Чтение 5–й страницы книги ~Киноповести~

сять минут раньше?..

По коридорам Сената сновали чиновники с папками. Один из них прос-
кользнул в дверь с табличкой: "Специальная междуведомственная комиссия",
где с трибуны князь Воронцов-Дашков говорил:

- Устроение железных дорог в России совершенно невозможно, бесполезно
и крайне невыгодно. А если кому-то приходит в голову, что две полосы же-
леза смогу оживить наши русские равнины, - тот глубоко и опасно заблуж-
дается!

Все это выглядело как суд над Герстнером. Он сидел в стороне ото
всех, и его лицо выражало искреннее недоумение.

Чиновник положил перед князем бумагу, зашептал:

- Записка графа Бобринского и военного инженера по ведомству путей
сообщения Мельникова в защиту проекта господина Герстнера.

- Нам-то это зачем?! - возмутился князь. - Отнесите в Комитет по уст-
ройству железных дорог.

Глядя на освещенные окна Сената, Маша, Тихон и Родик томились на на-
бережной. Двумя полукружьями сбегали вниз гранитные ступеньки к невской
воде. Там Пиранделло готовился доить Фросю.

- Подслушать бы, как там, чего... - тосковал Тихон. - Придумали же
для глаз подзорную трубу... Неуж нельзя и для ушей чего выдумать? Нас-
колько легче работать было бы!..

Родик сказал:

- Протянуть такую проволочку... на одном конце коробочка, на другом -
трубочка. В коробочку говоришь, в трубочку слушаешь...

- Нет, - возразил снизу Пиранделло. - Проловочку всегда заметно. Каж-
дый дурак подойдет и оборвет. И все.

- Правильно! Уж если мечтать - так ни в чем себе не отказывать! -
сказал Родик. - Никакой проволочки! Все исключительно через атмосферу,
по воздуху... Я в Москве говорю: "Маша!" А Маша мне из Петербурга: "Слу-
шаю!"...

- Ох, чует мое сердце, неладно там... - тревожно произнесла Маша и
показала на окна Сената.

И снова коридоры Сената. Снова табличка: "Комиссия по устройству же-
лезных дорог".

В зале, тоже смахивающем на зал суда, чуть поодаль от трибуны страдал
Отто Франц фон Герстнер, а с трибуны вещал граф Татищев:

- Климатические условия нашей страны послужат сильным препятствием к
этому разорительному для населения России нововведению! И потому уст-
ройство железных дорог считаю на несколько веков преждевременным!..

Чиновник пробрался к Татищеву, положил перед ним бумагу:

- Письмо графа Бобринского и инженера Мельникова в защиту проекта
Герстнера...

- Отнесите это в "Особый комитет по рассмотрению заявления Герстне-
ра", - обозлился граф. - Пусть там и решают!..

А на набережной томительное ожидание короталось болтовней:

- Надо было и мне туда, с Антоном Францевичем! Представился бы
кем-нибудь пофигуристее, наврал бы с три короба, и пропустили бы как ми-
ленького, - вздохнул Родик.

- Что же вы, Родион Иванович, думаете, что тама наших людей нет? -
усмехнулся Тихон. - У нас, в Третьем жандармском, вас все знают как об-
лупленного.

- Это еще откуда?

- Из донесений моих.

- А про меня знают? - крикнул снизу Пиранделло.

- Неужто нет.

- И чо?

- А ничо. Смеются с тебя.

- И про меня, Тихон? - улыбнулась Маша.

- Про тебя, Манечка, даже в Академию наук запрос посылали. Ты для их
- явление!

- Так уж и в академию... - усомнился Пиранделло.

- Ну ничего, окромя гирь и козы! - рассердился Тихон. - Да на нашу
тайную службу такие люди работают!.. И ученые, и литераторы, и торговый
народ, и даже несколько графьев!.. И все без денег - исключительно из
соображений ума и патриотизьма!..

Чиновник приоткрыл дверь с табличкой: "Особый комитет по рассмотрению
заявления Герстнера" и прошмыгнул к светлейшему:

- Ваша светлость... От графа Бобринского и инженера Мельникова в за-
щиту железных дорог Герстнера...

- Спасибо, братец. Иди с Богом. - Меншиков неторопливо стал разрывать
документ на мелкие кусочки.

Эта зала больше всего напоминала судилище.

- Продолжайте, граф, - махнул рукой светлейший.

Потоцкий воздел руки к небу и со страстью провинциального трагика
закричал с трибуны:

- Железные дороги помешают коровам пастись, а курам нести яйца!.. От-
равленный паровозом воздух будет убивать пролетаюших над ним птиц...
Сохранение фазанов и лисиц станет более невозможным! Дома по краям доро-
ги погорят, лошади потеряют всякое значение! Сей способ передвижения вы-
зовет у путешественников появление болезни мозга... Эту же болезнь полу-
чат и зрители, взирающие на такое передвижение со стороны!.. И вообще,
путешествие будет страшно опасным, так как в случае разрыва паровоза
вместе с ним будут разорваны и путешественники!..

Тут Герстнер поднялся и стал снимать развешанные чертежи, диаграммы,
эскизы. Когда он сворачивал их в трубку, руки у него тряслись. Но он
спокойно пересек зал, открыл дверь и, обернувшись к светлейшему, сказал
всего лишь одну фразу:

- А все-таки она вертится...

И так захлопнул за собой дверь, что мелко изорванные клочки письма в
защиту его железных дорог, подхваченные порывом сквозняка, поднялись в
воздух словно стая снежинок...

Так же спокойно Герстнер пересек набережную и с окаменевшим лицом
стал раздавать свои личные вещи: Родику - брегет, Маше - медальон, Тихо-
ну - тощий бумажник...

Скользнув по их лицам отсутствующим взглядом, Герстнер влез на пара-
пет, прижал к груди проект и рулон чертежей, вздохнул и сказал хрипло:

- Прощайте. Мне незачем больше жить.

И бросился в темные воды Невы.

- Федя!!! - резко крикнула Маша.

Доивший козу Федор снизу увидел летящего над собой Отто Франца фон
Герстнера и мгновенно поймал его в свои могучие объятия, не дав ему дос-
тигнуть губительных невских вод.

Наверное, Герстнер истратил слишком много душевных сил, чтобы умереть
достойно, и теперь, будучи лишенным возможности отойти в мир иной, ры-
дал, кричал и бился в истерике:

- Не хочу жить... Не хочу! Варвары!.. Варвары!..

Пиранделло прижимал его к широкой груди, шептал по-бабьи:

- Ну, будя... Ну, уймись, Антон Францыч... Будя...

- Антон Францевич! Миленький, родненький!.. - причитала Маша. - Жизни
себя решить - грех-то какой!.. Все будет хорошо! Вот увидите.

- Манечка знает, что говорит... - лепетал испуганный Тихон.

- Успокойтесь, Антон Францевич! - кричал Родик. - Немедленно успокой-
тесь!..

- Хорошо, - вдруг сказал Герстнер, лежа в руках Пиранделло. - Я оста-
нусь жить. Но пусть погибнет мой проект. Он никому не нужен.

Герстнер дрыгнул ногами и швырнул в воду чертежи и проект.

- Пиранделло! Держи Антона!!! - завопил Родик.

Одновременно в воздух взвились четыре тела, одновременно в воду шлеп-
нулись Родик, Маша, Тихон и коза Фрося...

В апартаментах Герстнера на протянутых веревках сушилась мокрая одеж-
да спасателей, чертежи, эскизы.

Завернувшись в скатерть, как в тунику, Маша проглаживала утюгом
чью-то мокрую рубаху.

У жарко натопленной печи сушилась обувь, грелся голый Тихон в одной
набедренной повязке. Его кремневый пистолет пеньковыми веревками был
приторочен под левой подмышкой точно так же, как через полтораста лет
станут носить оружие тайные агенты всего мира...

Коза Фрося, укутанная в армяк Пиранделло, лежала на узкой софе,
что-то жевала, трясла мокрой бородой...

Босоногий Родик в халате на голое тело нервно расхаживал:

- Стыдно, Антон Францевич, и недостойно интеллигентного человека!..
Сегодня ваша жизнь и ваш проект уже принадлежат...

- Российской империи, - вставил дрожащий Зайцев.

- А ты вообще молчи! Не умеешь плавать - нечего в воду прыгать! - ра-
зозлился Родик.

- Все прыгнули - и я прыгнул, - виновато пробормотал Тихон.

- Вы талантливый инженер, Антон Францевич!..

- Очень плохо в России жить инженеру, - простонал Герстнер.

- Эх, Антон Францыч, - вздохнул Пиранделло. - А кому на Руси жить хо-
рошо?

- Как ты сказал, Пиранделло? - удивился Родик.

- А чего я такого сказал?!.. Чуть что - сразу Пиранделло!..

- Я здесь совсем недавно, а уже заметил, что существование в России
окружено такими стеснениями... - слабым голосом проговорил Герстнер.

- Что каждый лелеет тайную мечту уехать отсюда куда глаза глядят, -
подхватил Родик. - И заметьте, Антон Францевич, дело вовсе не в полити-
ческой свободе. а просто в личной независимости, в возможности свободно-
го передвижения, в обычном выражении естественных человеческих чувств...

Зайцев в панике заткнул уши, закричал тоненько:

- Я этого не слышал, господа! Вы этого не говорили!..