был вверху, на шкафу.
сказки - Вале Муромцеву. Его звезда начинала уже восходить и быстро
приближалась к звездам первой величины неофициального мира Москвы. Это был
плотный человек среднего роста, лет 28-29, в черном костюме, и сидел он в
глубоком вольтеровском кресле у окна (там за окном словно пели скрытые
птицы) в глубокой задумчивости, как будто не принимая участия ни в чем...
что-то случится... В смысле приближения смерти...
особенное... Не как у многих... И потому ты не выдержишь, я знаю это, я
понимаю тебя, если что подкрадется... И ты будешь выть... Это все наше, от
нутра. Ты и из могилы будешь кричать: жить!.. Ладно, ладно, думай о своих
рассказах.
смерти?!. Зачем?!. Когда у меня по ночам иногда возникает эта мысль, мне
хочется кричать, и я тогда выбегаю на улицу...
чем говорят: он думал о любви, и смотрел мимо "адожителей" вослед царевне
бытия. Он ревновал Катю ко всем и собирался посвятить ей свою новую картину.
Глаза его, маленькие, запрятанные, празднично блестели, и он все припевал,
лихо и пьяно:
встревоженное лицо к Тоне, и вдруг усмехнулся:
обогреет.
кто целовался...
сливалось с другими голосами. - Зачем так подло издеваться над собой... А я
самой себе завидую... Нет, нет, убежим отсюда, я хочу в пивную, там дети
плачут... Или мы спасемся все, или же конец: все погибнем. Потому что нет
уже праведников, святых на земле, темно стало - или все погибнем, или все
спасемся... Да, нет, нет, я люблю тебя... Ух, хороша водочка...
побродил минут десять между старыми сундуками и другим фантастическим
барахлом, заглянул на кухню. Там уже спал кто-то из гостей. У соседей не
было слышно ничего. Он вернулся обратно, раскрыл дверь в свою комнату, и...
ахнул, увидев...
тоской, с его движением рук, и он читал его - Олега - стихи. То же подъятие
рук вверх, те же паузы, тот же крик, переходящий в шепот. Превращение было
полное.
бросилось:
достаточно пьян.
в меня? И почему Терехов? У него ведь есть свое, он, кажется, никого никогда
не имитировал, и тут... словно с ним что-то случилось. Олег почувствовал
отвращение и тяжесть. Он остановился, сложил руки на груди и внимательно
посмотрел на Терехова. Нет, внешне он не издевается, не карикатурит; он
просто читает его стихи, повторяет его - Олега - манеру. Поэт по какому-то
капризу воплотился в другого поэта.
издевательство.
имитации, в ее подтексте, было что-то странное, болезненное, непонятное - и
была страшная, но скрытая издевка и надругательство над его уникальностью и
единственностью.
что-то совсем карикатурное, гротескное, чертовское, обезьянье.
где хочешь - но только не у меня.
бутылку, кто защищал Терехова, но большинство - все-таки они были его гости
- стояли за Олега. Одна девчонка завопила о неблагодарности. Коля со шкафа
запричитал, что он все это давно предсказал. А Тоня Ларионова промолвила
тихонько, что так нашептала Катя Корнилова - что это все из-за нее.
Он побледнел, подошел к порогу, и произнес:
это не бабушкин балаган! Учись, учись, тренируйся для ада, дурень! Прощай,
Олег!
забыла выпить свои полстакана вина.
Закаулов, уходя в запроходную, маленькую комнату.
мрачно добавил Олег.
смутившись, ушли. Но вечер продолжался, хотя в более меланхолических тонах.
сюрреальные. Про медведя, который забредет играть на рояле. Про девочку,
которую забыли в сенях. И про мертвецов, которые будут ругаться матом. Но
постепенно все стало затихать: иссякали силы, водка, стихи.
запроходной комнатке еще неистовствовали, распивая последнюю, припасенную
под кроватью, бутылку водки. В стороне, сидя у зеркального шкафа, пьяный
молодой человек объяснялся в любви.
старушке-матери, благо она жила недалеко. Так распорядилась, исчезая, Катя
Корнилова, блеснув напоследок золотом своих волос.
то, что ты мне сказал, не сбудется изнутри. Ты проник в самую глубь. Но
прощай, дружище, давай поцелуемся. До завтра.
Коля, дремлющий на шкафу. Впрочем, про него говорили, что он мыслит во сне.
приметны:
пьян меньше других. - Занавес опущен. Все кончено. А как вы себя сами
чувствуете, господин главный поэт, на этой сцене?.. Что открыли? Кем это
было разыграно?
копировальная бумага, и в воздухе еще плавал зловеще-мечтательный дым от
сигарет.
отрезвевший. - Но эта сила - глубоко искренняя. Все было всерьез. Наобщались
всласть.
ценность. А мерзость - что ж, куда ж от нее денешься, бывает...
Свежий московский ветер обвевал его и лечил.
Тяжелое наступило для них утро. Новый день еще не чувствовался в этих комнатах,
где недавно прошла "мистерия обнаженных душ". Коля - на шкафу - проснулся
первый, часам к 12 дня. Он ошарашенно огляделся, ничего не понял, но, увидев
спящих Олега, Бориса Беркова и приютившегося в кресле Закаулова, сразу пришел в
себя. Они знали его привычку просыпаться первым, а поэтому ему была оставлена на
тумбочке пьяная записка со стопкой водки на опохмел. Но он прежде всего
засуетился: не потерял ли свои книги. Он быстро их нашел, под столом; то были
том Сведенборга, Добротолюбие и Бердяев. Успокоившись, он быстренько выпил
водочку, постучал по шкафу и вышел.