очевидные достоинства вашего романа, ни выйти за рамки существующих
уложений, ни ущемить права коллег ваших по перу, ни выложить на алтарь
цивилизации собственные премиальные мы не можем.
Забыть, что он был, мой роман, и жить так?!
принимаете? Мы что - церковная цензура, по-вашему? Душители вольностей?
Или, может быть, эпоха застоя не канула в Лету? Обкрадывать мировую
культуру, детей наших и внуков... Да как вы могли?!
- Только о себе, только о своих мелких нуждишках. Никакой ответственности
перед будущим!
стиснув между пальцев потухший окурок, по выцветшим ее щекам текли крупные
слезы.
возлюбленный наш Михаил Вадимыч. И, как из всякого лабиринта, из нашей
ситуации есть по меньшей мере один выход.
космополиты недобитые!
акт вандализма, - веско заявил Двудумов. - Да и те два экземпляра, что вы
нам сдали, хранятся в директорском сейфе с кодовыми замками. Лично я вижу
выход в другом.
помаемся... Пусть я не доживу, у меня язва, вы, Эдгар Евлампиевич, не
ровен час не доживете, зато потомки нам спасибо скажут и в пояс
поклонятся!
такой? Он действительно есть? Что ж мы тогда не выходим этим выходом? Я
готов...
говорится, дай бог... А выход, прелестный наш Михаил Вадимыч, заключается
в том, чтобы, не откладывая в долгий ящик, не теряя ни минуты драгоценного
времени, не отодвигая от удаленнейших ваших читателей сладостного мига
обручения, простите некоторую вычурность слога, с гениальным творением
вашим, - чтобы вам немедля умереть.
тонковата такие вещи на слух принимать.
забыться..." Прямо сегодня, сейчас. В этой вот квартирке, за которую и
цепляться-то особого резона нет.
включается незримый счетчик. И начнет он отсчитывать секунду за секундой,
минуту за минутой... и так долгих двадцать пять годочков. И едва истекут
эти двадцать пять лет, ваш роман немедленно будет издан.
безо всякого там чуждого нам ажиотажа. Чтобы в каждый дом, на каждую
полку, в хрестоматии, в роман-газеты!
получаем право не платить гонорар, эти несусветные деньжищи, которые
просто немыслимо истратить за одну человеческую жизнь, вашим наследникам.
Сыну вашему от первого брака, например.
прямо завтра бы запустили в производство. Что бы вам годиком раньше было
не разойтись?
Достоевского бы с Толстыми рецензировали да на доработку возвращали... Это
я взял бы на себя и утопил бы вас в отзывах. Любого формата и любого
объема.
молча рыдала.
неповинующимися губами.
Двудумов. - Мы не звери, не убийцы...
Давайте-ка закругляться, время позднее, а мне на другой конец города,
завтра вставать ни свет ни заря.
ей-богу... Дело серьезное. Человек сам должен осознать. В конце концов,
поймаем такси.
Мэрдок, не Шпрингер какой!
предчувствий. - Несправедливо! Я же молод, полон сил! Я могу писать еще
долго! Я напишу роман в сто раз лучше этого! А что я напишу мертвый?!
и того, что есть. И нам, и дальним потомкам нашим. На тысячу лет вперед.
Вы уже обессмертили свое имя. Стоит ли рисковать? А вдруг все последующее
окажется жалким перепевом? Такое уже бывало.
не хочу я умирать, уйдите вы от меня, оставьте вы меня в покое. Да вы
кошмар мой, вот вы кто!
осязаемы, можете нас потрогать. Мы вымокли под дождем и завтра поголовно
будем охвачены насморком. Кошмары, как известно, насморком не страдают. А
по поводу того, хотите вы умирать или нет, так все уж решено и
согласовано.
кое-кто из числа безответственных товарищей по молодости своей, по
незрелости и воздержался...
Радоваться надо, что у молодежи нашей уже есть свое необщее выражение
лица. Прошли времена полного единодушия, а правильнее - равнодушия! И
однако же большинством голосов...
молодых специалистов. Конечно, мы вынуждены подчиниться вашему авторитету,
но позиция наша остается! И я обещаю вам, что когда мы придем вам на
смену, такой дикости больше не повторится!
пришли? Как попали на места ваши?..
Учились, учились, а потом выучились и пошли работать. Так и работаем по сю
пору... И не воображайте нас этакими сыроядцами, исчадиями ада. Мы такие
же люди, как и вы. И нам по-человечески будет жаль вас, но что поделать?
Мы, как справедливо вами подмечено, на своем месте. А вы, соответственно,
на своем. Все мы существуем в системе, и система определяет правила, по
каким нам между собой взаимодействовать. Так что при чем здесь я, Лев
Львович, Агата Ивановна? Система, незабвеннейший Михаил Вадимыч,
биоценоз...
вдвое, у меня дети вроде вас. Лев Львович - ударник труда, орденоносец.
Агата Ивановна так и вовсе девушка. И с нами вы станете драться? Вы же
интеллигентный человек.
вас хороший, с полуподвалом почти шестой, балкон есть, никаких сложностей
я не предвижу. Попрошу, попрошу!
значит надо...
уж как-нибудь подостойнее. Как классики наши... Вы уж сообразно своему
будущему положению. Можете записочку сочинить, мы подождем. Только,
убедительно вас попрошу, завещание ваше литературное, слово потомкам,
составьте уж во всю меру отпущенного вам таланта. - Он помолчал, набирая
значительности на лице, и добавил: - Не знаю, приятно вам будет или нет...
Я вот, вопреки прогнозам Льва Львовича, все ж таки уповаю дожить до
сладостного часа, когда роман ваш явится читателю. Верите ли, тотчас же
примусь за увековечение памяти вашей. Общество вашего имени создам, в
председатели буду баллотироваться. Хотя и трудно будет, трудно... Друзей
ваших объявится, коллег, сотоварищей, все при чинах, при наградах! Но я
все же питаю надежды и потому вот тут, при свидетелях, клянусь вам, что ни
сил, ни здоровья, что сохранит мне природа к тому дню, на это святое дело
не пожалею. Вот так-то.
другу под крыло... друг поможет!.." Он скосил глаза едва ли не за спину:
до выходной двери было рукой подать. Правда, замок был туговат, мог
подвести, открыться не сразу, давно его нужно было починить. Но кто же
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия