песок. Старик указал на бокастый баркас, в котором с трудом, но могли
усесться тринадцать человек. Андрей почесал затылок.
"Одной пары маловато будет",- сказал он.
Хозяин стоял, подняв к небесам свой вытекший глаз. Солнце висело над пеленою
сизых облаков, легкий ветер шевелил рубаху старика.
"Папаша!"
"Ну чаво тебе?"
"Нам бы еще парочку весел".
"И куды спешить на ночь глядя? - проворчал старик.- Ночевали бы уж, а там...
Тише едешь, дальше будешь". Он уселся на корточки отвязывать баркас.
Учитель, до сих пор молчавший, подошел к Симону и Андрею.
"Езжайте, еще успеете,- сказал он.- Тут недалеко".
Они вопросительно глядели на него. Подошел брат Андрея Петр.
"Не хочет ехать",- сказал Симон вполголоса.
"Кто не хочет?"
"Рабби не хочет. Может, вправду отложить до утра?"
"Пожалуй,- согласился Петр.- Переночуем в деревне. Извини, батя,- обратился
он к хозяину лодки,- мы, того, передумали".
Иисус порывисто повернулся к ним. "Перестаньте,- сказал он.- Не тратьте
времени. Встретимся в Капернауме". И, так как они медлили, добавил,
обращаясь главным образом к Петру: "Здесь оставаться больше нельзя".
Они поняли, что он имеет в виду: драку в трактире. Пьяный сириец,
схватившись с Петром, чуть не убил его. Вернулся мальчик, весь потный и
запыхавшийся, он волочил по земле вторую пару видавших виды весел. Ученики -
раз-два, взяли! - столкнули баркас на воду. Андрей первым взошел на лодку и
сел на корме.
Старик бормотал, глядя на них: "Утро вечера мудренее. И куды нелегкая
несет?"
Маленький Симон Кананит упавшим голосом уговаривал рабби взять у него на
всякий случай часть денег. Придерживая на груди кошель, огорченный Симон
прыгнул в лодку. Кормой вперед баркас отчалил. Передний гребец, оглядываясь,
разворачивал, сидевший с ним рядом табанил; позади вторая пара гребцов
сидела наготове, подняв весла. Круглый, похожий на скорлупу ореха баркас
качался на воде. Потом все двенадцать стали медленно удаляться по медной,
лоснящейся глади, лодка равномерно взмахивала веслами, а с берега, заслонясь
от солнца, вослед ей смотрели провожатые. Мальчик махал рукой.
Они повернулись и пошли, дед и мальчик впереди, за ними, по привычке глядя
себе под ноги, шагал высокий понурый раввин. Вот уж их и не видно. Широкой
дугой раздалась бухта, открылись прибрежные холмы, позади них выступили
скалистые серые горы. Вода сильно блестела. Баркас бойко шел вперед. Плыли
молча. Сидевший на носу Петр видел сомлевшие лица товарищей, потные спины
гребцов, движущиеся лопатки, и на корме над всеми широкое неподвижное лицо
Андрея, озаренное точно пламенем пожара. Берег, еле заметный, растворялся в
фиолетовом мареве.
Петр думал о рабби, о его словах, сказанных в харчевне, куда они завернули,
истомленные зноем и жаждой, но этот рассказ - не об учителе, а об ученике.
Ну и вертеп! С порога в нос шибануло кислой вонью, две-три осовелых
физиономии повернулись к вошедшим, больше никто не обратил внимания. Должно
быть, сюда еще не докатилась молва о Царе иудейском. Хозяин молча сгреб
объедки с длинного стола, растолкал спящих, чтобы освободили место, принес
блюдо маслин, кислого вина и четыре кружки на всех.
Бряк! Лоснящаяся от жира монета с головой императора Тиберия ударилась об
стол. "Ставлю бутылку,- сказал кто-то.- Я их уже видел". Перед ними стоял
широкоплечий и смуглый, могучего вида оборванец, в серьгах, с амулетом на
голой груди, грязным пальцем показывал на раввина.
"Иди, Варавва, чего привязался к людям?" - бросил ему мимоходом
хозяин.
"Нет, шалишь. Сыграем? Кесарь твой, корова моя". Монета взлетела вверх и
покатилась по полу. "Абрашка! - закричал Варавва.- Кончай ночевать. Полезай
под стол". И Петр вспомнил, как среди нищих один по имени Авраам, подхватив
полы лохматого рубища, бросился под стол за монетой, а Варавва с криком:
"Зубами, зубами!" - поддал ему пинком в зад.
"Йэх!" Варавва покачнулся, ища глазами Иисуса, и, очевидно, намеревался
что-то добавить, но тут приоткрылась дверь, кто-то вошел в ярком свете дня:
девушка лет тринадцати, черноглазая, с желтой лентой в волосах. В это время
Авраам, воздев руки и держа в зубах золотой, тряся лохмотьями, исполнял
какой-то сложный и похабный танец. Варавва заливался счастливым смехом, а
хозяин, скрестив волосатые руки, стоял перед занавеской у входа в другую
комнату и без всякого выражения смотрел на них.
Гостья с презрением взглянула на плясуна, она шла танцующей походкой, виляя
бедрами под цветастой юбкой, трактирщик хотел остановить ее, она
отмахнулась. Тоненький голосок ее нагло и нежно прозвенел в зловонной
харчевне.
"Ай-яй. Какие гости! - сказала она по-арамейски.- Глаза мои не видели, уши
не слышали. И где я была?..- Она свесила голову на плечо, не спуская с
раввина лиловых глаз.- Господин, погадаю, всю правду скажу. Где счастье
найдешь, где голову потеряешь..."
Пришлось потесниться; гадалка, цепляясь юбкой, пролезла между ними. Рядом с
Иисусом она оказалась на две головы ниже, точно ребенок, босые ноги ее
висели под столом. Она сорвала с головы желтую ленту, знак ее ремесла,
смеясь, тряхнула черными жирными волосами. Варавва засопел, развесил руки.
"Сука! Иди на место!" - прогромыхал он.
Она испуганно хихикнула, сказала быстро:
"Жене своей можешь приказывать, я тебе не жена".
Петр скосил глаза: девчонка крутилась, как вьюн, между ним и учителем.
Подняв голову, Петр увидел звериные очи Вараввы.
"Кому сказал, ну?!" - лязгнул Варавва. Из всех углов смотрели на них
любопытные лица. "Слушай, друг..." - начал было Петр. Гигант смотрел мимо
него. Варавва ввинтил желтые глаза в рабби. Медленно и сначала как будто
беззвучно задвигалась его челюсть, на груди закачался амулет, Варавва
изрыгнул чудовищно-внятный мат. Женщина, взвизгнув, исчезла под столом.
Верзила выбросил вперед цепкую, как щупальце, руку и схватил за бороду
раввина.
Кровь бросилась в голову Петру, он вылетел из-за стола. Все повскакали с
мест, стукнула, падая, скамейка. Нищие толпились вокруг. Варавва, сцепив
ручищи, ударил Петра раз и другой. Кто-то хотел вступиться; Петр раскинул
руки, отстраняя всех. Рука его шарила по столу, нашла кружку. Варавва
расставил ноги носками внутрь, покачивался, что-то пел и доставал не спеша
из-за пазухи короткий, вроде охотничьего, нож.
Петр смотрел врагу в живот, у него был свой план - броситься под ноги и,
когда тот рухнет, навалиться сзади и разбить голову тяжелой кружкой.
Вдруг сильная рука остановила его, тонкие пальцы сжали локоть, как клещи.
Учитель отодвинул Петра.
Варавва проглотил слюну. "Отойди, пахан,- сказал он мрачно,- без тебя
разберемся..."
Иисус не двигался и смотрел на Варавву, который держал нож перед животом.
"Что ж,- сказал раввин.- Бей".
Варавва смотрел на него в недоумении. Все молчали.
"Ударь,- повторил Иисус.- Ну бей же, если тебе так хочется. Убей меня, и
тебе ничего не будет. Они,- он кивнул на учеников,- тебя не тронут, это я
тебе обещаю".
Варавва исподлобья следил за ним. Иисус продолжал:
"Если ты ударишь его, то станешь убийцей и люди будут преследовать тебя. А
меня ты можешь убить без всякой опаски. Ведь я - сын Божий".
Кто-то засмеялся.
"Убей, если не веришь",- сказал Иисус и, неожиданно улыбнувшись доброй,
жалкой своей улыбкой, раскрыл двумя руками одежду на груди.
Варавва покосился на лица, с жадным испугом ожидающие, смерил взглядом
Петра, криво усмехнулся. Все зашевелились, раздались восклицания. Маленький
Симон, нервно жестикулируя, что-то втолковывал непроницаемому хозяину.
Мигнув тусклыми очами, Варавва цыкнул слюной через плечо. "Ладно,- сказал он
презрительно,- валите отсюда..."
Двенадцать вслед за учителем пошли прочь меж расступившихся людей, но, перед
тем как уйти, раввин обернулся, пропуская учеников, и что-то сказал толпе.
Петр заметил, что девушка с лентой в руках, глядя на раввина снизу вверх
большими отсвечивающими глазами, плачет.
УчиЇтеля провожали, то ли благоговея, то ли насторожась и насмехаясь. Кто он
был для них: артист-охмуряла, дешевый проповедник, каких было и будет
тысячи, или тот, чьим именем он назвал себя? Что они бормотали, когда
смотрели с порога вслед удалявшимся в пыли по белой дороге: "Много вас тут
шляется" или "Благословен ты, Адонай"? Петр подумал о том, что нужно
подставить себя под нож, чтобы доказать им, что ты бессмертен, и умереть,
чтобы стать Богом.
Мысль, не понятная ему самому. Но рабби ничего не объяснял до конца. Был ли
он в самом деле Сын Предвечного или называл себя Божьим детищем, как все мы
себя называем? Петр был порывистым, опрометчивым человеком, импульсивной
натурой; по замыслу этого рассказа, он не любит умствовать. Петр вспомнил,
как он стоял перед пьяной рожей, выбирая минуту, когда кинуться вперед. Вот
именно. Не рассуждать, а действовать! Он смотрел на своих товарищей: они
сидели, раскачиваясь вместе с лодкой, по двое и по трое на скамьях, и на
всех лицах было одинаковое выражение терпения, усталости, долга. Гребцы
успели смениться, скоро и его очередь.
На корме по-прежнему виднелось лицо Андрея, но золото предзакатного света
уже померкло на нем. Обернувшись, Петр увидел, что солнце исчезло в
фиолетово-сизых тучах, вода потемнела, ветер с заката рябил и серебрил ее.
Баркас тяжело шел против ветра. Уже давно исчезло из виду восточное
побережье, должна была показаться по правому борту песчаная отмель, но море
по-прежнему было пустынно. Ни паруса, ни рыбачьей шлюпки. Чайки время от
времени шныряли с криком над самой водой.
Ученики вполголоса переговаривались, поглядывали на небо. Гребцы усердно
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Майер Стефани
Орловский Гай Юлий