значительно благодушней, -- Джоан, дорогая моя, ты ведь сказала вчера
Маргарет Тейер, что хочешь сдать комнату, верно?
беседу, -- я по ошибке использовал имя информатора. Я соединился с миссис
Клемент?
веду русские классы. Миссис Файр, которая теперь полдня работает в
библиотеке...
будет дома. И Джоан хлопнула трубкой о рычаг.
уединение кабинета, и не снимая с перил весноватой пухлой руки.
знаком; то в самом деле перл..." Ну нет, я напрочь отказываюсь пускать этого
монстра в свой дом.
ладонь его, скирпя, скользит по перилам и затем ударяет по ним. -- Сегодня
закончу. Сначала придется подготовиться к экзамену по ЭС, черт бы их побрал.
слушателей, увы, далеко не апостолов); курс открывался и должен был
завершиться фразой, обреченной в будущем на повсеместное цитирование:
"Эволюция смысла является в некотором смысле эволюцией бессмыслицы".
2
стекленой веранды, увидала мужчину в макинтоше и без шляпы, с головой,
похожей на отполированный медный шар, оптимистически жмущего звонок у
парадной двери прекрасного кирпичного дома соседей. Сзади него стоял -- в
позе, исполненной почти такого же простодушия -- старый скотч-терьер. Вышла
со шваброй миссис Дингуолл, впустила копотливого, важного пса и указала
Пнину на дощатую обитель Клементсов.
ударился в разного рода ненужные подробности. Curriculum vitae1 -- сжатое до
размеров ореха (правда, кокосового). Родился в 1898 году в Петербурге.
Родители умерли от тифа в 17-м. В 18 году перебрался в Киев. Провел пять
месяцев в Белой Армии, сначала в качестве "полевого телефониста", затем в
Управлении военной разведки. В 19-м бежал в Константинополь от вторгшихся в
Крым красных. Завершил университетское образование...
обрадованная Джоан. -- Отец ездил в Турцию по поручению правительства и взял
нас с собой. Мы с вами могли встречаться! Я помню, как по-турецки "вода". И
еще там был сад с розами...
рассказ о своем увлекательном прошлом: Завершил университетское образование
в Праге. Был связан с различными научными учреждениями. Затем -- "Ну, совсем
коротко говоря, с 25-го жил в Париже, покинул Францию в начале Гитлеровской
войны. Теперь здесь. Американский гражданин. Преподаю русский и тому
подобные вещи в Вандаловском университете. У Гагена, главы кафедры
германистики, доступны любые справки. Или в Общежитии холостых
преподавателей."
для меня сейчас необходимо абсолютное уединение. - Он откашлялся в кулак с
неожиданно пещерным звуком (почему-то напомнившим Джоан встреченного ею
однажды профессионального донского казака) и взял быка за рога: "Я должен
предупредить, -- мне вырвут все зубы. Это отвратительная операция."
Внезапно пошел снег, хоть небо и отливало чистой платиной. Медленное,
мерцающее нисхождение отражалось в безмолвном зеркале. Пнин обстоятельно
изучил "Девочку с котенком" Хекера над кроватью и "Козленка, отбившегося от
стада" Ханта над книжной полкой. Затем он подержал руку в некотором удалении
от окна.
маленькая, но только ваша.
лучше. Мой друг, профессор Шато из Колумбийского университета, однажды
сломал ногу в двух местах. Теперь я должен подумать. Какую цену вы
собирались потребовать? Я это спрашиваю потому, что не дам больше доллара в
день, -- не включая, конечно, пансиона.
("Сумасшедший, сколько можно судить по его опусам", -- обыкновенно говаривал
Пнин), с готовностью перевез багаж Пнина в патологически лиловом автомобиле,
у которого слева не хватало крыла, и после раннего обеда в "Яйцо и Мы" --
недавно учрежденном и не весьма процветающем ресторане, куда Пнин захаживал
из чистого сострадания к неудачникам, -- наш друг приступил к выполнению
приятной задачи -- к пнинизации своей новой квартиры. Отрочество Изабель то
ли ушло отсюда вместе с ней, то ли было изгнано матерью, но следам ее
детства почему-то дозволили остаться, и прежде чем найти наиболее удобные
местоположения для замысловатой лампы солнечного света, для громадной
пишущей машинки с русским алфавитом, помещавшейся в заклеенном скочем
разбитом гробу, для пяти пар миловидных, удивительно маленьких башмаков с
десятью укоренившимися в них колодками, для хитроумного приспособления,
моловшего и варившего кофе, -- не совсем такого же хорошего, как то, что
взорвалось в прошлом году, -- для четы будильников, каждую ночь принимавших
участие все в том же забеге, и для семидесяти четырех библиотечных книг --
по преимуществу старых русских журналов, солидно переплетенных в БВК, --
Пнин деликатно изгнал в стоящее на лестничной площадке кресло с полдюжины
одиноких томов, таких как "Птицы в вашем доме", "Счастливые дни в Голландии"
и "Мой первый словарь" ("Более 600 иллюстраций, изображающих животных,
человеческое тело, фермы, пожары, -- подобранных на научной основе"), а
также одинокую деревянную бусину с дырочкой посередке.
"трогательный", объявила, что пригласит этого трогательного ученого выпить с
гостями, муж же ее сказал в ответ, что он тоже трогательный ученый -- и если
она действительно исполнит эту угрозу, то он лучше пойдет в кино. Впрочем,
когда Джоан поднялась к Пнину, он отклонил ее предложение, бесхитростно
сообщив, что решил больше спиртного не употреблять. Три супружеские пары и
Энтвисл появились около девяти, а к десяти вечер был в разгаре, и тут Джоан,
разговаривая с хорошенькой Гвен Кокерелл, заметила облаченного в зеленый
свитер Пнина: он стоял в проеме двери, ведущей к подножию лестницы, и держал
на отлете -- так, чтобы его было видно, -- стаканчик. Джоан устремилась к
нему и едва не столкнулась с мужем, рысью припустившим через комнату, чтобы
остановить, удушить, уничтожить Джека Кокерелла, заведующего английским
отделением, который, стоя спиной к Пнину, забавлял миссис Гаген и миссис
Блорендж своим знаменитым номером, -- он был одним из величайших, если не
самым великим в кампусе имитатором Пнина. Тем временем его модель говорила
Джоан: "В туалете нет чистого стакана и, кроме того, существуют другие
неприятности. От пола дует и от стен дует..." Но доктор Гаген, приятный
прямоугольный старик, тоже заметил Пнина и радостно его приветствовал, и в
следующую минуту Пнина, заменив ему стакан хайболом, уже представляли
профессору Энтвислу.
прекрасно подделывая русскую речь, -- он и впрямь сильно смахивал на
благодушного царского полковника в штатском. - Как-то ночью, в Париже, --
продолжал он, поблескивая глазами, -- в кабаре "Уголок", это представление
убедило компанию русских кутил, что я их соплеменник и только притворяюсь
американцем.
влезая в следующий, -- меня тоже будут принимать за американца, -- и все
расхохотались, кроме профессора Блоренджа.
Пнину оливки.
каждый звук снизу. Но сейчас, я полагаю, не место обсуждать этот вопрос.
3
Энтвисл и хозяин дома последними вышли на крыльцо. Мокрый снег медленно плыл
в черной ночи.
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Корнев Павел
Перумов Ник
Куликов Роман
Лукьяненко Сергей