сентября 1939 года разом и навсегда лишившись своих огромных поместий.
здоровы.
Принимаю надлежащие меры профилактики. - Он прикоснулся к слегка
оттопыренному карману пиджака. - Не составите компанию? Ваши таблетки
годятся лишь для легковерных простаков.
какой мере состояние погоды отражается на здоровье съемочной группы.
палубе, весь пол облеван, стонет, точно преступник на дыбе, - брезгливо
поморщился Граф. - Весьма непривлекательное зрелище, весьма.
сел Майкл Страйкер. Полноправный член правления компании "Олимпиус
продакшнз", Страйкер совмещал две должности - дизайнера и архитектора по
декорациям: Джерран экономил везде, где только можно. Высокого роста,
темноволосый красивый мужчина с коротко подстриженными усами, он сошел бы за
киноидола 30-х годов, если бы не отпущенные по моде длинные спутанные
волосы, ниспадавшие на шелковую водолазку. Решительный, циничный и,
насколько я понял, аморальный тип. В довершение всего он удостоился
сомнительной чести быть зятем Джеррана.
тщательно, словно механик, регулирующий зазоры клапанов в моторе "ролле
-ройса", ввинчивая в ониксовый мундштук длинную сигарету. - Любезно с вашей
стороны приобщиться к массам, тем самым выражая esprit de corps (*3), или
как там это называется. - Он закурил и, пуская клубы ядовитого дыма,
изучающе посмотрел на меня. -Хотя нет, вы не из тех, кому свойственно
чувство солидарности. Мы объединены им поневоле. Вы - нет. Вы слишком
холодны по натуре, обособленны, созерцательны и еще - одиноки. Я прав?
не слишком высокого мнения о личных качествах своего шефа.
посмотрел на Графа. - Странная и непонятная заботливость со стороны нашего
Отто, Тадеуш. Любопытно, чем это объяснить?
улыбнувшись, промолчал. Я тоже ничего не сказал, решив, что ответ мне
известен. Даже позднее я не мог упрекнуть себя в отсутствии
проницательности.
умоляет дать ей успокоительного или снотворного и просит позвать доктора, но
я, разумеется, вынужден был ответить отказом.
борт этой мерзкой посудины. Глотает то свои таблетки, то лекарства,
прописанные вами, в перерывах - пепсин, на десерт - барбитурат.
Представляете, что может произойти, если ей добавочно прописать
успокоительное или еще хоть что-нибудь?
заниматься мне. Где ее каюта?
каюту направо и, услышав слабый голос, вошел. Как и предполагал Конрад,
Джудит Хейнс полулежала в постели в обществе двух симпатичных
коккер-спаниелей. Моргая ресницами, Джудит посмотрела на меня прекрасными
зелеными глазами, улыбнулась жалко и одновременно отважно. У меня сжалось
сердце.
волновавший как при личном общении, так и в кинозале, где выключен свет. На
ней была стеганая шелковая пижама розового цвета, который не сочетался с
оттенком волос, и зеленый шейный платок, который подходил к ее шевелюре.
Лицо молодой женщины было бело как мел. - Майкл сказал, что вы ничем не
сможете мне помочь.
матраса, и взял ее запястье. Коккер-спаниель, лежавший с краю, глухо зарычал
и оскалил зубы. - Если этот пес укусит меня, я его зашибу.
Марлоу? - невесело улыбнулась Джудит.
Сведения о Джудит Хейнс я получил от ее коллег, то есть на девяносто
процентов это была ложь; относительно мира кинематографа мне было известно
одно: грызня, лицемерие, двурушничество, наушничанье, скверность характера
настолько вошли в плоть и кровь жрецов этой музы, что было непонятно, где
кончается правда и начинается ложь. Как я установил, правда кончалась там
же, где и начиналась.
года) не увеличивается вот уже четырнадцать лет. Этим-то и объясняется,
дескать, ее пристрастие к косынкам из газа, скрывающим приметы времени.
Столь же безапелляционно утверждали, что она форменная стерва, единственное
положительное качество которой - любовь к ее коккер-спаниелям. Ей, дескать,
нужен какой-то предмет обожания. Раньше таким предметом были кошки, но
взаимной привязанности от них она не добилась. Бесспорным было одно.
Высокая, стройная, с роскошными каштановыми волосами и красивым, как у
греческой богини, лицом, мисс Хейнс была не подарок. Однако фильмы
царственной красоты и скандальной репутации. Не слишком мешало ее карьере и
то обстоятельство, что она приходилась дочерью Отто Джеррану, которого она,
поговаривали, презирала, и женой Майклу Страйкеру, которого, по слухам,
ненавидела, а также тот факт, что она была полноправным членом правления
компании.
спросил, сколько и какие таблетки она приняла в течение суток. Изящным
пальчиком правой руки она принялась загибать столь же изящные пальчики левой
- утверждали, будто мисс Хейнс умеет складывать фунты и доллары со скоростью
компьютера - и сообщила мне приблизительные цифры. Я дал ей несколько
таблеток, объяснив, сколько и когда их принимать, и вышел.
постучал, но не получил ответа. Войдя внутрь, я понял почему. Антонио
находился в каюте, но, если бы я даже стучался до второго пришествия, он все
равно бы не услышал.
околеть среди Баренцева моря. То, что этот влюбленный в жизнь кумир
европейских салонов окончил свои дни в столь мрачной и жалкой обстановке,
было столь нелепо, что разум отказывался верить. Но факт оставался фактом: у
моих ног лежал мертвый Антонио.
лежал не на койке, а на ковре рядом с нею, голова его была запрокинута под
прямым углом к туловищу. Рот и пол рядом были в крови, не успевшей еще
свернуться. Руки и ноги судорожно вывернуты, побелевшие кисти сжаты в
кулаки. По словам Графа, Антонио катался и стонал, и он был недалек от
истины: Антонио умер в муках. Наверняка бедняга надрывно кричал, звал на
помощь, но из-за бедлама, устроенного "Тремя апостолами", криков его никто
не услышал. Тут я вспомнил вопль, донесшийся до меня в ту минуту, когда я
беседовал с Лонни Гилбертом у него в каюте, и похолодел: как же я не сумел
отличить поросячий визг рок-певца от вопля человека, умирающего в мучениях!
такого, чего бы не заметил любой. Я закрыл ему веки и, помня о неизбежном
rigor mortis (*4), без труда расправил его скрюченные конечности. Затем
вышел из каюты и, заперев дверь, после недолгого колебания опустил ключ в
карман: если у Графа столь тонкая натура, как он утверждает, он будет мне за
это только благодарен.
Глава 2
Умер, вы сказали?
половине десятого капитан Имри и мистер Стокс разошлись по каютам, где в
продолжение следующих десяти часов они будут пребывать в состоянии полной
некоммуникабельности. Взяв со стола бутылку бурды, на которую чья-то •рука
без зазрения совести наклеила этикетку "бренди", я отнес ее в буфетную и,
прихватив взамен бутылку "Хайна", вновь уселся.
непродолжительного отсутствия и смотрел на меня невидящим взглядом. Я