лишь из отношений с ними он и состоит. В нашем Эдеме очень многие головы
запрокидывались к небу, а глаза, не замечающие ни солнца, ни облаков,
устремлялись ввысь, чтобы только констатировать завистливо или презри-
тельно: "Чумак выпустил. Домашние. Вертят, сволочи..." Или: "Байтишкано-
вы. Одни дикашпоты".
слова, понятия не имея, что они означают. С большим опозданием я впервые
увидел, как среди кружащих голубей один внезапно провалился вниз, пере-
вернувшись через голову, и тут же поправился, вернулся в ряды. Правда,
отличить дикаря ("дикашпота") от домашнего ничего не стоило: дикари были
обычные, носатые, а у домашних носик был изящно-коротенький, как у вы-
мечтанных красавиц из тетради шестиклассницы. "Домашние" были редкостью,
и однако именно их носики считались эталонными: коротконосый "малый на-
род" навязал свои вкусы носатому "большому народу" (у людей обстояло как
раз наоборот).
ченными коварными голубками, крали, дрались - это называлось "драться до
смерти". Смертей я не помню, но ведь и название чего-то стоит - кровь у
меня стыла в жилах вполне исправно. Когда оплетенные коротконосыми чара-
ми носатые простаки начинали спускаться в чужой двор, их хозяин с дружи-
ной бежал во вражеском направлении, стараясь с леденящими кровь прокля-
тиями угадать, чья же закулисная рука держит главную нить интриги. Не
раз страшные ноги в сапогах с конским топотом пробегали над моей голо-
вой, ушедшей в земных жуков...
в голову низкие вопросы: а на какого черта они мне сдались? Забота о
презренной пользе могла закрасться только в сердце чужака, лишенного
главной и единственной ценности: достойного места среди наших. Для ко-
ренных же, истинных степногорцев все, что ценилось нашими, обладало бе-
зусловной ценностью.
риотического литератора - еврейских приятелей, которых он выкладывает в
доказательство того, что он вовсе не антисемит. Как будто в звании анти-
семита есть что-то постыдное: антисемит - вовсе не вульгарный расист,
потому что еврей, как я уже говорил, это не более чем социальная функция
"не нашего". Благодаря антисемитам духовный организм народа отторгает
чуждые вкусы, а главное - способность видеть себя глазами постороннего.
Самодовлеющий (цельный) народ создается единственным стремлением -
стремлением к единству. И людям, наиболее полно воплощающим это объеди-
няющее начало, людям-фагоцитам, чья единственная функция заключается в
том, чтобы уничтожать всякое проникшее в организм инородное тело, - им
вовсе не нужно знать, из осины или из красного дерева та или иная зано-
за, - ее в любом случае необходимо окружить гноем и исторгнуть хотя бы
ценой гангрены. Фагоцитам не важны ни знания, ни богатство - важно
только единство всех со всеми: будь, как все, думай, как все, делай, как
все. И пусть не такие, как все (евреи), будут трижды полезны для приоб-
ретения знаний или ремонта зубов - провались они и с книгами, и с борма-
шинами, ибо единственно важная вещь на свете - единство - жива лишь до
тех пор, пока тверда граница, отделяющая организм от окружающей среды,
отделяющая своих от чужих, "наших" от "не наших".
особый. Но, судя по тому, что в "наши" попадают и труженики, и лодыри, и
трезвенники, и алкаши, и интеллектуалы, и невежды, и храбрецы, и трусы,
- признаки эти не имеют отношения ни к труду, ни к культуре, ни к му-
жеству, ни к доброте и ни к каким другим доблестям, которые мог бы разг-
лядеть и приобрести каждый, если бы только захотел, - то есть к так на-
зываемым "общечеловеческим ценностям". Патриотам приходится так много
лгать только потому, что они вынуждены отторгать чужаков, основываясь
как раз на тех "общечеловеческих ценностях", которые и делают такое от-
торжение невозможным: патриотам-фагоцитам приходится изобретать самую
несусветную брехню о доблестях "наших" и мерзостях "не наших", и, тем не
менее, чуть только они признают какую бы то ни было доблесть "наших",
как им немедленно указывают "не наших", обладающих этой доблестью, и
"наших", ею же не обладающих. Вот если бы фагоциты честно заявили, что
дело вовсе не в доблестях или мерзостях, а в том, что самый отврати-
тельный из "наших" все равно не нарушает единства, а самый расчудесный
из "не наших" - нарушает, если бы фагоциты осознали свою истинную цель и
провозгласили ее открыто, они, пожалуй, даже снискали бы определенное
уважение в качестве иммунной системы народного организма: ведь, не от-
торгая чуждые вещества, он очень скоро растворился бы в окружающей сре-
де. Фагоциты народа - это и есть антисемиты.
своими выкликаниями насчет того, что не стоит из-за одной ступеньки, в
угоду четыреста первому, вместо верных "спецов" наживать желчных согля-
датаев и скептиков в интеллектуальном центре общественного организма, -
я судил слишком рационально (по-еврейски): дело не в дележке матери-
альных благ, а в нарушении единства. Чужаки должны быть либо растворены
до полной неразличимости, либо истреблены. И здесь слово и дело за вами,
дорогие мои фагоциты!
та и готовность услужать первому встречному граничила с юродством, все
равно остался чужаком: разделяя с русским людом корку хлеба и тюремные
нары, варясь с ним в тесном провинциальном котле, он так и не начал бу-
хать, загибать, дозволять детям болтаться до полуночи. А быть в единстве
означает перенимать нравы. Даже я, самоистребительно стремившийся и
действительно далеко переплюнувший подавляющее большинство русских людей
в тех доблестях, на которые они без видимых оснований претендуют - в ши-
роте души, удали, винопийстве и богатырстве, - даже я в конце концов
превратился в канонического еврея, и следовательно правы были фагоциты,
оттеснившие меня обратно в проклятое русским Богом лоно, из которого я
выполз.
тем самым, спустится ступенькой ниже.
"может быть", а точно нежней, чем Гришку, - я лишь не считал ее равной
себе, то есть не стремился к единству с нею во вкусах и мнениях: не бес-
покоился насчет того, что она обо мне подумает.
она тоже подавалась всеми изгибами навстречу моей ладони, запрокидывая
ко мне лицо с невыразимой преданностью, и я часто стягивал назад ее щеки
и уши, превращая ее в зайца, как бы стараясь убрать все материальное,
стоящее между нами, а затем, зажмурясь изо всех сил, чтобы не помять ее,
прижимался своим носом к ее нежному носику.
ренной чувствительности, она проскальзывала ко мне, как эйнштейновский
луч (она огибала даже те предметы, которые оставались на полметра правее
или левее), словно бы ощущая запах моих слез, как запах колбасы, даже на
улице. И я, обнимая ее коленями, животом, грудью, будто - да и не "буд-
то", а на самом деле - стараясь вобрать ее в себя, причитал, давясь от
горя: "Мусенька, миленькая, ты одна меня любишь", - а она мучительно
запрокидывала голову, стараясь не обидеть меня этой попыткой отчасти
высвободиться из моих объятий, и вглядывалась, вглядывалась с таким
состраданием...
изо рта, валяясь отчего-то на спине на дедушкикой кровати, - и даже де-
душка Ковальчук, кажется, почувствовал, что моя слезливость наконец-то
нашла достойное применение. Обычно он говорил: "Ремня надо дать. Чтоб
было, чего плакать".
Муськой протискивания друг в друга кончились. А еще позже у нас появился
маленький, но чрезвычайно энергичный пылесосик с надувающимся, как брюш-
ко насосавшегося осьминога, черным мешком на заду. Когда пылесосик исте-
рически взвывал, Муська забивалась за печку, и это казалось мне нас-
только забавным, что я усиливал удовольствие, просовывая пылесос к самой
ее мордочке. Муська вдавливалась в стену, а потом с гибельной храбростью
вдруг начинала колотить лапами по маленькому чудовищу. И мне становилось
еще забавней...
Муська не снесла непривычных стен. Но какой же идиот стал бы считаться с
мнением кошки: Америка для американцев, Европа для белых, Россия для
русских, квартира для своих. Муська начала пропадать, забиваться под
заднее крыльцо, и никакими силами нельзя было выманить ее оттуда. А мо-
жет быть, после пылесоса она уже не верила мне? И однажды она исчезла
бесследно, не желая обременять нас своим трупиком.
легче, в глубине души едва ли не соглашаясь, что, в конце концов, для
этой участи они предзначены не нами, а самолично Господом Богом. В отли-
чие от нас. И если рядом с вами трудится инородец - ничуть не менее тру-
долюбивый, умелый, дружелюбный, к которому вы, тайно гордясь собой,
прекрасно относитесь, - угадайте, на кого самое первое и глубокое движе-
ние вашей души укажет как на первого претендента за ворота? Если вы
честный человек, можете не отвечать: я сам таков. Мы, порядочные люди,
отличаемся от фагоцитов только тем, что предпочитаем уничтожить инород-
ное не отторгая, а растворяя его в себе.
вкусах и мнениях. Думаю, что общество, состоявшее из каст, не помышляю-
щих о единстве друг с другом, наслаждалось неведомым нам покоем.
переспелости было почти невозможно сорвать, не раздавив. В нашем райском
Шилова Юлия
Семенова Мария
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Лондон Джек
Майер Стефани