - о чудо, о неожи-
данность! - павильон оказывается незапертым.

Почему она сказала ему, что у нее нет ключа? Почему сразу же не со-
общила, что павильон давно уже не запирается? Все было заранее подго-
товлено, улажено, инсценировано, сфабриковано; здесь нет ни грана
простодушия, здесь все дышит искусством, в данном случае - искусством
продления напряженного ожидания или, точнее говоря, искусством сколь
можно долгого сохранения возбуждения.

Хотя никакого описания внешности мадам де Т. у Денона не приводит-
ся, одно мне кажется несомненным: она не может быть худенькой; я пред-
полагаю, что она обладает "станом плотным и гибким" (именно этими сло-
вами Лакло характеризует самое желанное женское тело в "Опасных свя-
зях") и что телесная округлость порождает закругленность и неспешность
движений и жестов. От нее исходит аура сладостной лени. Она владеет
мудростью медлительности и заправляет всей техникой замедления. Все
это особенно отчетливо доказывается в описании второго этапа ночи,
проведенного в павильоне: они входят, обнимаются, падают на кушетку,
предаются любви. Но "все это было чуточку резковато. Мы чувствуем
здесь нашу вину (...) Кто чересчур пылок, от того нельзя требовать из-
лишней деликатности. Мы спешим к наивысшему наслаждению, пренебрегая
иными радостями, что ему предшествуют".

Поспешность, послужившая причиной утраты сладостной медлительности,
с самого начала ощущалась ими как некая вина или промах, но я не ду-
маю, что мадам де Т. была слишком уж ею удивлена; мне представляется,
что эта ошибка казалась ей неотвратимой, фатальной, что она внутренне
была к ней готова и что именно по сей причине предусмотрела интермедию
в павильоне как некое ritardando, чтобы с наступлением третьего этапа,
который должен разыграться в новых декорациях, их приключение могло
расцвести во всей своей роскошной неспешности.

Она прерывает любовь в павильоне, выходит вместе с кавалером, снова
прогуливается рука об руку с ним, усаживается на скамью посреди газо-
на, возобновляет беседу, а потом ведет его в замок, в потайной каби-
нет, примыкающий к ее покоям, который некогда был обустроен ее мужем
как волшебный храм любви. Переступив порог, кавалер застывает в изум-
лении: зеркала, сплошь покрывающие стены, множат их образ, так что ка-
жется, будто вокруг обнимается бесконечное скопище влюбленных пар. Но
предаваться любви они будут не здесь; судя по всему, мадам де Т. хоте-
ла избежать слишком бурного взрыва чувств, и, чтобы елико возможно
продлить миги возбуждения, она ведет кавалера в смежное помещение,
нечто вроде грота, погруженного в полумрак и выложенного подушками;
именно там они занимаются любовью, занимаются долго и неспешно, вплоть
до раннего утра.

Замедляя течение этой ночи, разделив ее на отдельные, не связанные
один с другим этапы, мадам де Т. сумела превратить кратчайший из пре-
доставленных им отрезков времени в своего рода крохотное архитектурное
чудо, в некую совершенную форму. Запечатлеть форму во времени - вот
основное требование как красоты, так и памяти. Ибо то, что бесформен-
но, - неуловимо и незапоминаемо. Представить их свидание как форму бы-
ло особенно ценным для них обоих, поскольку этой ночи не суждено было
иметь продолжение, она могла повториться лишь в воспоминаниях.

Есть таинственная связь между медлительностью и памятью, между
спешкой и забвением. Напомним самую что ни на есть банальную ситуацию.
Человек идет по улице. Ни с того ни с сего он пытается вспомнить о
чем-то, но воспоминание ускользает от него. В этот момент он машиналь-
но замедляет шаги. И наоборот, некто, пытающийся забыть недавнее неп-
риятное происшествие, помимо собственной воли ускоряет шаги, словно
пытаясь убежать от того, что находится слишком близко от него во вре-
мени.

В экзистенциальной математике этот опыт принимает форму двух эле-
ментарных уравнений: степень медлительности прямо пропорциональна ин-
тенсивности памяти; степень спешки прямо пропорциональна силе забве-
ния.

Возможно, что при жизни Вивана Денона только узкий круг посвященных
знал, что он - автор новеллы "Никакого завтра"; завеса тайны была при-
поднята для всех и (возможно) раз и навсегда лишь спустя много лет
после его смерти. Судьба новеллы, стало быть, странным образом схожа с
рассказанной в ней историей: она погружена в полумрак тайны, умолча-
ния, мистификации, анонимности.

Гравер, рисовальщик, дипломат, путешественник, знаток искусств, са-
лонный чаровник, человек примечательной судьбы, Денон никогда не пре-
тендовал на эту новеллу как на свою художественную собственность. Не
то чтобы он отказывался от славы, просто она в те времена значила неч-
то другое, чем теперь; я воображаю, что публика, которая была ему не-
безразлична, которую он хотел бы соблазнить, была не безымянной тол-
пой, к какой вожделеет современный писатель, а узкой компанией тех лю-
дей, которых он мог лично знать и уважать. Удовлетворение от успеха
среди читателей почти не отличалось от того удовольствия, которое он
мог испытывать в кругу нескольких слушателей, собравшихся в каком-ни-
будь салоне, где он блистал.

Есть разница между славой до изобретения фотографии и славой в те
времена, когда она уже существовала. Чешский король Вацлав, живший в
XIV веке, любил посещать харчевни и, сохраняя инкогнито, беседовать с
простонародьем. Английский принц Чарльз, не обладающий ни властью, ни
свободой, пользуется немыслимой славой: ни в девственном лесу, ни в
ванной комнате, устроенной на семнадцатом уровне подземного бункера,
он не может уберечься от чужих взоров, которые повсюду преследуют его.
Слава пожрала всю его свободу, и теперь он знает: только пустопорожние
умы могут сегодня согласиться добровольно волочить за собой звонкую
жестянку известности.

Вы скажете, что если характер славы претерпевает изменения, то это
касается лишь немногих привилегированных персон. Вы ошибаетесь. Ибо
слава имеет касательство не только к знаменитостям, она задевает всех
и каждого. Сегодня знаменитости заполонили экраны телевизоров, страни-
цы иллюстрированных журналов, завладели воображением всего света. И
весь свет, пусть лишь в своих грезах, только и мечтает о том, чтобы
стать объектом подобной славы (не славы короля Вацлава, таскавшегося
по пивнушкам, а славы принца Чарльза, прячущегося в ванной на семнад-
цатом подземном уровне). Эта возможность подобно тени преследует всех
и каждого, изменяя жизнь людей целиком; ибо (и это еще одно общеиз-
вестное определение экзистенциальной математики) всякая новая экзис-
тенциальная возможность, будь она самой маловероятной, коренным обра-
зом изменяет существование.

Понтевен, может статься, был бы менее жесток по отношению к Берку,
знай он, сколько лиха пришлось совсем недавно хлебнуть этому интеллек-
туалу от некой Иммакулаты, своей прежней одноклассницы, которую он,
будучи еще школьником, (безуспешно) домогался.

Лет через двадцать, в один прекрасный день Иммакулата увидела на
телеэкране Берка, сгоняющего мух с личика чернокожей девочки; это по-
действовало на нее как своего рода озарение. До нее сразу же дошло,
что она всегда его любила. В тот же день она настрочила ему письмо,
где напомнила об их тогдашней "невинной любви". Но Берк отлично пом-