Чтение 5–й страницы книги ~Альфа - сверхсекретный отряд КГБ~

В 1979 году учащийся Вяншас, угрожая взрывом, пытался угнать Як-40 из Симферополя в Турцию.

При попытках угона из Новокузнецка и Анадыря застрелены двое преступников.

Однако в 1979 году руководство страны вряд ли занимали проблемы борьбы с воздушным терроризмом. Внимание КГБ было приковано к южным границам. Впервые за многие десятилетия беспокоило "мягкое подбрюшье Союза". Все чаще и чаще в секретных депешах дипломатов, в докладах резидентов КГБ и ГРУ, в Генеральном штабе и, наконец, на Политбюро звучало прежде не очень знакомое слово «Афганистан».

Пройдет совсем немного времени и наступит поистине трагический месяц в жизни двух народов — декабрь 1979-го.

В последние дни этого месяца «Правда» опубликует "Обращение правительства Афганистана".

"Правительство ДРА, принимая во внимание расширяющееся вмешательство и провокации внешних врагов Афганистана и с целью защиты завоеваний Апрельской революции, территориальной целостности, национальной независимости и поддержания мира и безопасности, основываясь на Договоре о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве от 5 декабря 1978 г., обратилось к СССР с настоятельной просьбой об оказании срочной политической, моральной, экономической помощи, включая военную помощь, о которой правительство Демократической республики Афганистан ранее неоднократно обращалось к правительству Советского Союза.

Правительство Советского Союза удовлетворило просьбу афганской стороны".

…Теперь нам кажется, что об афганской войне мы знаем все или почти все.

Да, афганская война — это наша биография. Биография страны. И какая бы она ни была — героическая, кровавая, позорная — такой теперь останется навсегда.

Война более многозначна, чем мир. Для одних — это подвиг, мужество, героизм, для других — позор, кровь, смерти тысяч ни в чем не повинных людей.

Будем же правдивы перед собой и историей, не станем смешивать святое и грешное, низменное и высокое. Всего хватало на этой войне, как, впрочем, и на десятках других.

Люди боятся войны, проклинают ее и вновь воюют. Самое таинственное во всем этом — начало. Как начинаются войны?

Нас отделяет более пятидесяти лет от 22 июня 1941 года, но мы до сих пор исследуем причины ее возникновения, препарируем события, ищем ответ на вечный вопрос: кто и как?.. Как же начиналась афганская война? Кто ее начинал? Сегодня это уже доподлинно известно: десантники генерала Ивана Рябченко, "мусульманский батальон" и две таинственные группы Комитета госбезопасности под кодовым названиями «Зенит» и «Гром».

О "мусульманском батальоне" сказано достаточно, о десантниках написал книгу сам Рябченко, а вот о группах «Зенит» и «Гром» неизвестно почти ничего, за исключением разве что фамилий первых героев, да нелепых, вздорных и зачастую грязных выдумок об их действиях на афганской земле.

Марк Урбан, автор книги "Война в Афганистане", на которую так часто ссылаются в нашей печати, утверждает: "27 декабря… к вечеру, парашютисты двинулись к центру Кабула. В 19.15 местного времени они вошли в министерство внутренних дел и разоружили его сотрудников. Другая группа… достигла дворца Дар-уль-аман".

Если бы так просто — пришли и разоружили. Нет, никто не складывал оружия. Министерство было взято штурмом.

Что же касается "другой, группы", то десантники действительно достигли дворца и даже, в азарте боя перепутав своих с чужими, вступили в перестрелку с "мусульманским батальоном", переодетым в афганскую форму.

Но к тому времени дворец уже был захвачен. Кем? Группами «Гром» и «Зенит».

"Гром" — это и есть, по существу, группа «А», "Зенит"… Впрочем, все по порядку.

В «УАЗ» начальника кафедры высшей школы КГБ полковника Бояринова набился добрый десяток преподавателей. Переезжали с одной учебной точки на другую. Пешком шагать не хотелось, ночь, темнота, лес, под ногами сыро. Потому и решили — лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

"Гриша", как звали между собой начальника кафедры преподаватели, сидел впереди, на месте старшего машины. Ехали долго. «УАЗ» петлял в темноте лесными дорогами, выхватывая лучом фар то белые стволы берез у обочины, то глухую черноту чащобы, то кустарник прямо на пути. Офицеры уже поглядывали на часы: по времени должны были бы приехать.

— Заблудился Гриша, — шепнул чуть слышно кто-то из молодых преподавателей, — во, хохма будет…

— А ты сам на его место сядь, хохмач! — вступился за Бояринова другой.

И опять ночь, размытая дождями, едва приметная дорога. Бояринов, до этого, казалось, дремавший, встряхнулся, наклонился к водителю:

— Потише, Вася. Сейчас будет маленький поворотик, ты прижмись к левой стороне и тормозни на минутку.

— Что, Григорий Иванович, — пошутили в машине, — мину заложили?

Полковник не ответил. «УАЗ» притормозил, остановился. Бояринов открыл дверцу, вгляделся в темноту, удовлетворенно вздохнул:

— Тут, моя птичка, тут, родимая, на гнезде сидит. Уже яйца отложила. — И кивнул шоферу: — Трогай потихоньку, только не газуй. Спугнем.

Автомобиль качнулся и почти бесшумно пополз вперед. В салоне притихли. Вот так Гриша! За поворотом выехали на знакомую опушку.

— Все, ребята, выгружайся, — сказал Бояринов, — третья учебная точка. Как заказывали… А ты, Анатолий Алексеевич, посиди пока, — обратился он к преподавателю кафедры Набокову, — дело есть.

Набоков смотрел, как, удивленно озираясь на Бояринова, вылезают из «УАЗа» молодые преподаватели. Они считали, что Гриша заблудился. Невежды. Гриша не мог заблудиться. Гриша — бог в ориентировании, видит, будто сова, в темноте. Лес, как книгу, наизусть читает.

Откуда это у него? С войны. Партизанил, воевал, командовал школой снайперов, готовил диверсионные группы для заброски в тыл, сам не раз летал за линию фронта.

— Толя! — Бояринов повернулся к Набокову. — Мы возвращаемся в Москву.

— То есть как — в Москву? А учения, Григорий Иванович? — Учения закончатся без нас.

— Что-нибудь случилось?

— Как тебе сказать. — Бояринов замолчал, потер тыльной стороной ладони отросшую щетину. — Хотелось бы верить, что ничего серьезного не произошло. В общем, надо нам переделать учебную программу.

— Увеличить курс?

— Нет, сократить. Нынешний набор мы выпускаем не в августе, а в июне.

— А дальше?

— Спецзадание. Афганистан.

— Афганистан? — удивился Набоков. Столь неожиданно прозвучало имя далекой страны, что он с трудом попытался вспомнить ее очертания на карте.

— Завтра жду твоих предложений по программе.

… Вернувшись в Москву, они засели за перекройку учебного курса. Пересчитали, перелопатили, отвели побольше часов на боевые темы, такие как разведка в заданном районе, в городе, организация засады, налета. В общем, готовились учить слушателей тому, что надо на войне.

Пролетели недели подготовки и поступила команда: отобрать людей для «Зенита». Такое условное наименование получило подразделение.

Приехал генерал, он был немногословен. Повторил то, что уже знал каждый, и в заключение разговора спросил, кто не готов к выполнению спецзадания. Зал не шелохнулся.

— Значит, все готовы! — подвел итог представитель руководства КГБ.

Однако у Бояринова и его кафедры было свое мнение. Сформировав мандатную комиссию и рассмотрев каждого слушателя, взвесив все «за» и «против», они отвели десять кандидатур.

Тогда впервые в своей жизни Набоков увидел, как плачет мужчина, офицер, сотрудник КГБ.

Его отвели, потому что посчитали психологически не готовым к возможным боевым нагрузкам.

Все десятеро атаковали кабинет Бояринова с раннего утра, просили, умоляли, доказывали, но начальник кафедры был непреклонен. За некоторых пытались просить преподаватели, восприняв неприступность Григория Ивановича как излишнюю строгость или даже упрямство.

Пройдут считанные месяцы, и жизнь преподаст жестокий урок, подтвердив правоту Бояринова.

Случилось так, что первый состав «Зенита» закончил командировку в сентябре. Началась постепенная замена. Однако людей не хватало и решили пренебречь выводами бояриновской комиссии. Рассудили так: мол, чего просевать, отбирать — все офицеры КГБ, не один раз проверены в деле. И на второй заход в состав группы были включены сотрудники, отведенные «мандаткой». Они и оказались в самом пекле — на штурме дворца Амина. Двое из них погибли, гретий тяжело ранен и умер по дороге в Союз. Четвертый попал в Афганистан позже и тоже получил тяжелое ранение.

Совпадение? Вряд ли. Говорят, полковник Бояринов хорошо разбирался в людях. Стоило ли посылать тех офицеров в пламя войны? Нет, конечно. Наверно, нашлось бы для них дело и дома. Но все это станет известно позже, когда уже и Григория Ивановича не будет в живых.

А в июле 1979 года «Зенит-1» убыл в Афганистан. Возглавил группу кандидат военных наук, доцент, полковник Григорий Иванович Бояринов. Возвратился он оттуда в сентябре. Тогда же у них с Набоковым состоялся обстоятельный разговор и Анатолий Алексеевич сказал, что готов поехать на смену начальнику кафедры. И даже пожаловался, мол, преподаватели и помоложе уже съездили, а он все никак.

Бояринов усмехнется и по-отечески положит ему ладонь на плечо:

— Не спеши, Толя. Чует моя душа — Афганистана нам надолго хватит. Горько это звучит, но боюсь, что надолго. И грустно добавит:

— Поверь мне, старику…

Сотни советских и зарубежных журналистов и исследователей пытались найти ответ на вопрос, который действительно волнует мир до сих пор — как Бабрак Кармаль из Чехословакии попал в Кабул? У кого только ни пытались выведать этот секрет — у советских дипломатов, генералов, партийных и правительственных деятелей… Наверное, многие из них и рады бы рассказать, да нечего. И для них стремительное перемещение афганского лидера из страны в страну оставалось и остается тайной.

Ну а сам Бабрак? Неужто за эти годы, особенно когда он был смещен со всех партийных и государственных постов и жил в Советском Союзе, не нашлось человека, который бы попытался выведать сокровенное?

Пытались. И неоднократно. Задавали вопрос напрямую, что называется, в лоб, самому Бабраку Кармалю. Вот один из диалогов:

БАБРАК: Какой бы дорогой я ни вернулся домой, это была воля моей партии…

Корр.: И все же, как это оказалось исполненным технически — ваше возвращение?

БАБРАК: Конечно, я не мог проехать через Пакистан или Иран. Оставался один путь: через Москву и Ташкент. Как летел и на чем — это уже детали, в которые я не хотел бы вдаваться.

Бывший афганский лидер сказал правду — его путь действительно лежал через Москву и Ташкент. Что же касается деталей, то рассказать о них читателям хотелось бы как можно подробнее.

…Декабрь семьдесят девятого выдался в Москве слякотным и мокрым. Восемь бойцов группы «А» во главе с Валентином Ивановичем Шергиным, поднятые утром по тревоге, на автобусе подъезжали к зданию Первого главного управления (ПГУ) КГБ. «Пазик», шлепая шинами, словно галошами, подкатил к центральному выходу.

— Ого! Смотри-ка, ребята, как встречают! — удивился Изотов. Ребята прильнули к окнам: на стоянке их ждали три черных «Волги». Тут же из машины вышли двое в штатском и направились к автобусу. Шергин спрыгнул с подножки, доложил о прибытии.

— Занимайте места, — поступила команда, и «альфовцы» расселись по машинам.

"Волги" резво взяли с места. Мелькали знакомые москорские улицы. Хозяева, которые сидели за старшего в каждой машине, молчали, как-то по особому заинтересованно разглядывая пробегающие за окном картины. Помалкивали и гости: в таких случаях расспрашивать не принято.

Машины устремились по дороге из Москвы. Поворот, другой — и уже вдоль бетонки серый голый лес, бесснежный, угрюмый. Повертелись еще с полчаса и уткнулись в ворота. За небольшим забором уютная дачка, чисто выметенные дорожки, кучки пожухлых листьев под деревьями, оставшиеся как память о прошедшей осени.

Их проводили в дом. В одной из комнат за столом сидел толстый мужчина, шумно прихлебывал чай из блюдечка. Познакомились. Фамилия и имя мужчины не говорили ровным счетом ничего: Борис Чичерин. Чувствовалось, что этот толстяк добрый и радушный человек. Он тут же пригласил всех к столу, угостил чаем, бутербродами. От улыбки Чичерина стало как-то спокойнее, ушло напряжение, в котором с самого утра находились бойцы группы «А». Ведь никто и словом не обмолвился, зачем их подняли по тревоге, вызвали в Первое главное управление, отвезли в подмосковный лес. Оставалось только теряться в догадках.

Ждать пришлось недолго. Появился представитель руководства Первого главка, поздоровался и в нескольких словах объяснил задачу: охранять людей, которые будут им представлены. Охранять днем и ночью, беречь пуще собственной головы.

И добавил после паузы: "Это большие люди, о которых пока не знает и не должен знать мир".

Мир и вправду еще не знал опальных, бежавших от гнева Амина, Ватанджара, Анахиту, Нура. Редко кто слышал за пределами Афганистана и о Бабраке Кармале, хотя он был соратником Тараки, одним из создателей НДПА, секретарем ЦК, а с 1976 года послом в Чехословакии.

Впервые увидели их и бойцы группы «А». Трое мужчин и женщина вошли в комнату, остановились. На полшага впереди оказался человек с темным, словно загоревшим до черноты лицом, с большим горбатым носом, с черными, как маслины, глазами. Был он широк в кости, плотен телом. Одет в европейский, отменно сшитый костюм.

Борис Чичерин представил гостя: — Бабрак Кармаль!