про их интимные отношения, просто не верится! Парню, знаете ли, все
простительно, но девушке... Да ее же иначе как содержанка в институте никто
и не называет! И она это знает. Другая бы от стыда удавилась, а эта
смотрите, чуть ли не гордится..." "Нет, ну какая же она все-таки дрянь!"
всеми? У нее же вроде ухо болело, вдруг лежит себе и все слышит?"
Казимировна впорхнула ко мне, наклонилась к самому лицу, даже ласково
поправила одеяло и погладила по волосам. "Представляете? -- раздался ее
нарочно громкий шепот. - Действительно спит или притворяется, но она там..."
"Неудобно-то как!" "Плевать. Пусть знает. Да вы не беспокойтесь. Это же
Танька! Ей все как с гуся вода. И не такое проглотит..."
сладко спали в саду, а розовое солнце едва осветило сизый прянный воздух над
величественным городом. Я бы слиняла незаметно, но Илья Арнольдович как раз
собирался на утреннюю рыбалку на Артиллерийскую бухту со своим
ящичком-сидением и умопомрачительными снастями. Я чуть не споткнулась об
него на ступенях их белого крыльца. Арнольдыч, как я его называла про себя,
поднял на меня свое мясистое мужественное лицо из-под белой кепочки,
расширил свои прекрасные глаза моего Феликса и без слов сразу все понял. "Я
подвезу тебя, Таня... -- тихо сказал он. -- И помогу с билетом. Так просто
ты в сезон из Севастополя не уедешь." Это-то я знала, но надеялась на мои
тридцать рублей -- дам проводнику сверху моего обратного билета. С блатом я
их сохраню... Арнольдыч на цыпочках вернулся в дом оставить снасти,
спустился ко мне, открыл гараж и вывел свое сокровище.
еще нехватало -- амурных приключений с несостоявшимся родственником. Он так
на меня смотрел весь этот месяц!.. Как-то даже ухитрился из комнаты
подглядывать через двор, как я моюсь в их летнем душе... "Илья Арнольдович,
- начала я грозно. -- Вы куда это меня везете?.." "В аэропорт, - ласково
коснулся он рукой моего колена. -- Чего тебе мучится в духоте два дня?" "Ни
разу в жизни не летала, - растерялась я. -- У меня и денег-то таких на билет
нет..." "Как ты думаешь, повез бы я тебя, если бы не взял с собой тебе на
билет? Не бери в голову. Просто у меня блат на железной дороге слабее, чем в
Аэрофлоте. -- Он замолчал, изредка ласково улыбаясь мне в зеркале. -- Дошло,
наконец, до тебя, что мой охламон тебе не пара?" -- спросил он тихо. "До
меня-то дошло, а вы вот почему так считаете? Потому, что я из бедной семьи?"
"Чепуха." "Тогда потому, что я русская?.." "Да мы все тут стали русскими
гораздо больше, чем евреями. Просто парень мой своей матерью капитально
испорчен и тебя не стоит. Ты, Танечка, удивительная красавица. И, к тому же,
честный нормальный человек. Зачем тебе лезть в эту грязь?" "Пусть в ней
Феликс с Эллой валяются?" "Точно. У Эллы в семье точно такая же ситуация. Ее
папа -- мой друг еще по службе в морской пехоте. Мы оба пытались наших детей
воспитывать по-своему, но мало научить их самбо и рыбалке. Жизни их учили
мамы. Да и нас самих жены перевоспитали так, что страшно даже думать, какими
мы стали. Да, наши семьи уже лет пятнадцать живут хорошо. Но вот этой ценой,
- он положил руку на сердце. -- Поэтому я и сам хотел было тебе кое-что
пояснить, но ты бы решила, что я заодно с Соней, верно?" Я молча кивнула и
стала тихо плакать. Мы молчали до самого Симферополя. Тут Арнольдыч куда-то
бегал, пока я сидела в машине, вернулся с никогда не виданным мною
аэрофлотским билетом, блестя глазами. Когда началась посадка, он вдруг
крепко обнял меня и поцеловал куда-то в шею за ухом, когда я резко отвернула
лицо. "Где мои хотя бы тридцать пять?.. - глухо сказал он, сжимая мою руку.
-- Не забывай меня, Танечка. Нет на свете более одинокого и несчастного
отставного полковника..."
тридцать. Я не отрывала глаз от фантастического зрелища за окном, пока
зелень расчерченных украинских и белорусских полей не задернулась
ослепительно белой пеленой облаков. Эти облака потом придвинулись, посерели,
почернели и исчезли над поворачивающейся среди темнозеленых лесов серой
блестящей Невой.
поняла как тут холодно только на Невском. Пассажиры косились на мой загар и
открытое платье. Прямо в троллейбусе я скорее открыла чемодан, натянула
свитер, потом куртку и продрожала до самого дома. Наша пропахшая кошачьей
мочой парадная, облезлая дверь и темная от копоти и мрака за окном общая
кухня вернули меня из мира грез к суровой действительности. Надо было
осуществлять резервный план. Руины были готовы. Пора было строить из них
убежище.
отца сначала стали куда-то за что-то таскать, а потом он оказался на годы в
дурдоме, она начисто потеряла интерес к жизни и вообще не замечала иногда,
жива ли еще где-нибудь ее единственная дочь.
они всегда были рядом, вечно счастливо смотрели друг на друга и смеялись. Он
провожал ее на работу и встречал с работы, они без конца ходили в театры на
второй акт: вроде бы вышли на антракте размяться. Для этой цели у них были
легкие куртки, которые можно спрятать в мамину сумочку, и теплые свитера
вместо пальто. Потом они с гордостью вспоминали, как удачно выслеживали
пустующие места в партере и смотрели на сцену не с галерки, а вблизи. У мамы
был заветный ящичек в тумбочке с неумело приделанным замком. Но по
рассеянности она вечно забывала запирать его после ночного чтения
содержимого. Где-то классе в восьмом я туда проникла и поразилась: там были
стопки стихов. Вернее любовных писем в стихах о прекрасной даме, которой
казалась папе его такая странная востроносая женщина -- моя несчастная
мать...
залах. Феликс писал закрытый проект, откуда я сделала вывод, что они сладили
с Эллочкой и ее папой. Мне мой недавний любимый так и не позвонил. В романе
мы бы встретились хоть раз случайно. Но и этого не произошло. Я чертила и
считала среди студентов второго сорта - не в "ящиках", а в родном институте.
Девочки мне скорее тайно сочувствовали, чем злорадствовали. Никто, спасибо
им, не расспрашивал. И так ясно - был и нет... Как у многих других, кого
поматросили и бросили. В первых же числах сентября я подписала распределение
в ЦКБ во Владивостоке и вся ушла в свой дипломный проект.
появилась у меня дома с Димой Водолазовым, выдохнув с сияющими глазами: "Мой
муж..." Меня это нисколько не удивило: пошли вокруг "браки по расчету" -
ради ленинградской прописки. Почему бы не больно красивой Тамарке не выбрать
такого видного парня, как Водолазов! А этот вдохновенный хам не стеснялся
передо мной демонстрировать свое откровенное пренебрежение к новобрачной.
Они, естественно, пришли со своими бутылками и закуской. У него были все
признаки пьяницы с агрессивными наклонностями. Но парень он был
действительно заметный, отличного сложения блондин с довольно правильными
чертами лица, такими же как у его Томы невыразительными стальными глазами.
Чем не пара? Подруга была счастлива, не отлипала от суженного, без конца
что-то ему шептала на ухо, косясь на меня. Он, по своему мерзкому
обыкновению, без конца ее при мне целовал в губы взасос, лапал то за грудь,
то за попку. Она игриво отбивалась, млея от удовольствия и победно улыбаясь
мне.
меня отправили домой самолетом, что в те годы могли позволить себе далеко не
все. "Поздно же ты поняла, Татьяна, что с жидами нельзя иметь дело, --
грохотал басом Дима. -- Ты же русская женщина, славянская красавица, цвет
нашего генофонда. Тебе-то зачем плодить жидят? Когда такие мужики как я
встретили Мамая на Куликовом поле, такие бабы, как ты врачевали наши раны,
нанесенные татарами. Но татары сами были классные воины и
мастера-оружейники. А жиды? Продавали и тех, и других, ссужали в долг под
мерзкие проценты и пересчитывали по ночам со своими жидовками свое золото.
Жиды - вечный позор рода человеческого!.." "Но согласись, Митя, - ворковала
Тамара, - что такие как Феликс умнее нас с тобой. Он и красивый тоже, только
по-своему, правда же?" "Ну и что? Вот я недавно тараканов у табя на кухне
травил. Тоже, знаешь ли, умные твари. И каждый отдельно взятый таракан даже
и симпатяга, если его через лупу рассматривать. Но ты же не захотела, чтобы
они у тебя по хлебу бегали за завтраком и в супе тонули? Вот и я не хочу,
чтобы жиды, эти мерзкие насекомые, нагло проникающие в любое человеческое
жилище, занимали лучшие места. Вот есть у них Биробиджан -- пусть там все и
живут. И друг друга подсиживают. Вот Хрущев когда-то предлагал создать
специальные города и районы для воров, тунеядцев и прочих проходимцев, чтоб
там гад гада жрал. В изолированном от всех нормальных людей Биробиджане
жидам - истинное место." "Я вполне верю, Дима, - не поднимая глаз от
скатерти и чувствуя двойную тошноту -- от не го и от водки -- сказала я, -
что такие как ты действительно способны выкурить евреев если не в
Биробиджан, то в Израиль. Но кто же тогда нам зубы лечить будет, кто нам
атомные бомбы, самолеты и вертолеты придумает, кто тебя, дурака, смешить
будет с эстрады?" "Русские люди, которых жиды на этих местах подсидели!"
"Водолазов справится на месте Миля или Райкина?" "Ладно. Таких мы у себя
оставим, но остальных -- в Биробиджан. Пусть наебывают только друг друга и
таращат друг другу свои лживые глаза! А не хотят, так русские издавна умеют
показать им, как следует себя вести, чтобы остаться дышать! Все здоровые
нации жидов терпеть не могут. А мы - вечно кому-то обязанные, вечно перед
перед всеми лебезим, сами отдаем жидам и прочим самое лучшее. Включая наших
женщин. Небось на эту Томку позорную он глаз не положил, она ему и нахер не
нужна!.." "Дим... ты чего меня так?.. При Таньке-то?.." "Заткнись, ты,
говно... Нет, ему Татьяну Смирнову с ее бюстом, первую красавицу института,
если не Ленинграда, подавай. Вот она, дура, теперь горой за жидов стоит. Ты
же не в Фельку -- ты в еврейство в его лице влюбилась, раз сейчас за него
Мережковский Дмитрий
Русанов Владислав
Мичурин Артем
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман