дел. Вовсе не для них думающие головы обладают такой притягательной силой.
Прав Дуев, что всегда кого-то обсасывают - но только не цветочки. Вчера
крестьян, беспортошных феллахов всяких, которым некогда было помыться,
смердов, рабов. Завтра роботов, чем они хуже феллахов? А сегодня доят тех,
кто сидит в технопарках. Не знаю, что насчет жара души и нектара, но
большие начальники-вурдалаки в финансовом отношении местную публику точно
выжимают, как лимоны. Расцвести "лимонам" не дают, чтоб не стало тесно
питающимся, насельникам администраций, кафедр, НИИ, НПО и прочих бюджетных
контор. Однако же, начальнички изводить и рубить под корень
соперников-кормильцев, пожалуй, нынче не должны. Собственный овощ им уже
не вырастить, а жить-то хорошо - ой как надо. Значит, наши привычные
сосуны в этих ликвидациях, по крайней мере, главную скрипку не играют.
Тогда кто? Тут и ставилась сама собой точка в моих размышлениях.
дружил в СИЗО, не покладая рук и ног, вкус чьих ботинок я помню до сих
пор. Видимо, пустили его отдохнуть от хорошего поведения. В универсаме на
Васильевском встретились, я там водопроводным краном разжился. При этом,
мне показалось, земляк меня не заметил, а я его "взял на мушку". Вначале
такое обстоятельство никак меня не задело. Но потом, когда ему вместо меня
достался приличный портвейн, откуда-то из мозжечка постучалась агрессивная
мысль. Возьми-де кран, заверни его в приобретенную ранее газету "Правда" и
получившимся украшением угости приятеля по кепке, так сказать, верни
излишки. Появившись под видом обычной мысли, этот умственный порыв
скользнул вниз, в сердечную мышцу, оброс там сильными чувствами, как ежик
иголками, и показался хорош. Он уговаривал меня со всей убедительностью,
что невмешательство в дела блатного элемента мне серьезно повредит.
Закусает себя душа, истощится дух. Ладно, он меня уговорил, воодушевившись
и вооружившись краном, да еще цепочкой от унитаза, я принялся преследовать
человека с хорошим портвейном. Порыв на ветру распалился еще больше, мое
образное мышление по десятку раз за минуту представляло, как врезается
"газета" вместе со всей своей правдой в грязный затылок оскорбителя.
Предаваясь таким светлым мечтам, выдувая губами звуки удара "Бух! А-а-а!",
я проводил своего подопечного с Наличной на Железноводскую. Там он юркнул
через подворотню во двор. Экскурсия вроде бы стала подходить к концу,
когда он двинул в какой-то подвал. Я, будучи по-прежнему на взводе, не
отрываюсь. Пять ступенек вниз и - полутьма, воздух, напоенный гнилью,
звенит от комариных концертов, и вражеские летуны повсюду, наглые, как
пэтэушники после выпускного бала. Ящики раскинулись упорядоченно,
штабелями, и раздольно, россыпями. Подвал, судя по интерьеру, имел
отношение к заведению жрального типа, которое умерло грязной смертью из-за
запрета санэпидстанции. Я не забывал о своей мечте, поэтому, огибая горные
хребты тары, преследовал знатного зверя. Всего несколько метров вглубь - и
сумерки стали тьмой со слабыми выбросами света из каких-то щелей, а залежи
ящиков обернулись лабиринтом. Вот и чавканье башмаков моей добычи
рассосалось во мраке, и огонек ее сигареты свернул за какой-то угол.
Пожалуй, ошибочка вышла; приятель, в отличие от меня, нежится в родной
гадской стихии. Стал я, как тот вратарь, которому бьют пенальти, а у него
грязь в глазах. Выход один - искать вход. И вот я пячусь назад, гордый, но
озадаченный, как Наполеон в декабре двенадцатого. И вдруг шлагбаум. На
моем горле устраивается ремень и начинает давить. Я в него даже не
поверил, настолько был не готов к столь неприятному развороту. Но башка
сразу опухла, как мяч под каблуком. Все было так похоже на сон типа
"кошмар", что я не испугался и нашел, что противопоставить гнусному
выпаду. Трахнул каблуками владельца ремня по сводам стопы, а потом смял
ему локтем, наверное не слишком здоровую печень. Ему бы сейчас не обращать
на это внимания, да и додавить меня, но злой вспыльчивый нрав взял свое.
Удавка ослабела, видно, он стал держать ее одной рукой, а второй,
увенчанной чугунным кулачищем, решил долбануть мне по затылку. Но я нырнул
вниз и вбок, потому-то бронебойный удар, произведя ветер, только скользнул
вдоль моей шапочки - как не узнать нрав приятеля. Взяв из положения сидя
низкий старт, я высвободился и, больше того, перелетел через какую-то
кучу. Я знал, что разгневанный блатарь так просто не пустит меня к свету,
поэтому стал курсировать в тьме. Пути ветвились и петляли, пересекали
груды гниющих ящиков и уходили под воду. Вскоре неизвестность полностью
проглотила меня. Оставалась одна единственная ясность, что братья меньшие
в состоянии пить мой сок на первое, второе и третье. "Закусан комарами
насмерть в центре большого города!" - это сенсация. Однако, я вряд ли
смогу пожинать плоды своей популярности и нежиться в огнях фотовспышек и
юпитеров. Хоровой писк был таков, что казалось - все тело стало сплошным
ухом. Несмотря на мои мощные отмашки, достойные участника мамаевого
побоища, комары подошли вплотную и даже куртку пробивали своими хоботами.
Я пытался вычислить, сколько еще продержусь в кусачей тьме, но тут
обозначилась поправка к расчетам - некий шум, похожий на комариный писк,
как тигр на кота. Удивительный шум скорее всего был родственником того,
что бывает при продувке клапанов. Ой, как не хочется, чтоб этот "клапан"
прыгнул мне на холку. Так я внутренне протестовал, что какой-то
нервический спазм сделался. Конвульсии стали меня выжимать и выкручивать.
Уже известный мне гномик ожил и побежал навстречу тапкам, а потом словно
сорвался с прыжковой вышки. Покувыркался он еще, а потом прибился куда-то,
приобрел устойчивость. Кстати, вся фигня, творившаяся с ним, как будто
происходила и со мной (гномик - ЭТО Я?!), хлестнули прямо-таки прибойной
волной свежие ощущения.
силу сквозь отсеки моего нового, надеюсь, неплохого тела. Это вдох. Сжатие
бежит в другую сторону, и брызгами с гребня волны срывается горячий выдох.
Он подсвечивает шарик неподалеку. Внутри шара скрючился убогий тип,
отчасти похожий на человека, а больше на блин; выделялись, пожалуй, только
красивые красные фонарики глаз. К продольному сжатию добавляется
поперечное, огненный комок распирает глотку. Стоп-кран. В шарике-то - Я!
Кроме меня там торчать некому, вот даже узнаю свою куртку с барахолки и
шапочку, пригодную для сафари. Глотка горит, как от стакана спирта, сейчас
пойдет волна в другую сторону и выбросит комок, вернее, скрученную в моток
проволоку. Нет уж, на самого себя, даже замаринованного в шаре, моя рука,
а вернее проволока, не подымется.
огневой рубеж и съедобный шарик. По дороге глотаю встреченные напряжения и
сжатия; переварившись, они вылетают откуда-то сзади реактивной струей. Ну,
задал я фору балеронам из Большого! В конце душой исполненного полета -
яма, я расплескался по стенкам и стек на дно. Итак, поздравляю себя и
гнома с вселением обратно. Если я не сбрендил окончательно, то теперь знаю
угол атаки на меня. Резко сгибаюсь и щелкаю зажигалкой, что-то, похожее на
копье, свистит над моей головой, слегка прикрытой шапочкой. Крохотный свет
подмазывает розовым сцену нападения, кручу глазные яблоки. На штабеле в
двух метрах от меня расположилась редкостная дрянь. То не копье
просвистело, а она пульнула в меня своим хоботком. Убойный инструмент, не
заработав очки, как раз прятался сейчас в пасть недовольной морды. И
наконечник у него тот самый, похожий на клин. Кусательно-жевательный
аппарат вообще у этого гада выдающийся. Четыре крюка и какие-то штуки,
которые я бы назвал ручонками, если б не были они похожи на складные ножи
с зазубренными лезвиями. Изящная червеобразная фигура вся в прикиде из
обручей-колец, те заправлены друг в друга, как портки в сапоги, вдобавок
сходятся и расходятся в такт элегантным движениям. Чуть подальше от
головы, под грудкой шевелится два ряда смешных ножек, которым не помешали
бы сапожки. Описание не полно, потому что было не до любования портретом
подвального дива. Я как-нибудь сообразил, что эта штука способна помешать
мне жить. Неожиданно в рамку влезла фигура моего уркана с живописной миной
на лице. Дальнейшее достойно кисти баталиста Васнецова. Жалко, что он
отсутствовал, когда я кинулся к вору, как к родному брату, дескать, не
узнаешь своих, чертяка. "Брат" хватанул меня двумя своими медвежьими
лапами за куртку и помог твари цапнуть будущий бифштекс - подбросил меня к
ней поближе. Наверное, и зажигалка уже вывалилась из моей руки, и огонек
прихватил кое-какие щепочки - была подсветка, благодаря которой я
разглядел, что страшиле мало было размахивать хоботом, она еще и прыгнула.
И хоть я подлетал к ней спиной, полуобернулся, как балерун к балерине, и
врезал ей своим краном по крюкам. Треснула пропоротая куртка, и хобот
хлестнул меня поперек туловища. Я, так сказать, свернул в сторону, где
проломил кучу ящиков и начал барахтаться. Чудовище же решило познакомиться
поближе с урканом, тем более, он был по пути. Хулиган швырнул в гада
бутылку, но она была отбита и улетела по верному адресу, то есть ко мне.
Следующим жестом человек пытался запаять бляшкой ремня животному по
моргалам, но "складной нож" полоснул ему по ладони. Теперь наступил черед
активных действий злюки-монстра. Четыре крюка выдвинулись вперед и вошли в
бока уркагана, так что ему было уже не сдвинуться с места. Следом хобот
могучего урода пробил блатарю видавшее много снеди пузо. Монстр заурчал,
как дизель; даже уркаган, не вылезающий из болевого шока, глянул на
старающееся животное с удивлением. И тут блатного мужчину, которого я уже,
конечно, простил, затрясло, несколько раздуло, потом перекрутило. В конце
концов, полопалась там и сям кожа, из прорех вместе с разбавленной кровью
вырвались синие искры, к запаху гнили присоединился озоновый аромат. Через
полминуты жиган совсем расползся и кучей требухи упал в воду. Гад опустил
морду в эту кашу и стал жрать, вместе с ним закопошилась бодрая компания
мохнатых, похожих на сосиски червячков. Вскоре кольца на брюхе твари
разошлись настолько, что оно стало просвечивать кровавым содержимым.
Чудище срыгнуло мутную жидкость, наверное, лишнюю воду, и стало
поворачивать внимательное "лицо" в мою сторону. Я соответственно из
зрителя превратился в того, кто бежит быстрее лани; рванулся наугад,
надеясь, что зверь уже сыт-пьян и доволен жизнью. Я никогда так быстро не
рвал когти, ни в прошлой, ни в будущей жизни. Злодей еще предстал передо
мной, как памятник самому себе на вершине пылающего кое-где холма. Он
гордо поводил озаренной мордой и громогласно пищал. Он входил в мои сны и
Шилова Юлия
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк