поднял обломок красного кирпича, которым в караулке было положено натирать
до сурового блеска параши. Он покачал обломок в руке. Примерился. Попыхтел.
Подумал. И, размахнувшись от плеча, бросил в ящерок, изнывая душой так,
будто промашка уже случилась.
не успев, ящерки лежали на земле бездыханно и только хлопали по песку,
устало затихая, хвостами, будто тихо били в ладоши.
"Вот какие!" - он поднял ящерок за хвосты и разглядывал. Нежным брюшком
ящерки и впрямь походили на ладоши, но грудей и того, что мужикам положено,
Кадыев не отыскал. Он насупил брови, но, как долго ни хмурился, понять этого
не мог. "Эй! - закричал он. - Не надо юшка пускать! Это не мужик и не баба -
это не человек!"
Кадыева. " Замучил, что ли, нерусский? - сказал уныло Ероха. - Слышь,
Засухин, зазря, выходит, сопатки корявили... ха..." - "Покажь," - Сухов
протянул руку, и Кадыев разложил на ней убитых ящерок. "Ты погляди какие!" -
с надеждой проговорил он.
ящеркам, Ероха.
Кадыев.
раскинулся по прохладному стволу и закурил папиросу.
пошагал к Ерохе подкуривать от его огонька. И потом они задымили заодно.
Блуждали, отрешившись, глазами по караульному дворику, от стены к стене,
будто бы взявшись за руки. Из караулки вывалилась понежиться под солнцем
солдатня. Заметив стоявшего посреди дворика Кадыя, конвойные подходили к
нему, а потом молчали и курили папиросы, оглядывая мертвяков. Бережно
растолкав собравшихся, Кадыев высвободился из круга и, подойдя к дереву,
встал, чего-то томительно дожидаясь, подле старослужащих.
погляди какие... - еле слышно произнес он и прижал ящерок ближе, будто
укрыть хотел.
Будто и не было ничего?! Будем... хоронить. Вставай, Ероха...Я уже приглядел
местечко... У стены похороним, чтобы не топтали."
землю искать. Засухин! Чтобы хорошо хоронить, надо долго искать, потому что
умирать больше не получится."
Глубоко затягиваясь папиросой, кто-то морщился и, запрокидывая лицо в небо,
грустно выдыхал: "Так и мы сгинем... "
позволяли себя отплевываться в песок. Они отмахивались яблоневыми ветвями.
Мухи улетали, и покачивание, становясь неспешней, рождало в душе, под
ленивую поступь старослужащих тихую грусть.
укутанные в лопушину.
человечьей. "Во какие! - приговаривал Кадый, укладывая поудобней. - Что надо
ящерки!" - "Хороним ведь как людей, может, и имена дадим? Зойка хоть или
Света?" - "Неее, - протянул Кадыев. - Имя узбекский надо. Пусть Гульчатай
или Акрам будут. Зойка, Светка - так не человек, так собаку свою зови." -
"Что "гульчатай", что "чайник". У вас имена - звук один." - "Эй, зачем
говоришь плохо?" - "Что попусту треплетесь-то! - вмешался Сухов, поднимая
глаза от земли. - У них имена есть: ящерки!" - "Он толково говорит, не нужны
эти имена, дохлым к тому же. Вот если бы они на свет родились..."
пояснил он. Растоптав сухие комья, ящериц засыпали.
какой или метку. Похоронили ведь, а то мрут, где ни попадя, как мыши...
Ероха, ты хотя бы видал мышь, но не так, чтобы убитую, а которая своей
смертью издохла? - "Не... И где они дохнут? Их же на земле больше людей
будет." - "А они, говорят, своих мертвяков пожирают. Хлебом клянусь, как
издохнет, так и жрут сразу. Это покуда живая - ползай, шурши, а если
преставишься, то захавают и оближутся, твари. Они с голодухи же..." -
"Хорошо, что мне на камень попалась!" - произнес Кадыев украдкой. - "Не то
слово! Все равно бы сдохли. А теперь как люди - в земельку легли." - "Куда
же вы! - остановил Сухов. - Я говорю холмик нужен какой или меточка, не
зазря же землю рыли." - "Да хоть бы ветку воткни! - нашелся Ероха,
протягивая Сухову яблоневую ветвь, которой от мух отмахивался. - Чем не
примета? Она, может, и корни пустит и зацветет." Сухов принял ветвь и,
подумав, вдавил в землю.
удобрение будут." - "Земля не примет, - сказал Сухов, вдавливая все же
поглубже." - "А ну как примет! - Ероха спустил штаны и стал оправляться на
ветку - Надо, чтоб попервой не засохла..."
"Тогда и к вечеру наведаем. Этого добра не жалко."
Мировая ночь
замлел и вдруг чихнул, сколько было страсти, будто и душу вытряхнуть хотел.
Чих был шире ночной мглы, по которой он пронесся раскатисто. Овчарка,
дремавшая на цепи подле постовых ворот, встрепенулась ото сна и залаяла,
удушливо хрипя, бросаясь в аукающую темень, что обступала кругом склад
степной роты, охраняемый ею, а также троицей солдат. Когда овчарка
насытилась злостью своей, лаем, и устало улеглась на место, ничего больше не
боясь, тогда темнота ожила - в ней зашевелились человеческие голоса.
расхлябавшийся нос. Биение жизни возвратилось в сердце, будто вспугнутая
птица в гнездо. Не видя во мгле своих рук да ног, Сухов со страхом
задумался, из чего он состоит, как тело и личность, и прислушался к себе - и
обнаружил с приятным щекочущим трепетом, что где-то в нем буднично работало
сердце, размышлял ум, колыхалась душа.
громадный и сильный, что даже не вздрогнул, когда раздался чих.
лапшой. Выгодней болеть зимой, а не летом. Хоть погреешься! А так выходит,
задаром болел, за лапшу." - "А чего лапша, ты расскажи! - попросил Ероха. -
Ее с чем там дают, как у нас?" - "Да отвяжись, вот пристал... Слышь,
Отрошенко, пойдем склады осмотрим - надо, все же пост." - "Это можно... Ну,
можно... Да ну их, еще ходить... Небось, не утащут, буду я выслуживаться.
Подумаешь, можно и лапшу жрать, да, Ероха, не помрем? Хоть бы рассказал,
правда, с чем она там, хоть послушаем, а то сил моих нет, скукота."- "Нечего
мне больше рассказывать, с вами всю жизнь проговоришь." - "Это верно...
Жизнь... А вот Ероха, дурак, звезду на небе открыл." - "Какую еще звезду?" -
насторожился Сухов.
рассказывай, послушаем... Ероха, слышь, не молчи!"
поглядел, и вижу огонек. И каждую ночь мигает, как заведенный, а днем ничего
нет - я глядел. Если днем нет, то, значит, звезда. Раньше такого не было, а
вдруг начало мигать. Сам не видит, а вот, обзывает дураком." - "А ведь
мигает, так точно! - ахнул Сухов, и проговорил, не отрываясь, запрокинув
голову в чернеющую высь - А ты Ероха дурак, дурак... Звезды разве мигают?
Самолет мигает, ракета... А так высоко одни ракеты могут летать, это же
космос. Это, наверное, корабль космический. Он за сутки пролетает вокруг
земли, а ночью оказывается в этом месте, прямо над нами, и мы его наблюдаем.
Видно, недавно запустили. Вот он будто стоит, а на самом-то деле с бешенной
скоростью летит!" - "Плевок тоже летает." - гоготнул Отрошенко.
огонек, глянь, как мигает, похоже, знаки подает или на фотографию снимает."
- подумал радостно Ероха.
в наступившей тишине, закуривая папироску: "А по-твоему в космос от нечего
делать посылают, понятно, что фотографируют все сверху, исследуют. Вот
коробок спичек могут сфотографировать, такая стала техника. Тебя вот
могут..." - и здесь уж сам тихонько гоготнул.
сырая мясистая туша будто вскипела, а потом с нее сбежал обыкновенный испуг.
Вареный, вялый, он думал одну мысль и безмолвно таращился на мигающий
огонек, такими же красными от бессонницы глазами. После очнулся, будто от
обмана, и сердито, обиженно заявил товарищам, странствующим в табачном
теплом дыму: "Все... Хватит... Не надо мне ваших фотографий... С души
воротит... Пойдем на обход..." - "Сам же сказал, не выслуживаться." -
припомнил Ероха. - "У меня тогда настроение другое было, вот и сказал." - "С
твоим настроением сдохнуть лучше." - брякнул Ероха. - "Вот и сдохну, а ты
молчи."
них на складах. Эти амбары, выбеленные гашеной известью и похожие потому на
пещеры, хранили в себе неприкосновенный запас. Он сберегался годами, так что