спинки переднего кресла столик и обнаруживаю, что не могу его
опустить. Мешает живот. И сразу понимаю, что прошли годы, и я
постарел и обрюзг.
золотым песком. Мягким и сыпучим. Теплое и чистое море лениво
лижет пляж. А за пляжем поднимаются зеленые лесистые холмы, и
из них, как сахарные кристаллы, устремились в голубое, без
единого облачка, небо многоэтажные отели.
поэтому к Золотым Пескам Болгарии летят за тридевять земель
туристы из Западной Германии, Англии, Скандинавии и даже
Франции, у которой пляжей своих - хоть отбавляй.
туристы. Они преобладают на пляже, выделяясь безвкусными
купальниками и мясистыми бесформенными фигурами.
в каждой группе почему-то почти одни женщины. Из-за них пляж
стал в самом деле похож на тюленье лежбище. Однотонным тусклым
цветом купальников и массивными неуклюжими телами их обладате-
льниц. А если эти женщины не лежат, а стоят, глядя на море,
они напоминают пингвинов. Женщины с Запада, даже некрасивые,
выглядят на их фоне изящными существами с совершенно другой
планеты.
того, как они, мои бывшие соотечественники, ходят чуть ли не
по-солдатски, кучей, избегая соприкасаться с остальными,
словно то ли они, то ли остальные больны заразной болезнью.
но вторая пустовала. На пляже я тоже лежал один.
разноязычного говора и тысяч человеческих тел, я почувствовал
звериное, волчье одиночество. Я был один во всем мире. Не было
ни одной группы, ни одной общности людей, к которой я
принадлежал бы по праву и которая проявила бы ко мне хоть
какой-то интерес. Туристы играли на песке в карты, просто
трепались, сбившись в тесные группки, в море уплывали по двое,
по трое, перекрикиваясь и улюлюкая друг другу от восторга и
блаженства. Я и плавал один, и загорал в одиночестве, и даже
когда обедал в ресторане. контакт с моими соседями за столом
ограничивался лишь двумя-тремя ни к чему не обязывающими
фразами.
облаками мы пересекали невидимую Восточную Европу, у меня была
надежда, что я буду не один. Волею билетного жребия со мной
рядом села вполне привлекательная немка. Средних лет. Со
светлыми, почти серебряными волосами, которые маскировали
возрастную седину. Я помог ей уложить сумку в багажную сетку,
был предупредителен как мог. И она отвечала взаимностью.
Рассказала, что живет в Берлине, в том же Кройцберге, что и я,
и мы вообще соседи, в трех кварталах друг от друга. Оба
понимающе повздыхали по поводу засилья турок в нашем районе,
отчего бедный Кройцберг скоро будет больше похож на Истамбул,
чем на Берлин. Особенно своими острыми чесночными запахами и
некрасивыми женщинами, до бровей закрытыми тусклыми платками.
беспокойство за судьбу своего города, потому что мы оба были
гражданами Германии, а восточные рабочие, турки, - лишь с
трудом, по необходимости терпимыми гостями, засидевшимися в
гостях дольше допустимого приличиями срока.
заботы и опасения. Почувствовал себя нормальным человеком.
мужем. Показала фотографию сына, уже женатого и живущего не в
Берлине, а в Гамбурге. Я тоже показал фотографию своей Руты.
Не ту, где она в израильской военной форме, с маленьким
автоматом "узи" через плечо. А еще доэмиграционную, каунасскую
фотографию, на которой Рута выглядит куда менее
привлекательной, чем на более поздней, иерусалимской. Но поче-
му-то не хотелось сразу огорошивать мою новую знакомую своим
происхождением, Израилем и всеми теми подробностями из
эмигрантского житья, которые отпугивают собеседника и лишь в
лучшем случае вызывают вежливое любопытство. Ну какой интерес
даже самому доброму и чуткому человеку слушать про чужие беды,
когда он в отпуске и едет отдыхать, чтобы забыть хоть на время
свои собственные заботы и неприятности?
хорошенькой и высказала предположение, что моя бывшая жена (я
уже успел сказать ей, что я тоже в разводе) была, вероятно,
весьма привлекательной особой.
планы, как мы, хоть и живем в разных отелях, будем каждый день
встречаться на пляже, вместе обедать и ужинать в ресторанах, и
я в уме даже прикидывал, хватит ли у меня средств на такие
загулы, и утешал себя, что должно хватить, если не особенно
швыряться деньгами. Когда мы с Региной сблизимся покороче,
смогу ей объяснить мое финансовое положение, и она, как
женщина разумная, с жизненным опытом, все поймет.
Варну. В аэропорту Регина села в другой автобус и лишь
помахала мне из окна. Один день я выжидал для приличия и лишь
тогда направился ее проведать. Разыскал отель, поторчал в
холле, надеясь перехватить ее по пути на пляж. Не перехватил.
Тогда пошел на пляж. Сняв рубашку и оставшись в брюках и
туфлях, брел, утопая в песке, заглядывая под зонты, заходил с
разных сторон, увидев светлые с серебристым отливом волосы.
Наконец увидел Регину. Она сидела на мохнатой простыне. Уже
тронутые первым загаром плечи лоснились от наложенного на них
слоя масла. С Региной были еще две женщины. Немки. Средних
лет. В ярких купальниках. С бронзовым загаром, уже
двухнедельным.
Улыбнулась, помахала рукой. Но не пригласила подсесть.
переглядывались, одна даже подмигнула Регине. Разговор не
клеился. Я что-то лепетал о погоде, о том, что надо загорать
понемногу, иначе можно обжечь кожу и потом маяться несколько
дней. Женщины уныло соглашались. Потом обе встали и пошли к
воде, уже издали позвав и Регину. Регина извинилась и с
нескрываемым облегчением побежала их догонять. Я остался возле
их полотенец и сумок. Как сторож. Мне стало жарко. Но снять
штаны не мог - не захватил с собой плавок. Женщины все не
возвращались. И я понял, что они будут сидеть в воде до той
поры, пока я не проявлю догадливость и уйду. Я проявил эту
догадливость.
когда мы столкнулись у входа в ресторан. Я шел туда, а она
выходила в компании уже поужинавших немцев. Мы почти
столкнулись, лицом к лицу. Но она меня не узнала. Или, вернее,
сделала вид, что не узнала, и прошла мимо, чуть не коснувшись
меня плечом, как проходят, не замечая, мимо телеграфного
столба или урны для окурков. Замечают лишь постольку, посколь-
ку требуется, чтобы не стукнуться и обойти.
чужим во всем. И моя еврейская внешность, и примитивный, из
нескольких сот слов, с жутким акцентом немецкий язык, и
абсолютная разность интересов не располагали к сближению. Со
мной были вежливы, выслушивали меня с формальными, ни к чему
не обязывающими улыбками, отвечали на мои вопросы и спешили
избавиться от меня.
сыграть в карты, и им не хватало четвертого партнера. Я сидел
неподалеку в кресле перед телевизором, с тусклого экрана
которого что-то лопотали по-болгарски мужчина и женщина в
старомодных, начала века, костюмах, и, уловив краем уха, что
для игры в карты ищут четвертого, не замедлил предложить свои
услуги.
за полночь. Попивая пиво из банок, которое можно было купить
тут же, в холле, но лишь за доллары или немецкие марки. Я
дважды заказывал пиво для всех, и немцы охотно принимали мою
щедрость. Они тоже заказывали и угощали меня. Мы болтали,
играя, как это водится при картах, обменивались короткими
репликами и восклицаниями. И когда я отпустил однажды шутку,
предварительно сложив всю фразу в уме, немцы дружно
захохотали.
равных. И мы расстались у лифта приятелями, долго тискали
руки, хлопали друг друга по плечам.
играли в карты. И четвертый партнер им не был нужен. За столом
Акунин Борис
Громыко Ольга
Свержин Владимир
Белов Вольф
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия