неуместным ему):
многих древних вещах не можем понять, как их делали. - Он присел рядом с
Анечкой. - Может быть, все остальные были сделаны гораздо позже, по
образцу этой. Они же все почти одинаковые. Ведь мы знаем только, что это
какой-то культ, а больше мы ничего не знаем...
колена, скользнула по бедру, выше...
жалобным голосом:
Максимович узнает? А ты еще водку эту принес... Скажет - аморалка. Пьяный
разврат. Помнишь, он предупреждал, чтобы не было? Ты ведь знаешь, какой
он. Выгонит же!
давно, он нас не найдет. А этот камень - это просто камень, и все.
Давно-давно глупые голодные люди сделали из него бога, чтоб у кого было
еду выклянчивать. А он не бог - он мертвый булыжник. Не бойся. Ничего не
бойся, ведь я же рядом...
этого хочется...
Закусив губу, изо всех сил вцепившись в каменеющие плечи (ЕГО плечи), она
чувствовала, как пружинисто сминается под ее спиной теплый колючий мех,
как горячие ласковые ладони слепо и нетерпеливо шарят по груди, по
плечам...
им прямо в глаза, и не хотелось ни двигаться, ни думать, ни говорить.
его - длинно, крепко и смело, как не целовала до сих пор никогда.
Поцеловала и отстранилась, тревожно и странно глянула в каменное лицо
скифской бабы, нащупала все еще болтающийся на шее амулет. И Анатолий
заметил, как качнулись во тьме ее глаз два крохотных огонька...
промозглой влагой мха, осторожным похрустыванием под ногами (и не только
под их ногами), и так было долго; а потом впереди, в копящейся между
стволами туманной мгле закачались два крохотных огонька, и Сероглазая, до
сих пор покорно позволявшая вести себя за руку, вдруг тихонько взвизгнула
и заупиралась.
замер у него на губах. Все было ясно и так: страшного не случилось. Просто
Сероглазая поняла, куда они идут. Поняла, и боится.
снующие, крадущиеся вокруг невидимые и неизвестные (а значит - опасные),
Большелобый проговорил:
знаешь.
смерть, знает, какая она бывает, и где может прятаться. Знает гораздо
лучше, чем самая умная из Вислогрудых. Может ли смерть притаиться там, где
глупые старухи делают глупое? Нет. Колдуньи опасны, могут убить, но
колдуньи спят, их нету там, впереди. А без них... Может ли убивать место?
Не болото, не река, не камнепад - просто место? Нет. Никто из охотников не
рассказывал про такое, значит, так не бывает. Сероглазая боится того, чего
нет.
что-то новое поселилось в ее глазах - что-то, чего Большелобый не понял,
но что ему очень не понравилось.
лопотали о чем-то под слабыми прикосновениями сонного ветерка листья
кустов, нависающих над откосами потаенного овражка - жилища Праматери;
только негромко потрескивали там, на дне, фитили двух светильников перед
каменным изваянием Изначальницы Рода. Неверные отсветы скользили по серому
каменному лику тенями смутных древних раздумий, шарили по расстеленному на
земле меху - ложу Праматери, на котором стоял затейливо изукрашенный
горшочек и грудой были насыпаны ягоды - ее ночная еда. А больше в
святилище не было ничего. И никого.
Изначальницы Рода, а сам пристроился рядом и первым делом занялся своим
топором. Все нужное было у него с собой, да и нужно-то было немногое,
чтобы выправить и наточить смявшееся о рысий череп мягкое лезвие.
горшочек: а что там? Там было темное и густое, хорошее. Один только раз в
своей жизни Большелобому удалось попробовать это - украдкой, дрожа от
страха, и отхлебнул-то он совсем немного, но Вислогрудые все равно
догадались по запаху изо рта и побили, и три дня не подпускали к еде. И к
утренней не подпускали, и к вечерней. С тех пор он боялся к этому
подходить. А так хотелось еще!
просто надоело молчать.
Хочешь?
надо. Ничего, ночь длинная. Может быть, она еще передумает.
смотрел, смотрел на нее, на живые теплые блики, скользящие по ее коже - по
лицу, по сильным крепким плечам, по едва прикрытой истрепанным мехом груди
и по меху, скрывающему то, что ниже...
пазухой амулет Вислогрудой с Пробудившимся Животом (сколько уговаривал
Кривонога сделать его, сколько всего пришлось за него отдать!), и будто
сам собой оделся на шею Сероглазой кожаный шнурок - она не шевельнулась,
не вздрогнула даже, только глаза ее стали огромными, черными. А потом
Большелобый как-то вдруг осознал, что Сероглазая тут, рядом, что ее
сильное гибкое тело прижато к нему; услышал тихий шепот - какой-то
незнакомый, жалобный, просящий (никогда еще Умеющие Рожать не
разговаривали с ним так):
накажет, страшно накажет! Вислогрудые будут очень долго убивать... - Она
вывернулась из его рук, отодвинулась подальше. - Сними с меня амулет. Не
будем до срока, здесь. Страшно!
Прародительницы. - Эту не бойся, она - камень. Мертвый, глупый, ничего не
может, не страшный. Смотри!
потому что он плюнул на изваяние. И еще раз. И снова. И ничего не
случилось.
Нет богов, кроме Великого Неба, а оно - с нами. Оно защитит. Кого еще
боишься? Вислогрудых? Они сами меня боятся. Они - слабые, глупые, умеют
только жрать, бормотать непонятное и пугать нестрашным. А я - сильный, у
меня острый топор. Убью их, - он говорил, говорил, а рука его нашла в
темноте ее колено, скользнула по бедру, выше, туда, где прикрыто оленьей
шкурой... - Не бойся. С тобой - я, а со мной - Великое Небо. Не бойся...
соскользнула с ее тела, открыв глазам давно и нетерпеливо желаемое. Ладони
его легли на горячее, упругое, ощутили неподатливость твердеющих сосков,
нажали чуть сильнее...
рук. Вцепившись в тяжело нависающие над ней плечи, до крови, до боли
закусив губу, она чувствовала, как сминается под ее спиной теплый колючий
мех, как тело цепенеет в предчувствии другой, сладкой, не испытанной еще
боли...
сок...
ветви черных кустов плавно качались над ними, и не хотелось ни двигаться,
ни думать, ни говорить.
потерлась лицом о его грудь, и лицо ее было мокрым, а в глазах стыла
тоска. Потерлась и отстранилась, обреченно взглянула в каменное лицо
Праматери, крепко прижала ладонями болтающийся на животе амулет. И
Большелобый заметил, как качнулись во тьме ее глаз крохотные огоньки
светильников, как вдруг дернулись, судорожно скривились ее губы. Он уже
понял, что случилось страшное, когда сорвавшийся с этих губ истошный вопль
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Лукин Евгений
Махров Алексей
Свержин Владимир