пятнадцать минут всю рыбу выменяли на деньги и продукты натурального
хозяйства. Мы снова вышли в море. Я пытался им что-то сказать. Рыбаки
вежливо меня слушали, нарезая хлеб и раскладывая закуски. Трапеза была
подготовлена, меня пригласили, и я понял, что отказаться было бы неслыханным
пижонством.
количество все равно не берет, а план они все равно перевыполняют.
написать "Балладу о рыбном промысле", где я воспел труд рыбаков, не уточняя,
как они воспользовались плодами своих трудов. Баллада была хорошо принята в
редакции, она прошла как новая, столичная форма очерка.
по обмену опытом разведения козлотуров. К этому времени их распределили
между наиболее зажиточными колхозами, с тем чтобы приступить к массовому
размножению. Некоторые председатели пытались увильнуть от этого нового дела
под тем предлогом, что они и коз давно не держат, но их пристыдили и
заставили купить соответствующее количество коз. Наконец козы были куплены,
но потом стали поступать жалобы, что некоторые козлотуры проявляют
хладнокровие по отношению к козам.
коз, но Платон Самсонович стал утверждать, что такой компромисс на руку
нерадивым хозяйственникам. Он сказал, что хладнокровие козлотура есть
отражение хладнокровия самих председателей ко всему новому.
безымянный колхозник жаловался, что их председатель нарочно травит козлотура
собаками, держит под открытым небом и морит голодом. Колхозники, писал он,
со слезами смотрят на мучения нового животного, но сказать не могут, потому
что боятся председателя. Заметка была подписана псевдонимом "Обиженный, но
Справедливый".
показывая мне письмо,-- но сигнал есть сигнал. Поезжай в Ореховый Ключ и все
посмотри своими глазами.-- Платон Самсонович на минуту задумался и добавил:
-- Я знаю этого председателя, зовут его Илларион Максимович. Хозяин
неплохой, но консерватор, кроме своего чая, ничего не видит. В общем,--
сказал Платон Самсонович и, вытянув руку, стал щупать воздух растопыренными
пальцами, словно пытаясь нащупать очертания моей будущей статьи,-- примерно
так должна выглядеть твоя статья: "Чай хорошо, но мясо и шерсть козлотура
еще лучше".
зависит.
на случай, если потеряю ручку, и перочинный ножик, чтобы точить карандаши.
Мне хотелось уберечь себя от любых случайностей.
садов и белые домики прорывалось море, теплое даже на вид. Оно казалось
насыщенным и успокоенным обилием летнего тепла и купальщиц.
мандариновыми плантациями. Изредка открывались тунговые плантации с
лопоухими деревцами, усеянными гроздьями плодов.
местах, срывали тунговые плоды, немного похожие на недозрелые яблоки, но
страшно ядовитые.
это им говорится так, для острастки, да и время было голодное. Обычно их
откачивали, но бывали, говорят, и смертельные случаи.
неожидан, доносил далекий запах прелого папоротника, прокаленного солнцем
навоза, молочный дух зреющей кукурузы, и все это сладко и грустно напоминало
детство, деревню, родину...
с такой силой расколыхнуть пережитое, как связанный с ним знакомый запах?
Может, дело в его неповторимости, ведь запах нельзя вспоминать отдельно от
него самого, так сказать, повторить воображением. И когда он повторяется
натурально, он с первозданной свежестью выхлестывает наружу все, что было
связано с ним. А зрительные и слуховые впечатления мы часто повторяем своими
воспоминаниями, и, может быть, потому они в конце концов притупляются...
автобуса был застеклен каким-то необыкновенным голубым стеклом. Так что и
без того голубое небо сквозь это стекло делалось неправдоподобно голубым.
Стекло это как бы показывало небу, каким оно должно быть, а пассажирам --
каким его надо видеть.
развозил интуристов. Иногда я его встречал у нас в городе перед Ботаническим
садом, или Старой крепостью, или еще где-нибудь.
себе держала туго набитую корзину или кошелку, из которой торчала неизменная
связка бубликов. Некоторые колхозницы не без горделивости держали в руках
китайские термосы, похожие на спортивный кубок и на снаряд одновременно.
высокие были покрыты первым снегом, который, наверное, выпал сегодня ночью,
потому что еще вчера его не было. Сейчас их вершины четко и чисто сверкали в
небе.
далеко.
линии гор гряду голых утесов, и что-то в груди у меня толкнулось радостно и
испуганно.
загадочными, и хотя до них было недалеко, правда, дорога труднопроходимая,
но я так и не поднялся туда ни разу. Сейчас я вдруг пожалел, что в стольких
местах бывал, а там не был ни разу.
дедушки. Помню, меня оттуда всегда тянуло назад домой. Даже не столько
домой, сколько именно в город.
запах пыли, пропитанный запахом бензина и резины. Сейчас мне трудно это
понять, но тогда я с нежностью смотрел в сторону заката: там за круглой и
мягкой по своим очертаниям горой был наш город, и я подсчитывал дни,
оставшиеся до конца каникул...
необыкновенную, радостную легкость в ногах, которую я приписывал удобствам
гладкой городской дороги, а на самом деле, я думаю, этой легкостью я был
обязан бесконечным хождениям по горным тропкам, чистому воздуху гор, простой
и здоровой еде.
тяги в город. Наоборот, я все чаще и чаще чувствую, что мне не хватает
дедушкиного дома.
молодые переехали в город или поближе к нему. А когда он был, все не хватало
времени бывать там чаще, я его все оставлял про запас. И вот теперь там
никого нет, и мне кажется, что я ограблен, что какой-то мой главный корень
обрублен.
доброй тенью своих деревьев он помогал мне издали, делал меня смелей и
уверенней в себе. Я был почти неуязвим, потому что часть моей жизни, мое
начало шумело и жило в горах. Когда человек ощущает свое начало и свое
продолжение, он щедрей и правильней располагает своей жизнью и его трудней
ограбить, потому что он не все свои богатства держит при себе.
яблоней (обнимая ее ствол, лезла к вершине могучая виноградная лоза), с
зеленым шатром грецкого ореха, под которым, разостлав бычью или турью шкуру,
мы валялись в самые жаркие часы.
недозрелых орехов, покрытых толстой зеленой кожурой с еще нежной скорлупой,
с еще не загустевшим ядрышком внутри!
с большим жарким очагом, с длинной тяжелой скамьей, стоящей у очага. На ней
мы сидели по вечерам и слушали бесконечные охотничьи рассказы или рассказы о
разрытых кладах в старых крепостях и о бесстрашных абреках. На этой скамье,
бывало, дядя резал табак своим острым топориком, а потом, выхватив из очага
горящий уголек, бросал его в горку нарезанного табака и медленно, с
удовольствием копнил эту дымящуюся горку, чтобы она как следует просушилась
и пропиталась ароматом древесного дыма.
котловины в гору, или с горы в ложбину.
начинают беспокойно кудахтать и, оглядывая ветки инжирного дерева,
неожиданно взлетают, промахиваются, снова взлетают и наконец усаживаются на
ветках во главе с гневно клекочущим золотистым петухом.
ходу хватает какую-нибудь хворостинку, чтобы отгонять теленка, и легкой
Максимов Альберт
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман
Глуховский Дмитрий
Кервуд Оливер Дж.
Шилова Юлия