Чтение 5–й страницы книги ~Кумир~

- Слушай, ты можешь без этих слов? Тебе не идет.

- Могу, ...! Запросто,...!.. Хорошо у них. И люди все-таки нормальные.

Я лег рядом, согрелся, ждал: сейчас дрема сладкая начнется. И понял,
что долго не усну.

- Мне твоя песня не понравилась, - сказал я.

- А тебя спрашивают?

- Я говорю то, что хочу. Я правдивый вообще.

- Ненавижу правдивых. Сама такая.

- Можно очень пошлую штуку скажу?

- Нельзя, но говори.

- Я тоже ехал к Антуфьеву...

- В любви признаться? Ты голубой? Спасибо, успокоил.

- Нет. Просто нужен человек... Ну, ты можешь с ним не общаться. Но он
есть. И - можно жить. Легче. Был Антуфьев.

- Кумир, значит.

- Вроде того. Я десять лет собирался к нему приехать.

- Ты такой старый?

- И вот собрался. Дело не в этом. Просто все очень логично. Ты
понимаешь, каждому человеку что-то идет. Ну, не только одежда, а вообще. У
меня вся жизнь такая. И у меня именно так должно быть: собрался к человеку,
с которым давно хотел встретиться, а он исчезает. Это мне идет. Понимаешь?
Ну, как говорится, в моем стиле. Если очередь за чем-нибудь, то кончается
передо мной. Есть люди, у них наоборот - ему всегда достается последнее. За
ним уже никому, а он всегда. Он на поезд всегда опаздывает - и точно в
последнюю минуту успевает. А если не успевает, поезд на пять минут почему-то
задерживается. Такие есть, у меня друг такой.

- Значит, если б ты не поехал к Стасу, он бы не умер?

- Смешно. Но, может, и так. Нет, умер бы, конечно, у него ведь свое
все. Ему идет умереть сейчас. Он повторяться начал.

- Козел. Он никогда не повторялся.

- Ну, может быть. Но главное - я не впал в страшное горе. Мне сейчас
даже как-то все равно. Мне его не жаль... Не думал...

- И не думай. Тебе вредно. Я знаю, к чему ты клонишь. Ты сейчас
скажешь: аяяй, какая удача - из-за смерти Антуфьева я встретил тебя. Меня то
есть. И полезешь щупать. Хочется ведь? На вот, руку пощупай.

Я взял ее руку, подержал.

- А ногу хочешь? На ногу. Не выше колена.

Она высунула ногу и положила на меня.

Я не стал трогать ее ногу.

У нее был кумир - и остался. Все остальное для нее не существует. У
меня нет никаких шансов. Она всегда будет для меня чужой.

Я думал об этом - и думал о Тане. Я слышал, как она что-то тихо делает
на кухне. С Матвеем или одна? Голосов не слышно...

Нюра уснула, я встал, оделся, вышел.

Таня сидела в тесной кухоньке, в кресле с ногами, закутавшись в одеяло,
читала книгу.

- Не спится, - сказал я.

- Бессонница? Или сегодня?

- В новом месте вообще плохо засыпаю. И вообще дома под утро ложусь.
Сова.

- А девушка спит?

- Спит.

- А у меня бессонница. До трех не усну. Таблетки глотать не хочется.
Причем странно: месяц, полтора бессонница - неизвестно почему. Потом само
проходит... Скверная штука. А встаю рано. Если потом днем час не посплю - не
человек. Хочешь чаю?

- Да.

Я выпил четыре чашки чаю и вкратце рассказал ей всю свою жизнь. Я
говорил как младший, хотя дело тут не в возрасте. Таня старше всех мужчин.
Дело не в возрасте. В таких влюбляются насмерть. Влюбляются странно - ревнуя
к уму ее и к детской какой-то взрослости (так по-настоящему взрослый
заискивает перед проницательным - как все дети - ребенком) и желая присвоить
себе это любовью. Вряд ли кто-нибудь взаимной. Она тоже влюбляется
смертельно. И - безответно, как правило.

Подумав, я изложил ей эти свои мысли. Она сказала:

- Ты умный мальчик.

- Наверняка все твои мужчины были старше тебя.

- Ты так говоришь, будто у меня их мильон был.

- Не мильон. Но - были. Это же видно. По мне же видно, что у меня мало
было, ну...

- Баб. Да, видно. Дело не в количестве. Какие мы мудрые, очень приятно.
Ты нравишься этой девочке. У вас уже было что-то?

- Мы только сегодня познакомились.

- Очень гармонично смотритесь.

- Я знаю.

- А мы бы вот с тобой совсем не смотрелись.

- Я знаю. Но в этом своя... Что ли, прелесть.

Мы поговорили еще о разном. Я рассказал всякие случаи, касающиеся моей
феноменальной невезучести.

- Мне нельзя жениться, - сказал я, понимая, о чем говорю и что это
довольно пошловато, - потому что, если захочу изменить жене, тут же
попадусь. Сто процентов. Вот, например, если я захочу тебя поцеловать, тут
же войдет твой муж.

- А ты хочешь меня поцеловать?

- Да. Ты похожа на цыганку. Никогда не целовал цыганок.

- Это ты придумал, чтобы объяснить себе, почему ты меня хочешь
поцеловать, хотя я тебе не нравлюсь?

- Нет. Это от стеснения.

- Я тоже стеснительная. А Матвей крепко спит, никогда не просыпается.
Очень устает.

- Спорим, проснется?

- Мы без спора. Мне как, встать?

- Лучше встать. Люблю стоя целоваться или уж лежа. А на креслах или
стульях корежиться - извини...

- Нет, ты прав.

Она встала, мы начали целоваться.

Когда целуешься в тишине, то глохнешь, это я не раз замечал. Не думаю,
что Матвей крался на цыпочках. Он просто проснулся, встал, вошел, увидел.

- Обжимаемся, - сказал он. - Танюша, не морочь пацану голову. И себе
тоже.

- Не теряй времени, - сказала Таня. Почему-то очень серьезно. - Тебе
разве не нравится эта девочка? Иди к ней. Уговори, улести, заплати, наконец.
Я знаю таких девочек. Они настолько честные, что - или по любви, или как
воды попить, или за деньги.

- А что, есть другие варианты?

- Есть. Когда они не захотят, ничто не поможет. Никакие златые горы.

- Ладно, - сказал Матвей. - Доцеловывайтесь тут, а я спать.

И пошел - в туалет сперва ( вода зашумела), потом мирно, крестьянски
зевнув, показавшись в дверном проеме, высокий, широкоплечий, пахарь,
комбайнер! - спать.

- Когда разрешено, интереса нет, - сказала Таня. - Спокойной ночи.

- Жаль,- сказал я.

- Ничего.

- Поехали ко мне. Со мной. Я же все вижу. Он не нужен тебе. Доброта его
фальшивая. Он ревнивый. Я вижу.

- Ты злой, оказывается. Представь, если б ты угадал? Ты бы сделал мне
больно. Но ты не угадал. Он нужен мне. Мне хорошо с ним.

- Конечно. Если б не бессонница, - сказал я и вышел. Но тут же
вернулся: - Извини. Я дерьмо.

- Бывает. Спи спокойно.

- Я хотел бы с тобой... Ну, побыть, пожить, не знаю...

- Со всеми не поживешь.

Я пошел спать - и довольно скоро заснул.

Сон мне приснился горячий. Не Нюра-Лена, а другая - мучительно,
дразняще, непозволительно, но все ближе, и так уже близко, что совсем
близко, и обычно я в эти моменты просыпаюсь, все просыпаются в эти моменты,
и я проснулся - будто сплетенный из двоих, будто два сна соединились, Нюра
прижималась, изгибалась, но спала еще, тихо то ли стонала, то ли что-то
пыталась произнести... "Дурак, дурак, - сказала она жалобно и насмешливо, -
ну что ты, дурак, ну что ты, что ты, что ты, ну?" - и торопливо, суетливо
даже, по-девчоночьи как-то руки обшарили, все себе позволили и стали
требовать, звать к себе, в себя.

- Эй, - сказал я тихо, - эй, очнись.

Она открыла глаза.

Я дотронулся пальцами до ее щеки. Она чуть повернула голову, поцеловала
пальцы. Проснулась совсем. Вздохнула.

- Козел. Зачем ты меня разбудил?

- Что? Кумир снился?

- Трижды козел. Тронешь меня - убью.

"Козел, - сказал я себе. - Вот уж воистину".

Но мне, козлу, было хорошо. Я давно уже не любил никого, а сегодня за
несколько часов полюбил сразу двух женщин.

¶6§

мы обсуждаем всерьез мы позабыли опять

как лучше круглое катать и плоское таскать

а может круглое тащить а плоское катить