Единственное, что ему в ванной нравилось, - это половица, отходившая в
самом углу. Здесь он прятал Багровое Преступление и Сказки Ужаса.
его отца, зыркнувшего на него, когда он садился. Тут он вспомнил, и взгляд
этот подтвердил, что мать наябедничала. Ох, Иисусе! Подумать только -
родная мать на него стучит! Бандини кивнул в сторону окна с восемью
стеклами на дальней стороне кухни; одного не хватало, отверстие заткнуто
кухонным полотенцем.
Артуро толкает его в окно, хруст стекла. Неожиданно Федерико заплакал.
Вчера вечером он не плакал, а теперь вспомнил: из-под волос течет кровь,
мама промывает ему рану и говорит, чтобы был храбрым. Ужасно. Почему он
вчера вечером не заплакал? Этого он не помнил, а сейчас вот расплакался, и
костяшки его пальцев выкручивали слезы прямо из глаз.
сам бы что, не заплакал?
понадобилось стоять возле окна? Что это за люди такие - вопсы?(1) Ну, вот
посмотреть на его отца, к примеру. Как он давит яйца вилкой - показать,
как он зол. На желток, размазанный по подбородку! И на его усы. Еще бы -
и вопс он, и даго(2), а потому усы надо носить, но неужели эти яйца через
уши вливать обязательно? Он что, рта найти не может? Ох уж эти итальянцы,
Господи!
интересовало; у себя в молоке он нашел крошку хлеба, и та напомнила ему
лодку в океане; Дррррррр, говорил лодочный мотор, дррррррр. А если б океан
был сделан из настоящего молока - можно было бы на Северном Полюсе есть
мороженое? Дррррррр, дррррррр. Неожиданно он снова вспомнил вчерашний
вечер. Слезы прихлынули к глазам, и он всхлипнул. Но хлебная крошка уже
тонула. Дрррррр, дррррр. Не тони, моторка! не тони! Бандини наблюдал за
ним.
дурака валять?
за Бандини замуж, ей и представиться не могло, что он богохульник. Она так
к этому никогда и не привыкла. Бандини же ругался по любому поводу. Первые
английские слова, которые он выучил, были "черт побери". Он очень гордился
своими ругательствами. В ярости он всегда облегчался на двух языках.
Мальчишки всегда будут мальчишками.
волосы обеими руками. И закачался на стуле - взад-вперед, взад-вперед.
маленький мерзавец сует своего младшего брата головой в окно, а мальчишки
всегда будут мальчишками! А за окно кто платить будет? Кто врачам платить
будет, когда он столкнет своего младшего брата с обрыва? Кто будет платить
адвокату, когда его отправят в тюрьму за то, что он убил своего младшего
брата? В семье - убийца!
убийственно-презрительной гримасе: так, значит, его собственный отец тоже
против него, уже обвинил его в убийстве. Голова Августа печально
дернулась, но он был очень счастлив оттого, что не станет убийцей, как его
брат Артуро; Август - нет, Август станет священником; может, он даже
окажется рядом и совершит последние таинства перед тем, как Артуро
отправят на электрический стул. Что же касается Федерико, то он
рассматривал себя как жертву страсти своего брата, он видел себя
распластанным на собственных похоронах; там были все его друзья из
Св.Катерины, на коленях и в слезах; о, это было ужасно. Глаза его
переполнились слезами еще раз и он горько всхлипнул, не зная, дадут ли ему
еще молока.
саркастически замелькал: - Ты настоящую моторную лодку хочешь, Федерико?
Такую, что тарахтит: пут-пут-пт-пут?
кухонный стол и по Синему Озеру в горах. Косая ухмылка Бандини заставила
его приглушить мотор и бросить якорь. Теперь он сидел очень тихо. Ухмылка
с лица Бандини не сходила и прорезала его насквозь. Федерико снова
захотелось расплакаться, но он не смел.
пару-другую капель и бережно вобрал их в себя, украдкой поглядывая на отца
поверх края стакана. Вот сидит Свево Бандини - и ухмыляется. Федерико
почувствовал, как по коже поползли мурашки.
сцену достаточно долго. Заговорил он тихо:
отец дознался: это он украл пенни из его рабочих штанов, разбил уличный
фонарь на углу, нарисовал на доске сестру Марию-Констанцию, попал снежком
в глаз Стелле Коломбо и плюнул в фонтан со святой водой в школе
Св.Катерины.
была, я ее не хочу, Папа.
растить детей, сказал его кивок. Когда хочешь, чтобы ребенок что-то
сделал, просто посмотри на него пристально; вот как надо воспитывать
мальчишек. Артуро подобрал остатки яйца с тарелки и презрительно фыркнул
про себя: Господи, ну и олух его старик!
маленький грязный жулик; эта фигня со сладеньким личиком его даже издали
не обманет, и тут он неожиданно пожалел, что заехал в окно только головой
Федерико, а не пихнул его целиком, и голову, и ноги, и все остальное в это
окно.
дома, в Старой Стране...
слыхали. Они знали, что в десятитысячный раз он заведет им про то, как
зарабатывал четыре цента в день, таская на горбу камни, когда был
мальчишкой дома, в Старой Стране, таскал на горбу камни, когда был
мальчишкой. Эта история завораживала Свево Бандини. То был просто сон,
душивший и размывавший Хелмера-банкира, дыры в башмаках, дом, за который
не уплачено, и детей, которых нужно кормить. Когда я был мальчишкой: сон.
Течение лет, переход через океан, накопление ртов, которые надо питать,
нагромождение одних хлопот на другие, одного года на другой - этим тоже
можно было хвастаться, как прибавлением великого богатства. На него нельзя
было купить башмаки, но ведь оно все с ним оставалось. Когда я был
мальчишкой...
так преподносит, постоянно считаясь с годами, старя самого себя.
большим красным языком - но недостаточно большим, чтобы остановить поток
злобной слюны при одной мысли о том, что ее дочь вышла за Свево Бандини.
Мария вертела письмо в руках. Из-под клапана конверта, где огромный язык
Донны промакнул его, густо выдавился клей. Марии Тоскане, Ореховая улица,
дом 345, Роклин, Колорадо - поскольку Донна наотрез отказывалась называть
свою дочь фамилией мужа. Тяжелые яростные каракули могли бы оказаться
потеками крови из клюва раненого ястреба, почерк крестьянки, только что
перерезавшей горло козлу. Мария не стала вскрывать письмо; она знала, что
внутри.
угля.
пылью. Он нахмурился: носить уголь отвратительно - это женская работа.
Раздраженно посмотрел на Марию. Та кивнула в сторону письма, прислоненного
к битой солонке на желтой клеенке. Тяжелый почерк тещи извивался у него
перед глазами крохотными змейками. Он ненавидел Донну Тоскану с такой
яростью, что она переходила в ужас.
приятно схватить это письмо своими почерневшими заскорузлыми ручищами.
Какой восторг - разодрать конверт, наплевав на послание внутри. Прежде,
чем прочесть написанное, он поднял пронзительный взгляд на жену, чтобы еще
раз дать ей понять, насколько глубоко ненавидит эту женщину, давшую ей
жизнь. Марии ничего не оставалось делать: то была не ее ссора, все свое
замужество она игнорировала ее, да и сейчас бы просто выбросила письмо, не
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Белов Вольф
Акунин Борис
Посняков Андрей
Распопов Дмитрий