Чтение 5–й страницы книги ~Ведьма~

Доротея схватила его руку, сжала.

- Ты опять хочешь испугать меня?

Бальтазар смотрел на икону и старался забыть о том, что слышал от
Тенебриуса.

С этого все начинается, думал он.

Сперва сомнения.

Потом он начинает утаивать кое-что на исповеди.

И вот он уже краснеет, когда видит образ Божьей Матери.

- Доротея, - выговорил Бальтазар через силу, - ты спросила моего
совета. Я тебе ответил: к Рехильде не ходи.

- Почему? - совсем неслышным шепотом повторила Доротея. И он всей
кожей ощутил ее страх.

- Я думаю, что Рехильда ведьма, - сказал Бальтазар. И рука Доротеи
застыла в его руке.

- Откуда ты знаешь?

- Я спал с нею, - сказал Бальтазар.

- Она же замужем, - вымолвила Доротея, леденея. - Что ты наделал,
Бальтазар!

Он покачал головой.

- Если бы ты знала, сестра, ЧТО я делал, когда был солдатом, ты не
стала бы так ужасаться.

Доротея выпустила его руку и заревела, как корова. Старая,
расплывшаяся, толстая.

Рехильде Дорн было девятнадцать лет, а Николаусу Миллеру сорок семь,
когда он попросил ее руки.

Рехильда жила с теткой, Маргаритой Дорн. Тетка Маргарита зарабатывала
на жизнь ткацким ремеслом. Девочку рано приставила к станку. Рука у тетки
была тяжелая, кормила она плохо, а доброго слова от нее и вовсе не
дождешься. Рехильде было все равно, лишь бы вырваться из неласкового и
бедного дома.

Медник Миллер был человеком зажиточным. Невысок ростом, хром, с
седыми волосами и ярко-синими глазами. Он был терпелив и добр с молодой
женой. Красиво одевал ее, не бранил, взял в дом прислугу, чтобы избавить
от тяжелой работы. И женщина постепенно расцветала.

А когда расцвела, заскучала.

Вернувшись в родной город, Бальтазар не забыл заглянуть и к старому
Тенебриусу, принести ему медовых лепешек и ягод черной смородины. Доротея
поворчала немного, но дорогу к старику показала. Бальтазар шел и дивился
про себя тому, что древний дед, пугавший их, когда они были детьми, до сих
пор еще жив.

У черного креста, воздвигнутого на обвалившейся Обжоре, замешкался,
сотворил было краткую молитву, но и этой договорить не дали - откуда-то из
кучи мусора выскочил безобразный старик в лохмотьях, заверещал, застучал
ногами, начал визгливо браниться.

- Это я, Тенебриус, - сказал молодой человек и слегка поклонился. -
Пришел навестить.

Старик замолчал посреди бранной фразы, прищурился, скривил рот в
ухмылке.

- Никак сам Бальтазар Фихтеле пожаловал?

- Я.

- Входи, засранец.

Просеменил в сторону, показал лаз в нору, вырытую им в отвалах.
Пригнув голову, Бальтазар вошел.

Лачуга старика была такой же неопрятной, причудливой и грязной, как
он сам. Рота ландскнехтов вместе с их лошадьми и девками, не сумели бы так
загадить помещение, как это удалось одному дряхлому старцу.

Бальтазар осторожно пристроил тощий зад на бочонок, служивший
креслом, но старик согнал его:

- Пошел вон, щенок. Это мой стул.

Бальтазар уселся на полу.

- Что принес? - жадно полюбопытствовал Тенебриус.

- Лепешки.

- Давай.

И впился беззубыми деснами.

- Доротея готовила? - с набитым ртом поинтересовался старик.

Бальтазар кивнул. Тенебриус захихикал.

- Небось, ругала тебя, когда ко мне собрался. Говорила, поди, что
незачем ко мне таскаться, а? Пугливая, богобоязненная Доротея. Помню, как
допекал ты ее в детстве. Кроткий характер был у покойной Марты Фихтеле,
драть тебя надо было побольше, сироту, тогда бы вырос человеком, а не
говном. Зачем приперся?

- Тебя повидать, - сказал Бальтазар.

- Мало ты див видал, пока топтал землю?

- Мало, - честно признался Бальтазар. - Самым большим дивом ты
остался, Тенебриус.

Тенебриус захихикал. Затрясся всем телом. И растрепанные серые волосы
старика, свалявшиеся, как шерсть у барана, затряслись.

Отсмеявшись, велел:

- Пошарь-ка на полке, что над дверью. Возьми там плошку с вином.

Бальтазар встал. Старик прикрикнул:

- Голову-то пригни, каланча, потолок мне своротишь!

Бальтазар нащупал среди всевозможного хлама липкую на ощупь глиняную
чашку. Взял в руки, поднес к носу, сморщился. Старик с любопытством
наблюдал за ним, и когда Бальтазар перевел на него взгляд, распорядился:

- Выпей.

- Ты уверен, что не насрал в этот горшок? - спросил Бальтазар.

- Уверен, - огрызнулся дед.

- А я нет.

- Пока не выпьешь, разговору не будет.

Втихаря обмахнув рот крестом, Бальтазар проглотил содержимое кружки.
Оказалось - плохонькое винцо, сильно отдающее пылью и плесенью. Обтер
губы, обернулся к старику. Тот созерцал своего гостя, склонив голову
набок.

- Хоть бы спросил сперва, что я тебе подсунул. Вдруг отравить
надумал?

- Что ты мне подсунул, Тенебриус?

Старик откинул голову назад и захохотал, дергая кадыком на красной
морщинистой шее.

- Много ты повидал, солдат, а ума не набрался. Ладно, скажу. То, что
ты выпил, - лучшее средство для укрепления ума. Многократно опробованное
на самых безнадежных болванах.

- Что за средство?

- Вино, настоенное на сапфирах.

- Откуда у тебя сапфиры, Тенебриус?

- Ты еще не городской судья, Бальтазар Фихтеле. Мало ли что у меня
есть, все тебе скажи. Чем глупости спрашивать, спросил бы лучше главное -
как действует сие зелье?

- Тошнотворно действует, - сказал Бальтазар. - Сейчас блевану тебе в
хижине.

- От этого в моей хижине грязнее не станет, - отозвался Тенебриус. -
Блюй, если тебе от этого легче. Но лучше бы тебе удержать напиток в себе.
Ибо сказано о камне сем: "Кто же настолько глуп, что отсутствует у него
всякое понятие и представление, но хочет стать умным и не может обрести
ума, пусть со смирением лижет сапфир, и скрытый в камне жар, соединенный с
теплой влажностью слюны, вытянет соки, угнетающие рассудок, и так обретет
ясный ум".

Цитату старик выпалил одним махом, победоносно.

- Кто это сказал?

- Одна дура. Святая Хильдегард фон Бинген.

- Как ты можешь так отзываться о ней, если она была святая?

Тенебриус пренебрежительно махнул рукой.

- Это для для таких, как ты, она святая. А для меня все вы хлам и
мусор. И вся эта земля хлам и мусор.

Бальтазар поежился.

- Не знаю, что и сказать на это, Тенебриус. Пока я был солдатом,
несколько раз случалось так, что смерть подходила ко мне слишком близко.
Теперь, когда я остался жив, мир не кажется мне такой уж помойкой.

- Это потому, что ты здесь ненадолго, - сказал Тенебриус. - Поживи с
мое...

Он пожевал губами, порылся в мешочке, который принес ему Бальтазар,
вынул оттуда горстку ягод и отправил в рот. По острому подбородку старика
потекла темная слюна, окрашенная соком ягод.

- Ты знаешь, как был заложен этот рудник? - спросил наконец
Тенебриус.

- Кто же этого не знает в долине Оттербаха?

- То-то и оно... - Тенебриус вздохнул. - Хочешь, расскажу, как было
на самом деле?

Бальтазар ответил "да" и сразу понял, что ему этого совсем не
хочется. А Тенебриус жевал и говорил, говорил и жевал, и под конец уже
стало казаться, что он жует свой рассказ, обильно приправляя его слюной и
ядом.

- Клаппиан и Нойке, - бормотал старик, - благочестивые старатели,
сукины дети, мать их. "А имя третьего потерялось". Потерялось, да. Потому
что это МОЕ имя, и оно действительно потерялось. И я взял себе другое,
Тенебриус, и уж оно-то останется.

Мы спустились с Разрушенных гор, голод и волки шли за нами по пятам.