всему свету, что его шеф - верблюд! В итоге этот воистину верблюжий болван
пригласил к себе Честера и объявил ему об увольнении по мотивам...
некомпетентности! Почему? Потому что впрямую за "орвана" выгонять вроде бы
неудобно: сотрудники будут посмеиваться и шушукаться по углам, а шеф как
огня боялся закоулочных разговоров и долгого жевания его имени - недаром
же он верблюд! Вот он и припомнил Фреду, как тот два месяца назад не
совсем точно процитировал Эмерсона: "Консерватор - это постаревший
демократ, а демократ - это вышедший в семя консерватор". Вообще-то у
Эмерсона сказано не "демократ", а "аристократ". Но Честер не просто
цитировал политика, занимающегося философией, а сам делал политику. Потому
замена "аристократа" на "демократа" была им заранее обдумана, оговорена в
самом тексте, тем более что в данном случае он, Честер, куда точнее
выразился, нежели сам Эмерсон, который, к слову сказать, хотя и считал
себя демократом, на самом деле был типичным "вышедшим в семя"
консерватором, в чем никто уже давно не сомневается...
не остановился бы.
и вдруг коротко произнес:
плача: в несколько коротких приемов, как бы лесенкой. Друзья с искренним
сочувствием посмотрели на него, потому что хорошо знали его жену и ее
умение превращать мужа в выжатый лимон. Разумеется, как только Линда
узнала об увольнении, она немедленно напомнила Фреду, что еще надо вносить
взносы за дом, за машину, не говоря уже о том, что у Патерсона ею заказана
шляпка, которую нельзя не взять, - что скажут Клоуки и Гиршнеры, когда
узнают, что заказанная вещь оказалась невыкупленной, ей невозможно будет
выйти на улицу! И что Фред, кого бы он ни строил из себя, конечно же
стопроцентный неудачник, ему бы брать пример с Клоука, который не
побрезговал в свое время чисткой ботинок, зато теперь имеет весьма
доходную сапожную мастерскую и собственный дом, что куда важнее всех
интеллектуальных разглагольствований и всех, с позволения сказать,
"дружеских компаний". И это кто же такие "интеллектуалы"? Неужто темный
махинатор Карел Кахиня, по которому давно скучает тюремная камера?! ("Это
уже слишком, Фред, мог бы и не цитировать!") Или богач Клод Серпино,
который по наследству получил свои миллионы и палец о палец не ударил для
того, чтобы заработать собственными руками хотя бы один кларк, а теперь
готов удавиться за каждый лемм?! (Клод только крякнул при этих словах
Фреда и с интересом посмотрел на Шмерля, до которого, по-видимому, дошла
очередь). А этот тщедушный галантерейщик, тоже мне "интеллектуал",
уткнувшийся в свои подвязки и штрипки, в то время как его толстозадая
Матильда... ("Фред!" - поднял руку Гард, останавливая друга и тем самым
переводя огонь на себя, поскольку Честера уже несло.) Ах уж этот великий
мыслитель Дэвид Гард, полюбуйтесь на этого "интеллектуала", чьи идеи
относительно торжества справедливости и общества без преступлений по
достоинству могут оценить лишь фокстерьеры, служащие в полиции ищейками!
("Благодарю, - слегка поклонился Гард. - Переходи к Рольфу".) Смешно
сказать: профессор! - но за какие такие научные открытия этот Бейли
накачивает и без того громадное пузо, если даже тебе нечего писать о нем
во вшивом "Вечернем звоне", тоже мне, нобелевский лауреат! ("Так его,
родимого! - подхватил Карел Кахиня. - Пусть знает глас народа! Или дать
тебе, дорогой Рольф, последнее слово для оправдания?")
компенсирована неудобством всех остальных.
конце концов, мужчины мы или нет? Фред, не забудь сказать Линде, что мы
проявили по отношению к ней рыцарское благородство.
последовали остальные, кроме Валери Шмерля, который, едва отхлебнув глоток
минеральной, наклонился к Рольфу Бейли и шепотом спросил:
дорогой Валери... Друзья, давайте все же подумаем, как помочь Фреду, тем
более что, насколько я понимаю, наш уважаемый банкир теперь уж точно не
намерен брать преподобную Линду на свое иждивение!
его "кряк" означал недоумение или, может быть, даже сердитость, то сейчас
- прямодушное согласие со словами Бейли, ибо Серпино полагал, что деньги в
наше время не цементируют, а скорее разъедают человеческие отношения,
особенно в тех случаях, когда они претендуют на дружеские.
Если мы не вместе, то, спрашивается, зачем мы здесь?
Просто хочу излить душу.
Позвони в бюро "Душа в душу" и изливайся с утра до ночи. Кому еще хочется?
- обратился он к присутствующим.
известно, дурацким, но в то же время независимым характером, официальным
газетным чертом.
настроенного Карела.
редакционном черте?
Сатаны. А кто такой Сатана, переводя его титул и должность на современный
политический язык? Узаконенная оппозиция! Кто-то ведь должен отвечать за
несовершенство мира, господа! Так и в газете. Готов спорить, что Орвану,
хоть он и верблюд, надоело талдычить в своей газетенке все одно и то же, -
пресно! Для игры с читателем ему нужна изюминка: внутренний оппозиционер!
Пусть Честер продаст Орвану эту идею: я, мол, буду у вас чертом. Сатаной,
а вы меня в вашей же собственной газете будете превращать в отбивную
котлетку. Уж если это не свобода слова... Политично и очень доходно: мы,
народ, обожаем скандальчики, кухонные свары и прочие виды полоскания
грязного бельишка.
нас объединяет!..
другое, а что именно, не смог бы сформулировать и сам Карел Кахиня,
несмотря на свой воистину феерический талант. Они встретились и
подружились много лет назад, когда каждый из них не имел ничего, кроме
самого большого богатства на свете: молодости. В ту пору шла война, вести
которую они не хотели, потому что война была жестокой, позорной и гнусной.
Свое отношение к ней они выразили открыто, за что угодили под суд и были
приговорены трибуналом к расстрелу. Двое суток им пришлось просидеть под
замком в ожидании казни, и эти сорок восемь последних часов сроднили
молодых солдат так, словно и после смерти им надлежало жариться на одной
сковородке в аду или шагать по райским кущам, обнявшись, как братья. На
исходе вторых суток противник предпринял неожиданное наступление, прорвал
оборону, ворвался на базу и благополучно взял в плен шестерых смертников,
не считая кое-какой боевой техники, брошенной в пылу отступления. Потом
все шестеро, отчаянно рискуя, бежали из плена, два года слонялись по миру,
голодали, жили бурно и весело, как живут только в молодости, да к тому же
чудом избежав смерти, а затем вернулись на родину, когда опозоренное
войной правительство было вынуждено объявить амнистию. Что самое
удивительное: спустя много лет они сохранили дружбу, хотя ничего, кроме
общих воспоминаний, у них не было, да и быть не могло, шесть человек
двинулись по жизни шестью разными дорогами, которые, начавшись в одной
точке, все более и более расходились. Собравшись как-то раз в ресторанчике
"И ты, Брут!", они с такой горечью прочувствовали грядущее расставание,
что приняли поистине одухотворяющее решение: собираться и впредь, кем бы и
каким бы каждый из них ни стал. Причем собираться по первому зову любого
члена компании, и не для простого застолья, а для того, чтобы оказать ему
помощь, если он в ней нуждается. Несмотря на то что они были тогда молоды,
им хватило житейской мудрости с самого начала оговорить главное условие
этих встреч: помощь должна носить исключительно духовный характер, ни в
коем случае не меркантильный, - право же, ничто так не способствует
долголетию добрых товарищеских отношений, как независимость друг от друга
в денежном или ином корыстном смысле.
очередной раз промокая салфеткой пышные усы. - Раз у Фреда такой мерзкий
характер, пусть уж будет мерзким и его журналистское амплуа...
Честера надо в редакции узаконить. Пойдет ли на это Верблюд? Или, может,
ты поговоришь с ним, Клод, тем более что он держит свой капитал в твоем
банке?
обладать такой низменной житейской информацией, - проворчал Клод Серпино.
улыбкой школьницы стала медленно раздеваться в такт музыке.
друзей в самый напряженный момент общего разговора. - Да ведь каких денег
небось стоит!