денег, и, скрепя сердце, вынул и отдал сторублевку.
натягивая на себя ватную стеганую фуфайку. - Садись ближе к печи и
обогрейся. Продрог, видно. Садись, я быстро вернусь.
но горячее дыхание раскаленной печи сразу съело его.
от охватившего его тепла и спертого воздуха от сырой невыделанной кожи и
пересушенных валенок его начало размаривать. Он сразу опал, как
перестоявшееся тесто, и тупым взглядом обвел комнату. Ее убранством
служили кривоногий сосновый стол, два табурета, железная, видавшая виды
кровать, заправленная меховым одеялом, и полка для посуды и еды,
завешанная пожелтевшей от времени газетой. В углах большой слабо
освещенной, с черными, закопченными стенами комнаты таились сумрачные
тени.
льда. "Видно через него снаружи или не видно? - подумал Шараборин. Ему
хотелось, чтобы он и сейчас, здесь в избе, был не видим никем. - Нет, не
видать, шибко толстый лед..."
у горящей печи, а там, за этим вот окном, затянутым льдом, - лютый холод.
Под влиянием тепла и усталости в его затуманенной голове возникали разные
картины.
путаясь лыжами в заметенном снегом буреломе и валежнике, падает. Тогда он
вскакивал с табурета с приглушенным криком и недоуменно водил вокруг
глазами...
бутылку водки, уже прихваченную у самого горлышка морозом, и поставил ее
со стуком на стол, снял с себя ватник и бросил его на койку.
заглядывая под газету на полке.
когда хозяин выставит на стол что-нибудь из еды.
студнем, кусок холодного вареного мяса, несколько пшеничных лепешек,
донышко от разбитой бутылки, наполненное крупнозернистой солью.
взяв литровку в руки, ловким и несильным ударом выбил из нее пробку.
ноги, придвинул табурет и сел.
ножом разрезал на четыре равные части покрытый корочкой застывшего жира
студень и разломил на куски лепешки.
вздрогнул.
выпил всю водку.
кружку.
мгновение ока проглотил два куска студня, даже не прожевав их как следует,
затем, круто посолив мясо, принялся за него. И лишь утолив первый голод,
более спокойно произнес:
Будь она проклята, эта дорога.
причмокивал языком и как бы в знак согласия со словами гостя кивал
головой.
боязно, все идешь и оглядываешься. Как человек - так в сторону
шарахаешься. А как спишь - разное плохое снится.
начиная закусывать.
что можно и чего нельзя говорить Василию. Знал, что за человек Василий, и
обычно к его заинтересованности относился настороженно и даже со страхом.
Он знал, что из рук Василия не так просто вырваться, знал, что всякий,
ставший на его пути, мог заранее считать себя погибшим, знал и кое-что
другое. Шараборин питал неприязненные чувства к Василию, временами даже
ненавидел его. И эта ненависть накапливалась постепенно, годами, с того
далекого, ушедшего в прошлое, но не забытого дня, когда их впервые свела
злая судьба на узкой таежной тропе. Произошло это недалеко от границы, где
никак нельзя было разминуться. Тогда впервые Василий отдал Шараборину
приказание.
вопросе, намерении, совете, распоряжении всегда искал что-то затаенное,
какую-то заднюю мысль, направленную против себя. Шараборину было известно,
как расправлялся Василий иногда со своими проводниками, которые доводили
его до границы, и благодарил бога, что трижды благополучно отделывался от
Василия. Шараборин запомнил на всю жизнь, как од нажды Василий бросил его
без гроша в кармане и без документов на произвол судьбы в незнакомом и
чужом Шараборину городе Харбине, объяснив все после тем, что он был якобы
пьян и ничего не помнит. На самом же деле Василию очень хотелось тогда,
чтобы Шараборин попал в лапы жандармерии.
из-за стола. Он сел на полу посредине комнаты, снял с ног торбаза, чулки
из заячьего меха и начал растирать уставшие ноги.
торчал небольшой черный сучок - остаток уцелевшего пальца-мизинца.
Остальные четыре пальца ноги ему начисто отхватило пулей при побеге его в
прошлом году из лагеря.
воспоминаниями, заговорил о другом: - А как тут, на руднике?
подпортили. Ну, а Гарри что сказал? Выкладывай.
грубо:
Действуй, а я пока бритву направлю.
Василий достал из чемодана бритву, направил ее на ремне, попробовал лезвие
на своем ногте.
и, когда Шараборин водворился на нем, упершись руками в колени, Василий
начал брить его голову.
над тем, почему Гарри и Василий не все ему доверяют и не высказывают ему
всех своих планов. Его донимала обида. Вот уж в который раз в течение
последних лет до ареста и судимости и после их он ходил от Василия к Гарри
и обратно. Терпит лишения, невзгоды, голод, холод, подвергает постоянно
свою жизнь опасности, а так и не знает, какая между ними тайна, о чем они
переписываются, что они боятся доверить ему. А тайна, видать, важная, если
они ее так оберегают.
и Василий не посвящают его полностью в свои дела. Обидно, конечно, что они
не считают его своей ровней, но, наверное, безопаснее. Одно дело отвечать
за что-то, тебе неизвестное, и совсем другое - за то, что ты сам хорошо
знаешь.
Василием, так и с Гарри. Распрощаться и покинуть Якутию. Как ни просторна
она, как ни густа тайга в ней, но шагать по ней с каждым годом становится
все труднее, все опаснее. Правда, Гарри обещал пристроить его где-нибудь